Вечность

Она задрала рукав рубашки, посмотрела на глубокие порезы, которые покрылись корочкой засохшей крови.

Ей нравилось себя резать.

Нравилось, пока была живым мертвецом. Это напоминало, что она мертва. Что все стабильно. Но теперь ей нравилась и боль. Она отрезвляла, кружила голову и напоминала, что она жива и может чувствовать.

Дверь в комнату резко открылась. Анжелика подпрыгнула от неожиданности, опустила рукав, но, увидев Матвея, расслабилась.

– Как дела на кухне? – спросила она хрипло.

– Лариса и Грета готовят целый праздник для нас. Ева помогает, но скорее портит все.

– Не нравится мне она.

Матвей сел рядом с Анжеликой, а потом подал ей манго.

– С новым годом!

Анжелика понюхала манго, вдохнув полной грудью, улыбнулась. Она вспоминала Паттайю, то тепло на душе, спокойствие. Вот бы плюнуть на все и уехать туда. Писать книги. Заниматься тем, что ей по душе. А не спасать ведьм от проклятия. Ей и без магии хорошо.

– Давай сбежим? – прошептала Анжелика.

– Это эгоистично.

– Почему? Ну почему? Я не хочу быть частью клуба ведьм!..

– Анж, послушай. – Матвей взял ее за руки, задумался, покачал головой, понимая, что спорить с Анжеликой – то же самое, что спорить с расписанием электричек.

– Я не просила быть ведьмой. Я хочу просто жить. Писать чертовы книги. Жить в чертовой Паттайе. Работать чертовым барменом. А не спасать ведьм от чертового проклятия!

Анжелика вырвала руки, вскочила с подоконника. Злость клокотала внутри. И обида на эту вселенную захлестнула ее с головой. Почему она? За что?

– Я не хочу больше лгать. Хочу просто жить.

Матвей обернулся, посмотрел на Анжелику, щеки которой полыхали, словно закатное солнце.

– Тогда беги. Ты же всегда так делаешь! Просто бежишь от всех проблем вместо того, чтобы их решать. А жизнь все подкидывает тебе людей, которые вытаскивают тебя из дерьма.

– Вот как. – Анжелика нервно облизала губы, сложила руки на груди. – Вот почему ты со мной.

Матвей резко выдохнул, начиная злиться.

– Я с тобой, потому что влюбился как идиот в эгоистку!

– Так уходи!

Они смотрели друг на друга, буравили взглядами, а внутри каждого росла обида. Словно снежный ком налипала на них, делая снеговиками, и с каждой секундой снега становилось лишь больше.

– Знаешь что, беги. А я остаюсь. Я должен Елене, поэтому я остаюсь. – Матвей поднял руки, сдаваясь, и пошел к двери.

Анжелика изумленно открыла рот.

– Должен?

– Она спасла девушку, которую я люблю. Поэтому я остаюсь и сделаю все, чтобы помочь.

– Да что ты можешь? У тебя нет магии, ты ничего не знаешь об этом мире! Как ты можешь помочь?

– У них тоже нет магии теперь.

– И это моя вина, разумеется!

– Твоя.

Матвей резко обернулся. Нахмурился, злясь на самого себя, и подошел к Анжелике. Попытался погладить ее по щеке, но она хлопнула его по руке. В ее глазах стояли слезы, а сама она сжала губы так плотно, что свело челюсть.

– Уходи, – прошипела Анжелика.

– Я не это имел в виду.

– Уходи.

Матвей снова попытался дотронуться до нее, но она сделала шаг назад, уперлась в подоконник, а потом отвернулась.

– Можешь бежать. Но я остаюсь, – тихо сказал Матвей и ушел, хлопнув дверью.

Анжелика вздрогнула и закусила губу, пискнула от боли, ведь на губах не осталось живого места, став одной большой болячкой. Она вновь почувствовала металлический привкус, провела пальцем по ране. Рука тряслась, кровь текла по подбородку, а она позволила дать выход эмоциям и заплакала.

Горячие слезы текли по щекам, а она все пыталась понять, как могла прокусить губу до крови. Это же как надо себя ненавидеть, чтобы вредить себе? Она достала лезвие из кармана, уже задрала рукав рубашки, но передумала.

Анжелика прошла в ванную, сняла джинсы и села на бортик. Секундное замешательство, попытки понять, почему она это делает, что пытается себе доказать? Она знает, что жива: чувствует боль в губе, видит эту кровь, которая не останавливается, ведь рана не может затянуться за секунду. Но не могла остановиться.

Лезвие оставило царапину на ноге, она ойкнула, зажмурилась. Стало так страшно. А сердце билось о ребра с такой силой, что, казалось, сломает их.

Она вновь провела лезвием по ноге, но в этот раз сильнее, оставляя глубокий порез.

Бежать?

Ей всегда было лучше одной, разве не так?

Лезвие со стуком упало в ванну. Кровь капала с ноги, заливая белый кафель. А Анжелика плакала все сильнее, закрыв лицо ладонями. Почему она не могла молчать? Она не Тони Старк. Она – обычное недоразумение.

Лариса подала Грете доску, нож и варенные овощи. Взглянула на Еву, задумалась, а потом поручила ей чистить яйца. Ева отдирала скорлупу, скидывала ее в кастрюлю и тяжело вздыхала. Платье она заменила на свитер и домашние штаны, а влажные волосы собрала в два пучка, чтобы получились локоны.

По телевизору шел фильм «Ирония судьбы… или с легким паром». На весь дом пахло мандаринами, а в духовке уже пекся шоколадный кекс. Они готовили праздничный стол на светлой кухне, а теплые огоньки гирлянд весело мерцали, создавая праздничное настроение.

Ева закончила чистить первое яйцо, взялась за второе, но лишь сощурила глаза.

– Почему гости нам не помогают?

– Потому что они гости, – ответила Лариса, проверяя яйцо, которое успела почистить Ева. Она смахнула с него остатки скорлупы и нахмурилась.

– Я стараюсь, мам! – ответила Ева и постучала яйцом по столу. – Но они могли бы и помочь. Что мы, тут одни должны горбатиться?

– Мне не сложно, – сказала Лариса, попыталась отнять кастрюлю у Евы, но та схватила ее и показала язык.

– Мне тоже. Обожаю встречать новый год с твоей мамой, – сказала Грета, высыпая нарезанную морковь в миску. – Создается ощущения семьи, которой у меня никогда не было.

– Сладкая! – Лариса обняла Грету сзади, поцеловала в макушку. – Мы – твоя семья!

– Спасибо, Лариса.

Когда салаты были готовы, Лариса отправила девушек накрывать на стол. Грета командовала, Ева, хоть и была недовольна таким поворотом событий, послушно ставила тарелки, поглядывая на Грету.

– Ты же знаешь, что происходит? – тихо спросила Ева, опустив глаза.

– Знаю ли я, что начала стареть и мне скоро стукнет сотня? Ага, уже крем от ревматизма покупаю.

– Я серьезно!

Грета замерла, кинула вилки на стол. Звон упавших столовых приборов раздался по всей комнате, словно передавая настроение Греты.

– Знаю ли я, что скоро сдохну? Знаю! Знаю ли я, что вперед меня откинется единственный человек, который понимает, что тут происходит, – знаю! Знаю ли я, что ничерта не успела за эти сто лет? Знаю! – выкрикнула Грета, едва сдерживая слезы. Глаза, подведенные черным, блестели в свете гирлянд, голубые и белые огоньки отражались в них. Руки дрожали, а лицо она напрягла так сильно, что скулы стали еще четче.

– Иди сюда, – пробормотала Ева, хватая Грету в объятия. Ведьма лжи пыталась сопротивляться, но потом обмякла и позволила погладить себя по спине, аккуратно стерла слезы, стараясь не размазать тени. – Я просто хочу поддержать. И мы снимем проклятие! Слышишь?

Грета отошла, схватила вилки и ножи, чтобы чем-то себя занять, и, не глядя на Еву, заговорила:

– Что я делала? Я не жила. Работала! Сначала на мать, потом на Елену. Я не виню ее. – Грета резко повернулась к Еве и для убедительности помотала головой. – Это был мой выбор. Пока я была с мамой, я… не научилась доверять людям, любить. Понимаешь? Всю жизнь мне твердили: «не доверяй никому, тебя могут обмануть. Не люби никого – будет больно, когда он умрет. Мы прокляты, дорогуша! Будь аккуратна!». Я и была.

– Тебе в Тай надо, солнце.

Грета рассмеялась, ее грубый голос с хрипотцой вызвал мурашки у Евы.

– У тебя одно решение на все проблемы, да?

– Ну да. Мне помогло. И Эдуарду помогло. И даже этой писаке помогло.

Грета задумалась, пожала плечами, вновь выронив столовые приборы.