Страница 10 из 19
– Значит, от своей сути не уйти?
– Смотря что считать своей сутью! Смотря что! Смотря как выстроить эту самую суть. Суметь отойти от нее, не стать ее рабом. И еще! Это все очевидно.
– Без воды?
– Без! Ты ее не любишь.
– Ты прав, я всегда предпочитаю понимать, а не догадываться, – я впился в голубые глаза Петра с пыткой. – О фильме ты сказал очень ожесточенно. Не уважаешь людей, которые не могут побороть свою натуру?
– Что-о?! – он злостно прорычал. – Да, пожалуй! Мне сложно понять людей, которые стремятся к чему-то и делают неблаговидные поступки под предлогом этих мечт, а потом, добившись этого, они продолжают… Что им не хватает?! Самодисциплины?
– Возможно, не хватает порки.
– Не уверен, что ремень поможет! Подобные истории всегда сравниваю с мультиком о старике и золотой рыбке. Мало! Мало!! Мало!!! В итоге можно остаться с тем же корытом! Или и того хуже!
– Кажется, больная тема?
– Да какая там тема! Одно сплошное недоразумение.
– А мне… Считаешь, что мне нужно довольствоваться той информацией, которую ты мне дал?
– Тебе совершенно ни к чему знать больше. Скажем так, все, что тебя касается, – ты знаешь. Остальное… Ну а как ты, в целом?
– Вроде неплохо, но все равно слабость чувствую. Хотя столько времени прошло.
– А ты что хотел? У тебя такие раны были. Но ты везучий.
– Думаешь, что в везении дело?
– Не знаю…
– Я так понимаю, Шеф так и не приедет?
– Ты прав. Не думаю, что он приедет. Да и лучше будет тебе самому после полного восстановления… Сам понимаешь, он не одобрил твою выходку. Пусть сменит гнев на милость.
– Выходку? Это даже смешно! Он получил то, что хотел. Остальное – мое желание. И поверь, оно было добровольное.
– Ты ведь его хорошо знаешь! Зачем ждать того, что ему не свойственно? Это можно сравнить с тем, что “родителей не выбирают”. Ведь так?
– Ты и об этом знаешь?!
– Знаю.
– Снова скажешь, что работа такая?
– Не скажу. Повторяться не буду.
– Родителей не выбирают. Верно. Но и почитание надо еще заслужить, а не получить его в награду за то, что он меня типа усыновил однажды! Я многие годы терплю от него лишь холодный ветер.
Петр не стал мне отвечать. Да и сама фраза не подразумевала ответа. Она была ближе к философии понимания отношений отца и сына. Тем более таких странных и достаточно острых. А он не имел и этого.
– У меня для тебя подарок, – прервал тупую тишину Петр.
За его спиной показался женский белокурый силуэт. Мое сердце бешено забилось, ведь мне показалось, что это Надин. И когда Петр с широкой лыбой сделал шаг вправо, чтобы освободить обзор, то передо мной распустилась божественной красоты бордовая любимая роза. И я поплыл. Вновь поплыл в мир любви.
– При-вет, – очень тихо сказала она и улыбнулась.
В моей груди начался пожар. Я ощутил, как стало внутри горячо, как не могу скрыть дрожащего волнения перед ней, и как заиграли фанфары вселенской разлуки, а глаза озарились счастливым блеском. Замерзшая душа без любимой розы начала свою капель. И восторг, с которым я встретил Надин, был криком, только сдержанным, в глубине самых потаенных надежд на воскрешение наших отношений.
– Я вижу ты так рад, что прирос к полу?
– Не ожидал.
– Встречай свою девушку. Я уеду ненадолго. Сидите тут тихо. Хорошо? Я же могу на тебя положиться?
– Ненадолго. Это сколько?
– Ты вошел в кураж. Окончательно поправился!
Этот вечер мы встречали вместе с Надин, как тогда в колонии, когда вокруг нас был деревянный сруб и такие же ранимые чувства. И словно не было всех этих лет, будто эта любовь продолжалась.
Она тихонько села на край дивана, рядом поставила свою сумку, а руки сложила как пионерка на колени и стала изучать дом и меня. И пока она это делала, ее глаза становились все грустнее и грустнее. А когда они встречались с моими, Надин виновато опускала их в пол, часто-часто моргая.
Я почему-то не считал минуты, которые затянулись. Каждую секунду я не мог поверить, что рядом со мной самый желанный цветок в мире. Сомнения в реальности происходящего прожигали меня насквозь. Мысли в голове не умещались. Было однозначно только то, что запах розового масла в этой комнате. Он снова рядом.
Мы долго были рядом друг с другом как чужие. Она меня боялась, дрожала как тепличный цветок, вынесенный из помещения в непогоду, скукоживаясь на глазах. А я, покрытый с головы до ног волнением, не мог сделать первый шаг, чтобы разрядить атмосферу. И тоже был в немом ожидании.
– Любимая… – все-таки произнес я сиплым голосом.
Ее лицо озарилось. Она услышала то, зачем сюда приехала. Почувствовала вновь себя особенной или даже необыкновенной. Услышала тот самый сладкий нектар. Ощутила, как разгорается во мне непотушенный огарок несостоявшейся в прошлом любви.
Надин отчетливо видела, как мое окаменевшее лицо медленно расплывается под чувством, вновь наполнившим тело. Она впитывала счастье, которое струилось между нами плотным потоком. Вуаль из невзгод падала. Вокруг ничего не существовало. Только я, она и моя любовь к ней. Музыка под названием любовь лилась в сердце рекой. Каждый в этих волнах страсти ждал что-то свое.
Застенчивые минуты сплетались в наши первые аккорды очередного витка отношений. Заждавшееся тело по нежным прикосновениям женщины отзывалось новой порцией волнения. И запах, которым эта роза наполнила комнату, сводил с ума. Кружил голову. В этом головокружении я пытался совладать с собой под ее обжигающим взглядом. Частое дыхание. Выстраданные вздохи и выдохи. Стук измученного сердца. Отсутствие слов. Разбросанная страсть вокруг. Покусанные губы от смятения, ведь казалось, что наша любовь давно отцвела, но сейчас, я снова ощущал раннюю весну в предвкушении распускания почек.
Я встал и вновь пригласил ее на танец. По нашей уже сложившейся традиции. Первые прикосновения. Нос, зарывшийся в ее белые локоны. И сумасшедший запах заветного розового масла. Холодные пальчики Надин в моих горячих ладонях. Губы, гуляющие в районе ее шеи. И больная любовь, кричащая фортиссимо навзрыд. Вновь. Да так, что глаза пронзает боль, и в искажении кривится ироничная ухмылка. Но это для меня. Это от нее скрыто. Потому что она тает в моих объятиях, не видя этого.
– Я так соскучился… – прошептал я сквозь застывшие слезы.
– И я… – томно ответила она, прижимаясь еще сильнее.
И это все, что мне нужно было знать, чтобы вновь отдаваться ей без остатка, не думая о завтрашнем дне.
Все дни напролет мы много разговаривали. Нам было что друг другу рассказать о том времени, пока мы были далеко. И несмотря на то, что она так крепко прижималась ко мне в первую встречу после долгой разлуки, все равно держалась на расстоянии. Боялась. Только я не понимал, чего именно. И спросить не мог. Тоже боялся.
Каждое утро начиналось почти одинаково. Надин садилась на диван, надвигая большой свободный свитер на поджатые к телу ноги, и сидела так вблизи камина, обхватив кружку с какао двумя ладонями. Она была такая милая в этом коричневом свитере вязки лапша и шерстяных гетрах, натянутых аж до колен.
Мы не включали телевизор. Я забыл про ноутбук и игру, в которой отсутствие на сутки почти равно плену на войне или смерти. Даже музыка была очень редким явлением и то на пару минут, пока очередная порция частых переглядываний глазами, улыбок и легких прикосновений не появлялась между нами. Ни намека днем на то, что мы давно состоим в сексуальной связи. Лишь ночью мы могли забыть об обидах и недосказанности, отдаваясь сполна этой страсти.
И снова начиналось утро, возвещая, что еще один день из отмеренной недели любви закончился. И безбрежный океан чувств, разливающийся ночами, будет спокоен до очередного вечера – до следующей осенней жаркой пурги в постели с любимой женщиной.
Очередным утром меня разбудила гроза своими артиллерийскими залпами. И я тотчас подскочил голый к оконной раме и замер от красоты осеннего утра. Непогода клубилась до одурения крикливо: густым плотным волшебным духом накрывало еще не проснувшееся утро. Края облаков дышали сладостной прохладой. Поблекшие листья сыпались с высоких крон деревьев, сорванные шальным ветром, и капали слезы с них по уже давно ушедшему лету. Вновь громыхала гроза, размазывая в мутном небе птичий помет. Шорохи музыки осени будили воображение по-особенному, когда зашелестела листва, расщедренная уже свирепым ветром перед бурей, когда ливень начинал падать на плечи леса, и когда где-то вдалеке какая-то птица выражала свое недовольство приближению осенней непогоды громким криком.