Страница 1 из 24
Елена Свительская
Три мужа для Кизи. Книга 4
Добро и зло враждуют: мир в огне.
А что же небо? Небо – в стороне.
Проклятия и яростные гимны
Не долетают к синей вышине.
Омар Хайям
Камень 73-ий
Иша вышла к нему нарядною, смущаясь, что не достаточно хорош её наряд, чтобы явиться к жениху. Проклиная от сердца Кирана, из-за которого потеряла подарок от женихов сестры – синюю дупатту, расшитую серебряными и золотыми нитками, гроздьями чарующе сверкающих зеркал и драгоценными камнями – воистину царский подарок – сокровище, идущее ей к лицу.
«Если бы не этот мерзкий Киран, то я бы перед женихом моим предстала красивой!» – вздохнула девушка.
Из дома вышла, а нет никого. И сердце замерло напугано:
«Ужели, Манджу обманул?.. Ох, неужели, мог?!».
Но, напрягшись, голоса услыхала из-за ограды. Там люди собрались. И голос Манджу радостный услыхала. Смущённо край простой дупатты потеребив, отправилась робко туда.
Там уже люди собирались, обступив… старика с огромною обезьяной. И Манджу, этот глупый Манджу, радостно говорил с незнакомым стариком, худым как дерево тощее, высохшее, кожа тонкая обвивает змеящиеся вены и кости, волос на голове слишком мало…
«Он?!»
Ноги у девушки подкосились. Упала, вцепившись в забор.
На скрип ногтей по глине высохшей кто-то обернулся. Обернулся, сказал с улыбкою палача:
– О, а вот и невеста!
И Манджу, предатель, увидел её, бросился к ней.
«Он?.. Этот подыхающий, скрюченный… он – мой жених?! – подумала несчастная с омерзением. – Неужели… Манджу настолько меня ненавидит?»
– Пойдём, дочка! – к ней подойдя, отшельник протянул ей руку.
Она её не приняла. И руки не отдала, спрятав у груди. Сжалась вся.
«Зачем сестра отдала меня ему?! Зачем вверила ему мою судьбу?.. Яш хотя бы ей троих молодых нашёл мужиков! Шудр, варной ниже её, но хотя бы молодых!»
– Разве не красавица? – Манджу улыбался улыбкою торговца, пытающегося втюхать какую-то вазу нищему, вазу уродливую.
Она такою сейчас почувствовала себя. Уродливою. Никакой. За что отдают её за старика?!
– Она очаровательна! – в улыбке мужчины, давно готового уже отправиться за Ямараджем, сквозило омерзительное восхищение.
В этот миг она почувствовала себя красивой. Достаточно красивой, чтоб эта собака облезлая сама захотела подняться на неё! И задрожала, представив, как эти тощие ужасные руки будут снимать с неё красное свадебное сари.
– Прости, доченька, Аравинда со мной не пришёл, – нахмурился на мгновение ужасный старик, но в миг следующий улыбнулся. – Однако же он парою достойною будет для тебя! Он молодой и статный, да и ты сказочно хороша!
Иша не сразу поняла – и ещё дольше не могла поверить – что, кажется, он пришёл просить отдать её не за себя. И сердце, на бег срывающееся, медленно стало успокаиваться. Хватка пальцев в стену у калитки стала намного слабее.
– Аравинде лет около двадцати, – подойдя к ней, робко замершей, осторожно присел старик, но, впрочем, прилично присел, шага за три до неё.
И люди – женщины в основном любопытные – с интересом смотрели на них. Улыбки на мордах не пряча, смотрели насмешливо. Ведь неизвестно, откуда явился этот скверно и бедно одетый старик: богам известно, сколько лет его дхоти обтрепавшимся, хотя и чистым. И, если посланник столь бедный, то, стало быть, и семья его бедна?.. И тот Аравинда – неизвестно какой Аравинда – он, стало быть, тоже нищий!
Обезьяна мерзкая – жутко огромная – тоже подошла, уселась будто человек в стороне, за спиной старика.
«Али они из цирковой труппы?.. – сердце замерло напугано. – Тоже… шудры?»
Вздох вырвался из её груди.
«Сестру Яш отдал шудрам, так Манджу и меня?.. Но за что?! Я – вайшью! Я не хочу!»
– Мы – люди простые, врать не стану, – старик-посыльный начал между тем.
«Конечно, простые! Послали абы кого! Хоть бы одели прилично! Хотя бы виду ради! Так ещё и меня хотят опозорить среди знавших меня людей! И местные родственникам моим растреплют, что меня отдали нищим! Меня, вайшью! Ох, почему погиб отец? И… и за что боги послали мне такую ужасную сестру?! Если бы эта бесстыдная девка не сняла бы одежду перед каким-то бродягой, то мне бы не пришлось нести на себе её позор! Не пришлось бы нести тяжесть людского презренья! Всё из-за мерзкой Кизи! Из-за неё все мучения мои!»
Кулаки невольно сжались.
– Да, мы люди простые, – старик продолжил наблюдательный, – но у Аравинды моего сердце доброе. Мы при храме живём – и все уважают его.
«При храме?.. – Иша растерялась. – Так… они… брахманы? Но почему он тогда одет так просто?! Или… саньясин?»
Но от мысли, что старик скверно одетый, хотя и во всё чистое, не драное – из брахманов – у неё как-то отлегло.
«Неужели… брахман тот Аравинда? И я… я, простая вайшью, стану женой брахмана?! Сестра стала женою трёх шудр, о несчастная! Да, впрочем, она сама виновата, раздевшись тогда перед незнакомцем. Но я… о, как здорово стать женою брахмана! Даже если они берут пример с этого деда-саньясина, одеваются в простое, однако же на жену брахмана люди косо смотреть не посмеют! О, как я хочу, чтобы больше никто не посмел на меня с презреньем смотреть! Я ведь, в отличие от этой глупой Кизи, ничего плохого не делала!»
– А чем же занята семья ваша? – девка-соседка спросила заинтересованная.
«Сама хочет зацапать себе брахмана-жениха?! У, дрянь! – Иша едва удержалась, чтоб не сжать опять кулаки – это не слишком пристало для девушки, да и смотрелось, верно, ужасно. – Да нет… Манджу сказал, что жениха ищут для меня. Ей не отдадут! Моего жениха она не отберёт!»
И приосанилась, плечи расправила. На мерзавку посмотрела недовольно. Та только брови подняла насмешливо.
«Ещё и смеётся, собака облезлая!»
– Мы… – старик замялся, но всё же сказал, смущённо, когда обезьяна вдруг подтолкнула его ладонью в спину, вздумав внезапно поиграть или выклянчить еду: – Мы с сыном полы моем в храме.
«Сыном? Да разве сыну твоему может быть двадцать лет?! – Иша сердито вскочила, сжались опять кулаки. – Или… ты, собака похотливая, заделал его уже задолго после молодости? Но… почему сын твой не пришёл? Он… так жутко выглядит? Или ребёнок поздний, потому здоровьем хилый?! Или… – сердце замерло потерянно. – Или он – урод?!»
– Да, полы мы моем в храме! – Гандаги поднялся и сам. – И я не стыжусь того, что живу в храме и мою его камни, девочка! И Аравинда мой никогда на жизнь не роптал! Только… – замялся, а обезьяна лапу ему положила на спину, не снимая.
«Голодная, наверное. Вот, даже обезьяне дать плод и то возможности нет! И он смеет мечтать, чтобы я невесткою вошла в их семью?!»
– Только я подумал… – старик совсем уж смутился, а обезьяна глупая сердито похлопала его по спине, мешая выглядеть солидно. – Да, моему Аравинде около двадцати. Он здоров, – улыбнулся широко, – не как я, девочка. Он-то – мужчина ещё молодой, в расцвете сил. Да звать я пришёл тебя к нему первою женой. Да, уверен – он парень добрый и серьёзный – что кроме тебя жены больше никогда не возьмёт.
«Естественно! Кто захочет пойти второю женою к шудре?! Кто захочет дочь свою шудре второю женой отдать? Да и шансов хватит, чтоб и из наших детей кто-то подох с голоду, не то, что у жены второй!»
– Но вот я думаю, что семью на обмане строить не надобно. Не хочу семью новую я с вранья начинать! Потому я с самого начала решил сказать, чем мы живём. Да, кстати, едва не забыл сказать: живём мы в стране другой, но также в Бхарат, при храме Индры в царстве Шандара. То есть, далековато будет от твоих родных краёв.
«То есть, мне даже сестры там не повстречать! Даже не попросить помощи хоть у неё! Совсем буду одна?! Нет!»
И сердито девушка выдохнула:
– И даже жениха не привели, чтоб показать!
Но Гандаги взгляд не опустил и взгляда от её сердитых очей не отвёл – он десятки лет мыл при храме полы и, в общем-то, к презрению гордых людей ему было не привыкать – да и сердце прислужник сохранил острое, понял, что девушка напугана, да не считает его милого Аравинду хорошим женихом.