Коррупционер

Я от досады чуть не стукнул себя черенком по голове — то же мне, юрист- всезнайка. Для меня Уголовный кодекс одна тысяча девятьсот шестидесятого года — седая древность, а тут передо мной, как Мухаммед Али, прыгает старикашка, которого судили по статьям кодекса двадцать шестого года, а там была совсем другая нумерация статей.

— Как же- как же — статьи сто пятьдесят три и сто тридцать шесть …на!

— Да, с-сука — дед не смог сблизиться со мной, а березовые прутья, через тонкую ткань рубашки, бьют очень больно: — не добил, сучку, а она на меня показания дала, вот за эту небрежность, мне пятнадцать лет впаяли.

Через пять минут сохранялась патовая ситуация — дед получил один раз метлой в лицо и кровил из многих точек, меня он подловил один раз, чуть не вырвав метлу, но я смог пнуть его в колено, и Афанасьевич метлу отпустил. Зато я смог запнуть фуфайку с заклинившим пистолетом под тяжелую скамейку в курилке, и что бы достать ее оттуда надо было становится на корточки. Площадка позволяла нам гоняться друг за другом кругами очень долго, и мне кажется, что старый уголовник, уже, хотел бы убежать.

Павел Афанасьевич, наконец, перестал прыгать вокруг меня, и остановился, тяжело дыша, выставив перед собой сжатые кулаки.

— Жаль, что твоя шлюшка успела уехать, а то бы я ее во все щели поимел, да и сбросил под электричку, как и остальных….

Если он думал, что я от этих слов брошусь на него в ближний бой, то дедушка, как-то, очень сильно ошибся. Я тоже устал скакать, ежесекундно отслеживая положение рук и ног старого боксера, и очень хотел, чтобы появилась конница из-за холмов. Но видно стрельба во дворе в четыре часа утра, покой наших граждан не обеспокоил, и я начал кричать. Я кричал не затыкаясь, только иногда жадно схватывая раззявленным ртом воздух. Через пару минут от моих криков стали зажигаться электрический свет в окрестных домах. Дед попытался убежать, но я успел сунуть ему между ног метлу, так, что он упал на четвереньки. На этом мои успехи закончились, старый хрыч пошел в атаку, заставив меня отступить на несколько шагов. И когда я уже понял, что еще пару минут, и горящее огнем горло я просто сорву, от ворот раздался грубый и долгожданный голос:

— Так, милиция, замерли оба.

Подобрав полы плаща, к нам, через ворота, полез некто в сером. Мы с Кудюмовым замерли.

— Палку бросил — это ко мне. Я подождал, когда милиционер подойдет к нам ближе и отбросил метлу. Старшина глядел на меня в упор, он узнал меня, я узнал его. Это был или Галич, или Самойленко, я их фамилии то узнал только вчера. Кудюмов, оказавшийся за спиной «овошника» сделал шаг вперед, но его остановил голос раздавшийся от ворот:

— И что тут у нас?

Через ворота, задом вперед, лез еще один представитель вневедомственной охраны, а за воротами мелькала еще одна кокарда.

— А, это, Серега, мент — рука старшины уперлась в мою грудь: — правда его сегодня уволили, но он, сука, успел оставить нас без премии

Конец этой фразы я дослушивал в согнутом положении, пытаясь сделать хотя бы вздох, так как рука старшины, неуловимой молнией успела нанести мне удар в солнечное сплетение.

— А этот — я не знаю, кто.

— Ребят, я сторож этого склада. Услышал шум, вышел из сторожки, а тут этот пытается в склад залезть.

— Понятно, оба поедете в отдел.

— Ребят, но я же на службе….

— Ничего не знаю, едем все. Здесь наш третий боец останется. Заявление с вас примем, и обратно привезем.

— Ребята…

— Идите в машину.

— Старшина — я смог чуть- чуть отдышаться и начать шипеть: — ….

— А ты заткнись, ты для меня никто. Еще хоть звук произнесешь, я тебе рот разобью, пошел в машину.

На заднем сиденье жигулей мы молча сидели рядом с Кудюмовым. Старшина, обернувшись к нам с переднего сиденья, ни на минуту не прекращал нас контролировать. В отделе я попытался объяснить сложившуюся ситуацию дежурному. Капитан устало слушал меня, сочувственно кивая по ходу моего рассказа. Когда я закончил, меня, буквально, облили ушатом ледяной воды:

— Паш, вот ты вроде бы недавно психологов проходил, но как? У тебя же мозги текут, как из сита. Тебя уволить не успели, а ты уже на склад забрался, человека избил. Какие пистолеты, какие убийства? Иди в камеру до утра, а мне сегодня психов уже хватило.

— Мне позвонить надо.

— Кому? Пол пятого утра, кому ты звонить собрался?

— Свешникову Михаилу Алексеевичу, он сказал звонить в любое время.

— Паша, в мое дежурство ты в половину пятого утра начальнику УР области со своим бредом звонить не будешь. Так, давайте в камеру его.

— Нет, я ссать хочу. В туалет меня выведите, я терпеть больше не могу, иначе в камере нассу.

— Как нассышь, так и вытрешь, и даже своей курткой.

— Ты хоть что со мной делай, но убирать в «нулевке» я не буду — я упер взглядом в помощника дежурного, и тот первый их отвел.

— Галич — спусти этого в уборную.

— Да пусть под себя ссыт.

— Я говорю, отведи его вниз.

— Ну ладно.

Понятно, Галич- это тот, кто меня приласкал:

— Давай вниз, дорогу знаешь.

Я дошел до конца коридора, спустился на один пролет, слыша за собой ленивый топот уставных ботинок. Потом я рванул вниз. Дверь в комнату нашей роты была фанерной, никто не предполагал, что ее будут выламывать молодецким ударом ноги в районе дешевенького накладного замка. После удара, замок повис на единственном шурупе, я толкнул тонкую преграду и рыбкой кинулся на составленные вместе рабочие столы командиров, сметая в стороны рабочие журналы, ручки и тетради для занятий. Нужный мне городской телефон стоял на подоконнике, под светом уличного фонаря.

Когда, растерявшийся в первые секунды, Галич, панически перекрикиваясь с кем-то наверху, появился на пороге комнаты ППС, я уже успел набрать шестизначный номер, и подгребая под себя телефонный аппарат, слушал бесконечно длинные гудки в прижатой к уху трубке. Пока Галич нашел выключатель, сбоку слева на стене, пока кто-то еще спустился к нему на помощь, пока они в изумлении взирали на разгром, учиненный «Этим психом», я продолжал слушать гудки. Потом я стал махать ногами, изображая пловца, и не давая силам правопорядка приблизится ко мне. Когда меня попытались схватить за плечи, гудки прекратились, и заспанный голос что-то спросил, а я заговорил. Я говорил о убийце, пистолете в фуфайке и моей убитой собаке, о том, что деда сейчас отпустят, потому что он пострадавший, о черенке от лопаты, В это время мне проводили удушающий прием, пытались за волосы оттянуть от трубки мою голову, выворачивали ноги, и пытались сунуть руки под меня, чтобы нажать на рычаг аппарата.