Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 21



Что это означает практически? Как астролог может использовать эти знания?

Во-первых, нужно понять, что каждая планета – это архетип. В данной работе мы будем использовать классические планеты астрологии, известные уже в глубокой древности, т.н. Септенер: Солнце, Луну, Марс, Меркурий, Юпитер, Венеру и Сатурн, а также два Лунных узла (точки пересечения лунной орбиты и эклиптики) Раху и Кету. Для каждого планетарного архетипа мы сможем выделить отдельные функции или мифемы, раскрывающие основные варианты или сценарии его манифестации, следуя, конечно же, в русле традиционной астрологии, обращаясь к тем или иным классическим трактатам и авторам, однако, используя концепции и идеи глубинной психологии, методы амплификации, постараемся расширить и прояснить смысловое поле каждого архетипа.

Общность отдельных функций или мифем, составляющих ядро архетипа, мы будем называть семантическим полем планетарного архетипа. В классической астрологии это понятие связано с так называемыми сигнификациями, показателями или караками планет. Например, для Солнца традиция обычно выделяет следующие: отец, руководитель, начальник, власть, известность, харизма, витальность, лидерство, золото, восток, рождение, воскресение, сердце и так далее.

Почему именно эти “элементы” включены в семантическое поле Солнца мы вскоре узнаем, и вот второй практический вывод: архетип будет проявляться в жизни синхронистично, т.е. экспликация гороскопа во времени будет раз за разом актуализировать тот или иной архетип и его отдельные функции, события жизни при этом будут каждый раз отражать их уникальную и конкретную на данный момент проявленную конфигурацию, которую астролог рассматривает через призму таких понятий как планетарные периоды, возвращения, прогрессии, транзиты и пр. (подробно эти прогностические техники мы обсудим во второй части книги).

Итак, семантическое поле планетарного архетипа представляет собой набор неких уникальных для данного архетипа значений, обычно в виде списка явлений, людей, профессий, вещей, предметов, растений, камней, минералов и пр. Почему этот список содержит именно эти элементы? Для магико-мифологического мышления и сознания ответ на этот вопрос очевиден, для рационального же ума это полная бессмыслица, но, как мы отмечали во введении, рациональность – это только 1%, на 99% человечество и каждый отдельный индивид продолжает жить в мифе, в царстве архетипов коллективного бессознательного.

Причем конструируется эта воображаемая реальность по сходным шаблонам или паттернам, отличаясь, конечно, в деталях, но сохраняя при этом общие черты повсеместно. Мы можем предположить, что для людей, разделенных тысячами лет, восход Солнца, к примеру, и направление востока будет мифически осмыслено как точка начала, рождения, вечной молодости и пр., а запад, соответственно, будет ассоциироваться с окончанием, завершением, закатом и смертью, миром мертвых. Как пишет немецкий философ и культуролог Эрнст Кассирер24:

«Известно, что пространство чувственного восприятия, пространство зрения, и пространство осязания не только не совпадает с пространством чистой математики, более того, между ними существует последовательное расхождение. Характеристики математического пространства не только не могут быть ни просто считаны с пространства восприятия, ни выведены путем постоянной мыслительной деятельности; требуется своеобразная смена угла зрения… В особенности сравнение "психологического" пространства и "метрического" пространства, лежащего в основании конструкций евклидовой геометрии, позволяет продемонстрировать это сквозное противопоставление. Что утверждается в одном, отрицается в другом, и наоборот. Евклидово пространство характеризуется тремя основными признаками – признаками непрерывности, бесконечности и сплошной однородности. Однако все эти моменты противоречат характеру чувственного восприятия. Восприятие не знает понятия бесконечного… столь же мало можно говорить и об однородности пространства чувственного восприятия.

Однородность геометрического пространства основана в конечном счете на том, что все его элементы, все заключенные в нем "точки", представляют собой не что иное, как простые координаты, которые, однако, не обладают за пределами этих отношений, этого "положения" друг относительно друга даже каким-либо собственным, самостоятельным содержанием. Их бытие растворяется в их взаимных связях; это чисто функциональное не субстанциональное бытие. Поскольку эти точки в сущности вообще лишены содержания, поскольку они стали чистым выражением идеальных отношений – поэтому применительно к ним вообще не может быть речи о содержательном различии. Их однородность не означает ничего иного, кроме той однотипности их структуры, что коренится в общности их логической задачи, назначения и смысла. Поэтому гомогенное пространство никогда не бывает данным, а лишь конструктивно-порождаемым…

В пространстве непосредственного восприятия этот постулат не может быть реализован нигде. Здесь отсутствует строгая однородность мест и направлений, напротив, каждое место обладает своеобразием и собственной значимостью. Пространство зрения, как и пространство осязания, сходятся в том, что они, в противоположность метрическому пространству, "анизотропны" и "негомогенны": основные направления организации: спереди-сзади, сверху-снизу, справа-слева оказываются в психологических пространствах неравноценными.



Если исходить из этого масштаба сравнения, то не остается ни малейшего сомнения в том, что мифологическое пространство столь же близко родственно пространству чувственного восприятия, сколь оно, в тоже время, резко противоположно мысленному пространству геометрии. Оба они, и мифологическое пространство, и пространство восприятия, представляют собой вполне конкретные структуры сознания. Позиция здесь не может быть отделена от содержания, она "существует" лишь постольку, поскольку она наполнена определенным, индивидуально-чувственным или наглядным содержанием.

Поэтому в чувственном, как и в мифологическом пространстве, каждое "здесь" и "там" это не просто здесь и там, не просто термин общего отношения, которое однотипно сочетается с самыми разными элементами содержания, напротив, каждая точка, каждый пространственный элемент обладает чем-то вроде собственного "оттенка". Ему присущ особый, отличающий его характер, уже не поддающийся общему понятийному описанию, но непосредственно переживаемый как таковой.

Подобно отдельным местам в пространстве, характерными различиями обладают и отдельные пространственные направления. В противоположность однородности, господствующей в геометрическом понятийном пространстве, в пространстве мифологического содержания каждое место и каждое направление снабжено неким особым акцентом – а тот, в свою очередь, восходит к основному, к собственно мифологическому акценту, к разделению профанного и священного.

Как мы помним, сакральное время – это время циклическое, круговое время, и архетипы коллективного бессознательного также характеризуются исключительно циклами, ритмами или пульсациями, и сущность астрологии состоит в том, чтобы обнаружить синхронистичную связь между планетами, созвездиями и этим ритмом и, далее, помочь человеку развить компетенцию или способность ритмизировать свое и время, и пространство. Как пишет Мирча Элиаде, профанное сознание и наука просто не способны уловить, почувствовать эту связь и ритм, для этого нужно оказаться в пространстве и времени сакральном. Люсьен Леви-Брюль25 определяет такое состояние сознания как participation mystique или “мистическое соучастие”, где нет еще четкого разделения на субъект и объект, природа и ее явления не отделены от человека – обычно считается, что эта стадия характерна для младенческой, ранней стадии развития сознания. Хотя забегая вперед мы можем сказать, что на самом деле и коллективный миф, и “мистическое соучастие” – это “работа” имажинера или антропологического траекта, динамика и структура которого и определяет “воображаемую реальность”.

24

Кассирер Э. Философия символических форм. Том 2. Мифологическое мышление. – 2-е изд. / М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2017.

25

Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. – М.: Педагогика-Пресс, 1994 – 608 с. – (Серия: «Психология: Классические труды»)