Страница 10 из 21
Жива отобрала у меня всё.
Когда моё рабство кончится?
Никогда. Чуда не свершится. Мама не прилетит и не заберёт меня. Она даже не знает, что я жив. Никто меня не спасёт и не поможет.
Но как же горько отказываться от надежды!
С болезненной обречённостью, я осознавал, что никто, кроме меня самого, мне не поможет.
Ну и бес с ними, сам справлюсь. Решение, наконец-то пробившееся через тусклые стены уныния, вплеснуло в мою кровь энергию. Я подскочил с места и принялся перебирать идеи.
Надо валить! Иначе от таких условий скоро утоплюсь в выгребной яме.
Один вопрос – куда?
В Наукоград? Оттуда легко передать весть маме. Только я понятия не имею, где прячется город сверхновых.
А что если сгонять к развалинам дирижабля и изучить их на свежую голову? Возможно, найду какие-то подсказки? Карты или бортовой компьютер? Но как это сделать? От дирижабля до поселения я добирался всю ночь… Где взять столько времени? И да – с какой стороны я пришёл?
Никаких нормальных идей. Плюхнулся обратно на лежанку.
Но пробудившийся после застоя мозг не собирался просто так сдаваться – у меня же с собой статья о Наукограде! Не может быть, чтобы там не было информации о том, где находится город.
Не было.
Самое важное-то и не написали! А про амультары есть что-нибудь?
«Планета Жива аномальна. Она находится на пересечении с десятью соседними мирами, в том числе и со Святой Землёй… Разумное население Живы, состоит из шести рас… Ведающие стрекозы, вещие птицы, каменные чтецы, древесные слышащие…»
Что за идиот статью писал? Ни слова про артефакты.
Украсть амультару и сбежать? По-прежнему открыт вопрос куда.
А если на Живе амультара не является чем-то редким, раз вот так стоит у всех на виду? Тогда смысла брать её нет.
Но что же она здесь производит? Нужно расспросить дикарей. Завтра попробую поговорить с бабулей. Она – старая и мудрая, наверное, знает что-то полезное.
Последняя идея успокоила меня, и я незаметно задремал.
– Тщ-щ. – Девочка замерла, спустившись с лаза. – Она спит.
Я бесшумно слез по ступеням.
Бабуля сидела в расслабленной позе, склонив голову и тело её будто оцепенело.
Я чуть не взвыл сиреной:
– Она умерла?!
– Да заткнись ты! Что вопишь! – Девочка дёрнула меня за капюшон. – Проснётся ещё поди, она же старая, часто не возвращается.
– Чегось?
Девочка взяла дровишки и устремилась к печке. Я, преодолевая накатившее отвращение, склонился над застывшей бабулей. Если присмотреться, на труп не похоже.
Она вообще ни на что не была похожа!
Кожа и рельеф морщин застыли древесной корой. Всё её тело – дерево. Волосы, обратившись корнями, устремились сквозь щели в половицах к земле.
Я осторожно прикоснулся к деревянной руке.
На ощупь – кора, не тёплая и не холодная, с вкраплениями и буграми.
Она не дышала. А разве деревья могут дышать? Уж точно то, что сидело в норке бабули – не живое существо, а, скорее, пенёк.
– Что ты там разглядываешь, Алекс? Иди-ка лучше сюда, убери с печки лишние казанки.
Я чуть не сгрыз свои губы, чтобы не завопить: твоя бабушка стала деревом! Это нормально?
Но нельзя удивляться.
Да, это нормально для Девочки, и с этим придётся смириться. Меня могли выдать только выпученные глаза, но с этим уже ничего не поделать. «Как?!» – вопило всё в моей голове.
– Кхм. А с тобой такое бывало? – спросил я максимально равнодушным голосом.
Получилось довольно пискляво, но Девочка этого не заметила.
– Ну… я легко возвращаюсь из мира грёз. А с бабушкой бывает… Но дольше пары дней она редко спит. Завтра проснётся, поди, – ответила она и потянулась открыть печную трубу. – Может, и сегодня попозже.
«Но дольше пары дней она не спит…» – это что значит? Это у неё сон такой? Мысли перекрутились, отжались и мятыми тряпками повисли на тонкой верёвке осознания. А все остальные так же «спят»?
– Да что с тобой сегодня? – возмутилась Девочка, отодвигая меня от печи. – Не помогаешь, так хоть не мешайся!
Но я, не слушал её. В голове собирались воедино очевидные вещи. Понятно, почему нет кроватей! Зачем, если ночью все превращаются в бревно? На полу то оно поближе к земле, поинтересней. А что же не в горшках земляных спят тогда? Или на грядке сразу?
За наш визит бабуля так и не очнулась, оставив без ответов мои накопившиеся вопросы.
На обед мы шпиговали мышей. Я отрезал им хвосты, мыл и закидывал в маринад, а сёстры убирали головы и очищали внутренности. Мы готовили всё утро. Чтобы накормить семью мышами, их понадобилось целое ведро. На Святой Земле это редкий зверь, и ничего подобного мы не готовили, но я всегда интересовался экзотической кухней и смело снял пробу после запекания. Девочка смеялась над тем, как я обнюхивал свою порцию:
– Извините, уважаемый Задохлик высшего общества, что мы вот так, скромненько, без свиты слуг вас принимаем, мышами угощаем, чем уж богаты, – раскланивалась она.
Я милостиво покивал, принимая извинения.
– Ну что вы, сударыня Девочка, я понимаю – живёте бедно, не привыкли столь благородных гостей принимать.
Мыши были нашпигованы кореньями, а сверху политы особым кисло-сладким соусом. Я зажмурился, радуясь краткому блаженству – на мой взгляд, получилось очень даже вкусно. Лилёк – единственная не оценила угощение и, равнодушно жуя, разглядывала муху на потолке, проснувшуюся от зимней спячки. Или зимнего одеревенения? Что у них тут с насекомыми во время сна происходит?
Наконец-то день завершился, и к вечеру у меня созрела идея. Раз сегодня не удалось поговорить с бабулей, я решил не терять времени даром и выяснить, насколько крепок «деревянный» сон дикарей, и все ли они в него погружаются. Если я всё-таки замыслю побег, нужно будет использовать любые преимущества.
Впервые к вечеру я не чувствовал себя пожёванной лепешкой, а наоборот ощущал прилив вдохновения.
– Асусе… ликт, – зашелестели голоса, пытаясь вмешаться в мои затеи.
Но, лёжа в шкурах, я даже обрадовался их беспорядочному волнению и сосредоточился на нём, чтобы не заснуть.
Семейство дикарей разошлось по комнаткам, затихло фырканье животных в дальних туннелях норы, тишина тёплой шалью окутала дом. Выждав ещё часок, я уселся и отдал беззвучный приказ: «Ночное зрение: активация».
Амультары мигнули красными искорками в глазах, и я узрел чёрно-белую кухню. На цыпочках направился в ближайшую комнатку.
Мамаша семейства лежала в углу недвижным силуэтом. Одеревеневшая, с выпуклостью живота, торчащей, словно нарост, она полностью обратилась деревом. Я присел, разглядывая лицо. Складки коры очерчивали веки, ноздри, перетекали в волосы. Прикоснулся к коре её лица. Шершавая. Ничего общего с кожей. А ребёнок? Он тоже задеревенел?
Я вернулся в кухню, схватил примеченную ещё днём бадейку. Выгреб в неё угли из давно остывшей печи и отправился в комнату к девчонкам.
Две сестры свернулись калачиками, а третья спала, опёршись о стенку норы. Одной рукой я зачерпнул угля и размазал его по неподвижному лицу первой сестры. Уголь крошился под пальцами, втираясь в бороздки коры, но спящая не шевелилась. Какой прекрасный, крепкий сон!
– Это тебе за Лилёк. – С величайшим удовлетворением я приступил к «очернению» Девочки. – Это за туалет на улице. – Зачерпнул ещё и втёр в корни её волос. – А это за Задохлика! – Вымазал остатки угля по щекам и шее.
Не обделил вниманием и третью сестру, чтобы девчонки не подумали утром друг на друга и не передрались. Одна рука стала грязной по локоть, но это было только начало. Я работал, пока хватало сил, а энергии творить чёрные дела у меня оказался богатый запас. Слегка увлёкшись своей разведкой, я залез во все незапертые норы и натёр углём всех, кто попался под руку.
Я поднимался из очередного лаза, когда дверь преднорья распахнулась, а в проходе кляксой на белом снегу проступил чей-то силуэт. Пальцы, державшие бадейку с углём, разжались, и она ухнулась об пол.