Страница 22 из 24
– Другого нам не хотели давать, – проворчал Поллав.
– Но он хотя бы согласился дать нам вещей на первое время, – улыбнулся средний брат.
Но мы всё равно мрачно молчали, оглядывая чёрные стены. Без крыши!
– Вот и будете с Моханом обживать, – старший муж ухмыльнулся, посмотрев на меня и брата.
Юноша скривился при мысли о поцелуях и ласках со мной на голом твёрдом полу, среди закопченных стен и без крыши. Старший музыкант хмыкнул, любуясь, как он расстроен.
– Мой господин… – осторожно позвала я, встав почти рядом с ним.
– Да, что? – глава семьи повернулся ко мне.
– Мне бы таз, – робко сказала я, – кувшины. Я за водой схожу. Может, я до сумерек успею стены отмыть?
– Да уж, со светлыми будет лучше, – он внезапно улыбнулся, бороду погладил задумчиво. – Так, у нас один кувшин. Таз и кувшин нам уже принесли. А, и у нас есть.
– Хорошо, я тогда схожу за водой и начну! – я вбежала из дома.
Мне полетело вслед:
– И Мохана прихвати!
Я взяла кувшин торговца – остальные тарелки и чаши выложила, осторожно, меж наших свёртков – а младший муж прихватил таз. И мы отправились к колодцу.
– Хотя бы я их на ночь из дома выжил, – тихо проворчал Мохан.
Но, увидев людей у колодца, заткнулся, не договорив всего, чего хотел, а хотел, судя по лицу, сказать многое.
Девушки у колодца попятились, нас увидев, незнакомцев, сбились в стайку. А двое юношей остались на месте, на нас взглянули пристально. Братья чьи-то. Или женихи. Я потупилась, поправив дупатту. Ох, а натх надеть забыла! Поллав как назло не напомнил с утра. Неужели, так волновался с утра, что совсем забыл? Но вряд ли за Ишу. Скорее, что могли заметить уже трупы. Да хоть тика и мангалсутра на мне, да свадебные браслеты.
– А вы откуда? – спросил один из юношей.
Девушки, уже воды набравшие и собравшиеся, видимо, поболтать, притихли заинтересованно.
– А мы много где были! – усмехнулся Мохан. – А вас какой город интересует? Какая страна?
Последовала тишина растерянная. Я уже достала ведро воды, наполнила свой кувшин. То есть, нам одолженный. Мохан подставил к ведру и таз – и взгляды насмешливые других молодых мужчин заслужил. Но когда они несмело назвали два города – отыгрался. И там на празднике был. И везде почти, где ни называли. Там справляли Девали, там играли спектакль про Ситу и Раму, там подрались с кем-то из музыкантов, там сладкие ладду, там – ладду паршивые…
В общем, нас провожали растерянными взглядами. А он приосанился, плечи расправил. Пока, к счастью, речи не зашло о наших семейных обычаях, а то, боюсь, от дружелюбия местных не осталось б и следа. Судя по одежде, в деревне жили вайшью.
Я внесла таз с водой в дом и, выудив из свёртков тряпку, которой протиралась во время мытья, подвязав подол, стала оттирать пол. Эх, завтра придётся ещё и постирать сходить. И отстираю ли?.. Но, да ладно, скандалов пока не было, люди ко мне пока не цеплялись, а за работой время быстро летело.
Мохан сначала сидел возле таза – увеличивая завтрашнюю кипу стирки за счёт своих дхоти – и рассказывал, как они отравились ладду в Матхуре. С таким трагизмом, должно быть, Рама должен был рассказывать Хануману, как злобный ракшас Равана похитил его невесту Ситу. Хотя, спустя время, младший муж оглядел кусок отмытого глиняного пола и, заценив неотмытое, оторвал кусок из моей тряпки, когда потянулась промыть, и стал помогать. Полагаю, спины и пониже он задел отнюдь не случайно, да и шёл рядом со мной, вторую светлую линию оттирая. Вскоре меня уже нагнал, хотя я яростно тёрла и начала раньше него.
Снаружи сыновья Анкера уже принесли новой соломы и вместе с моими старшими мужьями принялись мастерить крышу на замену.
– Надо стены под крышей отмыть! – решил Мохан. – А то так чернота и останется!
Я взвизгнула, когда он подхватил меня за бёдра и поднял вверх.
Но, заслышав грозный топот ног, подняла руку с тряпкой.
И когда Поллав уже ворвался в дом, то застал нас за делом. Как бы за делом.
– Не оставлять же копоть под крышей! – серьёзно сказал бинкар, продолжая лапать мои ноги.
Промолчав, что нам после этого ещё больше одежду стирать. Или не заметил. Эх, мужчины!
Старший муж шумно выдохнул и вышел.
– Нет, ничего серьёзного! – соврал он вернувшемуся Анкеру.
Когда Мохан вздумал меня поцеловать пониже спины, к счастью, сквозь ткань, получил по лицу тряпкой. Но с чёрной полосой поперёк лица только расхохотался. Невыносим!
Когда я потребовала меня отпустить промыть тряпку, он меня как будто уронил. Но подхватил и рот поцелуем заткнул, мешая кричать. Я едва не сгорела от стыда. Но в дом никто не зашёл. Оставалось только молиться, что крышу они собирали не за окном. Чтоб не разглядели ничего.
Хотя, когда мы уже отмыли одну стену сверху, а он – уронил меня уже третий раз, я уже смогла не закричать. И когда он обнял моё лицо чёрными руками, смирилась, зажмурившись. Он прижал меня к стене спиной – ещё больше стирать – и накрыл мой рот жадным поцелуем.
У меня ноги ослабели. Если б не стена – упала бы. А он продолжал меня целовать и ласкать мою спину и бёдра, и выше… но там вроде и так стирать…
А когда он, опустившись на колени, поцеловал полоску обнажённой кожи над юбкой, я обо всём забыла, почувствовав жар в животе. Он, цапнув меня, уложил на колени, потянулся к моим губам.
Отрезвило нас шуршание будущей крыши у основания стены: похоже, её уже приготовились поднимать.
– Вы всё там? – в дом заглянул Поллав, обсыпанный клочками соломы.
Но мы уже серьёзно стену снизу протирали. Глаза пряча.
Глава семьи оглядел только одну протёртую сверху стену. Нас, сильно почерневших. Вздохнул. Едва слышно пообещал:
– Убью!
И вышел просить у помощников глины, замазать трещины в стене и заборе.
Мы с юношей, смущённо переглянувшись, пошли отмывать мою тряпку.
Когда Поллав, замазав трещину снаружи, вошёл с комом глины замазывать изнутри, то обнаружил, что мы сосредоточенно отмываем сверху уже четвёртую стену. Точнее, оттирала я, а Мохан опять меня держал за ноги. Покрасневший от натуги, но весьма довольный своей наглостью.
Поллав быстро управился: дыру основным комом заткнул, замазал полтрещины, принёс добавочной глины, закрыл уже всю.
Снаружи проворчал:
– Да нет, ещё моют. Копоть, видите ли, им под крышей мешает! Давайте посмотрим забор?..
И мы отчаянно кинулись оттирать последнее, сверху.
Когда они уже поднимали крышу, Мохан вредничать не осмелился.
Крышу мужья старшие с помощниками сделали, пол и стены мы с Моханом отмыли. Хотя воду раз шесть менять пришлось. Вызывая дикий хохот у девушек, женщин и мальчишек, на которых натыкались у колодца.
– Хотя бы не бьют! – проворчал тихо Мохан, когда мы третий раз несли чистую воду в дом.
Оба ужасно чумазые. Хотя и с чистыми местами на одежде, на которые жители деревни смотрели весьма заинтересованно.
– Собой, что ли, стены оттирали? – предположил полный мальчик лет пяти, жующий у забора родного дома ладду.
Мохан проводил его завистливым взором. Нет, уже убийственным, от которого мальчик поперхнулся и унёс свои три сокровища, которые медленно смаковал, в дом. Подальше от грозного чёрного юноши. Отходя, проворчал:
– Уже и ракшасы в нашей деревне завелись!
– Я тебя первого ночью съем! – не остался бинкар в долгу.
– Бее! – сказал юнец, скривив морду, видимо, ракшасью, свою.
Но быстро убежал.
У нашего нового дома стоял Анкер, разглядывая сыновей и моих старших мужей, замазывающих забор, в котором уже заполнили палками и глиняным комом пробоину. Нет, особенно долго смотрел на Садхира, кожа которого была белая, что особенно бросалось в глаза, когда он стоял рядом с Поллавом и Моханом. И на рудракшу в браслетах на его запястьях и предплечьях торговец заинтересованно смотрел. Может, не поверил, что Садхир из нашей семьи, семьи шудр?.. Но вслух о сомнениях своих не сказал. Да, впрочем, и на лицо братья названные были совсем не похожи. Разве что соврать потом, что у отца мужей было две жены, из разных краёв.