Солнце в силках

Тураах словно в прорубь нырнула. Вспоминать не хотелось. Но Тайах-ойуун спрашивал серьезно, как равную. И мог дать ответы. Тураах зажмурилась. Насмешливо глядит бездонный черный глаз, в ушах гремит каркающий хохот. Тураах вздрогнула, сжала пальцы на теплой пиале. Вернуться, скорее вернуться, пока не закружились в бешеном хороводе одичавшие птицы. С трудом разлепила веки.

Внимательно наблюдавший за ней ойуун кивнул на пиалу: пей, станет легче. Тураах жадно хлебнула, собралась с мыслями:

— Там, у большого дерева, меня встретил огромный ворон, Хара Суорун. Я из семьи ворон.

– И это верно. Кто же покровительствует твоему другу Табате?

Тураах задумалась. Что произошло с другом там, на грани сна и болезни? Очутился ли он, как Тураах, на огромном дереве? Нет, она была там одна. Невидящим взглядом Тураах уставилась в языки пламени.

Руки ослабли, пиала опасно наклонилась – и тонкая струйка отвара пролилось на тлевшие с краю кострища угли. Они зашипели, заклубился ароматный пар, складываясь в фигуру животного. Вот оно!

– Табата ступает по тропе легко и быстро, словно молодой олень, — полувопросительно сказала Тураах. Взглянула на шамана и успела поймать на его лице лукавую усмешку.

– Откуда Тураах знать, как правильно вопрошать и откуда ждать ответа? Но ты спросила у пламени, и оно ответило. На это способна только удаганка.

Удивительно, но Тураах не сжалась от страха. Нет, она ликовала.

– И старый Тайах, и Табата рогаты, наши духи-покровители в родстве. Я поведу Табату по извилистым путям Трех миров, ты же… Тураах, ты принадлежишь к семье ворон, потому не в моих силах тебя направить. Но ты не одна. Могучий Хара Суорун простер над тобой черные крылья. Он помогает, хоть ты еще и не научилась слышать Ворона. Поэтому сегодня ты подсознательно знала, как обратиться к Хозяину огня за советом. Вслушивайся в себя, ищи Великого Ворона во снах, и он откликнется.

На небе одна за другой зажигались холодные звезды. Тураах вглядывалась в пламя: какие еще секреты ей откроются сегодня? Но огонь молчал. Тайах-ойуун тоже погрузился в свои мысли.

Действие отвара заканчивалось, легкий озноб пробегал вдоль позвоночника. Тураах заерзала и вопросительно взглянула на застывшего Тайах-ойууна. Рогатую шапку он снял, седые волосы свободно падали на плечи. Без головного убора Тайах-ойуун выглядел низким и сгорбленным. Перед Тураах сидел уставший старик, а не могучий шаман. Почувствовав взгляд, он поднял голову. Хищное, желтое плеснуло в глазах ойууна. Плеснуло и схлынуло. Или это просто игра света?

– Иди домой, Тураах, – напряженно сказал Тайах. Не понимая, чем навлекла на себя немилость ойууна, она поднялась, коротко поклонилась и заспешила к дому. Ей было, о чем подумать.

Глава четвертая

Недалеко от улуса рядочком стояли осины, в их кучерявых кронах гнездились вороны и сороки. По утрам над улусом разносился грай. Вот уже несколько дней Тураах наблюдала за птицами. Тайах-ойуун ясно дал понять, что не может помочь будущей удаганке. По его словам, тайное мастерство шаманов должно открываться Тураах во сне, но она не помнила снов. Однако старый шаман дал ей подсказку: Тураах из семьи ворон, быть может, они помогут ей?

Птицы вели себя совершенно по-птичьи: громко каркали, высматривали что-то, как дозорные, сидя на зеленых верхушках осин, постукивали клювами по черной земле. Могли ли они знать о тайных путях Трехмирья?

Вот и сейчас одна ворона важно прохаживалась почти у самых корней дерева, вторая пряталась в пушистой кроне. С верхушки дальнего дерева наблюдали сороки. Тураах аккуратно поставила туесок с ягодами на землю и зашагала к рощице. Разгуливающая по траве ворона повернула голову, блеснула черная бусинка глаза.

– Ясного неба и легкого полета тебе, сестра! – обратилась к ней Тураах. С чего начать разговор она обдумывала долго, но ворона только пронзительно каркнула в ответ и сорвалась с места, следом за ней вспорхнула вторая. Птицы сделали круг над деревьями и исчезли в чаще.

Сверху обрушился насмешливый стрекот сорок. Птицы радостно скакали по ветвям, их смех горстью мелких камешков сыпался на обескураженную Тураах. Потешившись вдоволь, сороки с гвалтом улетели по своим сорочьим делам.

В глазах Тураах стояли слезы: идея с воронами провалилась. Раздосадованная, она повернула обратно, туда, где сиротливо ждал полный туесок.

– Крарх, попытка была неплохой, — добродушно раздалось сверху. Тураах обернулась. На землю в нескольких шагах от нее тяжело опустилась старая ворона. Перья ее, некогда черные, поблекли, один глаз был мутен, из-за чего птица все время держала голову на бок. – Не обращай внимания на молодежь, им бы только веселиться да сплетничать. А за советом нужно приходить к старикам.

— Ты поможешь мне, мудрая тетушка? – Тураах едва сдерживалась, чтобы не запрыгать от радости. И все еще не верила. Ворона! С ней говорит ворона!

– Стара я для провожатой, не угнаться мне за юной удаганкой. А вот племянница моя много повидала, и пламень любопытства еще не потух под тяжестью мудрости. Я пришлю Серобокую к тебе, как только она объявится в наших краях.

Не дождавшись ответа, седая ворона грузно поднялась в воздух и скрылась в кроне.

— Спасибо! — звонко крикнула Тураах и вприпрыжку помчалась к улусу, легко подхватив туесок и торжественно закинув горсточку сладкой ягоды в рот.

Пробегая мимо юрт, Тураах заметила нескольких девочек, бывших подружек. Те искоса поглядывали на нее, перешептываясь. Сердце ёкнуло, но Тураах не сбавила шаг. Пусть сплетничают, совсем как глупые сороки!

Табата сидел, напряженно выпрямившись под цепким взглядом Тайах-ойууна. Старый шаман молчал, и Табате становилось все неуютнее, хотелось пошевелиться, задать вопрос, разрушить тишину, но не значит ли это выказать слабость? И Табата упрямо молчал. Ойуун насмешливо сощурился, в углах глаз собрались лукавые морщинки:

– Кто такой шаман?

Табата моргнул, проигрывая противостояние взглядов. В вопросе чувствовался подвох, но какой?

– Тот, кто обращается к богам и духам, лечит людей, – это было первое, что пришло в голову. Табата понимал: он ступает в расставленную ловушку. Но другого ответа у него не было.

– Каждый охотник, входя в лес, обращается к Богачу Байанаю, каждая женщина улуса знает, какой отвар дать ребенку, мечущемуся в лихорадке. Они тоже шаманы?

– Нет…

– Тогда кто такой шаман?

Насмешка в карих глазах Тайаха резала ножом. Табата опустил голову и задумался. С тех пор этим вопросом старый шаман встречал его каждое утро. И каждый раз после ответа Табаты лукавые морщинки проступали на его лице, а потом ойуун вел Табату в тайгу: рассказывал ученику древние предания, показывал лекарственные растения, учил читать знаки леса. Так началось обучение Табаты.

На коричневых линиях таналая19 рдели красные ромбики, будто причудливые закатные солнышки, дремлющие на верхушках гор. Тураах лежала на сбитой постели, разглядывая поблекший местами узор. В голове царила пустота. Ни обрывков сновидений, ни новых знаний – ничего. Только гул во всем теле, словно она не спала, а боролась с чем-то неведомым. Действительно ли там, за гранью сна, Тураах встречается с Великим Вороном? Или слова ойууна лишь лживое утешение? Не найдя ответа, Тураах выпуталась из дохи и направилась на двор – умываться.

Дом был пуст, двор тоже. Тураах казалось, что мать избегает ее. Отец, пробыв дома совсем недолго, вернулся на пастбища. Дни шли за днями: Табата пропадал в тайге, обучаясь у старого шамана чему-то таинственному, Тураах бродила по дому, хваталась то за одно дело, то за другое, но тоска и одиночество не отступали.

Тураах окинула взглядом поступающий к улусу лес. Тихо подкрадывалась осень, золотя верхушки осин. Яркие лучи солнца теряли свою силу, и ночная прохлада уже не отступала в восходом солнца, задерживаясь до середины дня. Засучив рукава, Тураах плеснула в лицо студеной водой из стоящей во дворе лохани. По рукам побежали мурашки, захотелось вернуться под ласковую доху.

19

Таналай – орнамент в виде параллельных зигзагообразных линий, обозначающий связь между мирами.