Терпкий аромат полыни

— И кто-то из парней вернется, — добавила молодая женщина. — Мой Джо был жив, когда я последний раз о нем слышала. Как его корабль приплывет, так он сюда и вернется.

— И мой Джонни, — подала голос Фэнни Ходжсон, еще одна юная женщина. — Он жив, две недели назад мне написал. Он…

На коленях у нее сидел маленький мальчик, а второй, постарше, бегал вокруг. И вдруг мальчик закричал.

— Папа! — орал он. — Папа вернулся!

Женщины бросились к окнам. Молодой человек в солдатской форме с ранцем за спиной шел от моста. Фэнни Ходжсон вскрикнула, сунула сына кому-то и побежала навстречу мужу, раскинув руки.

Вся деревня молчала, пока они стояли, вцепившись друг в друга. Эмили вытирала слезы — слезы радости и горя оттого, что с ней такого никогда не случится.

ГЛАВА XXXIV

Дни после возвращения Джонни Ходжсона стали для Эмили днями надежды. Вернулись еще двое мужчин, работников с фермы. Все были настроены очень бодро, и Эмили стала думать о будущем. Мод была права. Она в самом деле скучала по своему кругу. Она тосковала по людям, с которыми можно было бы поделиться мыслями и горестями. Леди Чарльтон была очень добра и относилась к Эмили как к младшей родственнице. Алиса и Дейзи очень славные девушки, но все же это было не то. Хотя Дейзи делала большие успехи в чтении, Эмили понимала, что та никогда не притронется к Диккенсу и не станет читать стихи. Чем больше она думала об этом, тем сильнее чувствовала, что хочет уехать из коттеджа, пока ее не нагнало проклятие. Девушка раз за разом говорила себе, что она — современная женщина и не верит в проклятия, но не могла выбросить из головы мысли о Сьюзен Олгилви. Повесили ли ту? Эмили хотелось узнать о судьбе Сьюзен, но она боялась правды.

Она говорила себе, что все равно это ничего не изменит. Что лучше всего навсегда забыть о дневнике. И все же ей казалось, что она обречена занять место Сьюзен. Еще несколько женщин попросили у нее снотворного, которое она приготовила для миссис Сопер. Эмили бродила по саду и думала, какие растения вырастут весной. Она отметила пару лекарств «для облегчения мук деторождения» и решила запасти их заранее.

Однажды утром, выйдя из коттеджа, она с удовольствием обнаружила, что ростки капусты превратились в крепкие юные кустики, что блюдца с пивом, которые расставил Симпсон, помогли от слизняков, и вдруг почувствовала на себе чужой взгляд.

На холме над садом стоял мужчина и смотрел на нее, сунув руки в карманы. Сначала она приняла его за очередного бродягу, но он был чисто выбрит и коротко подстрижен. Какое-то время он разглядывал ее, а потом спустился с холма. Неизвестный был светловолос, молод, но болезненно худ, а глаза ввалились, как у больного. Нижнюю часть лица скрывал пушистый синий шерстяной шарф. Одет он был в твидовый костюм. Эмили подошла к каменному забору.

— Чем могу помочь? — спросила она.

— Вы новая хозяйка этого поместья или служанка? — Мужчина говорил тем властным тоном, каким аристократы обычно обращаются к нижестоящим.

— Ни то ни другое. Хозяйка здесь прежняя, а я сейчас живу в коттедже.

— Старая леди еще жива?

— Да, жива и здорова.

— Хорошо, — сказал он нерадостно и нахмурился. — Вы ей не родственница. Я не думал…

— Зачем вы пытаетесь навесить на меня ярлык? — Его пристальный взгляд стал ее раздражать. — Я просто друг, который помогает леди Чарльтон составить каталог для библиотеки.

— Я не знал, что у нее есть друзья и что она готова принимать помощь, — ответил он горько.

— Выходит, вы с ней знакомы?

— О да. Хорошо знаком. Даже слишком хорошо.

— Возможно, вы зайдете и поздороваетесь? Полагаю, она уже встала. Вот здесь можно перелезть через стену.

— Нет, спасибо, — коротко ответил он. — Не думаю, что в этом есть смысл. Мне лучше уйти. Я просто хотел еще раз взглянуть на дом. Просто… — Он смущенно кашлянул. — Я уже отнял достаточно вашего времени.

Молодой человек повернулся, и тут невероятная мысль пришла Эмили в голову.

— Простите, — окликнула она.

Он остановился.

— Вы же не… вы не ее внук Джастин?

Он встревожился.

— Выходит, вы знаете обо мне? Я все еще известен в округе? Приятно слышать… — Еще один горький смешок.

— Все уверены, что вы погибли! — воскликнула она. — Что вас разорвало на кусочки!

Высокомерное выражение его лица изменилось.

— Они не знают? Они не слышали?

— Чего не слышали?

— Милая леди, — ответил он, — я только что вернулся из немецкого лагеря для военнопленных.

— Какой ужас! Мне очень жаль… — Она протянула ему руку через стену, но отдернула ее в последний момент. — Никто этого не знал. Пожалуйста, зайдите в дом. Ваша бабушка будет вне себя от радости. И все остальные. Они решат, что это чудо.

Он медлил.

— Вы правда полагаете, что она будет рада?

— Но почему нет?

— Я — трус, — нахмурился он, — позор семьи. Неужели она этого не говорила?

— Леди Чарльтон упоминала, что ваши убеждения стали причиной нескольких опрометчивых слов.

Он фыркнул.

— Они с отцом заявили, что я предаю свою страну. А я всего лишь сказал, что не верю в войну и хотел бы отказаться от службы по убеждениям. Они назвали меня трусом и объявили, что я больше им не родственник. Бабушка изрекла, что всем известно, что война — зло, но если уж ее начали, надо ее закончить, и каждый должен исполнять свой долг. Я хотел пойти добровольцем и стать водителем кареты «скорой помощи», но отец надавил на призывную комиссию, и мой отказ не приняли. Меня причислили к Девонширскому полку и отправили на фронт. Вот так поступали с людьми вроде меня. Убивали в первых рядах.

— Ваша семья знала только, что ваше тело не нашли, — сказала Эмили, — ваша бабушка говорила, что либо вас разорвало на куски, либо вы дезертировали.

— Вот как она обо мне думает? — Он снова усмехнулся. — Полагаю, она предпочла бы мертвого внука дезертиру.

Хотя именно на это намекала пожилая леди, Эмили этого не подтвердила.

— Я уверена, что она будет рада вас увидеть.

— А мой отец? — спросил он. — Он тоже вернулся?

— Ваш отец погиб на фронте. Вы этого не знали?

— Не знал… — На мгновение презрение сползло с его лица, и он показался уязвимым мальчиком. — Я ничего не знал два года. Я был в аду. — По его лицу прошла гримаса боли, но потом он собрался: — Значит, он погиб. Старый дурак вернулся в армию. Сколько же этой ерунды про короля и отечество в моей семье! Он был уже стар. Он мог остаться дома и растить капусту.

— У бабушки остались только вы, — сказала Эмили, — единственный родственник. Может быть, вы все-таки зайдете?

Она видела, что он мучительно колеблется.

— Никто не написал мне ни строчки. Ни посылок, ни писем, ничего.

— Но никто же не знал, что вы живы! — Ее терпение было на исходе. — Что же с вами случилось? Почему никто не имел от вас вестей?

Он пожал плечами.

— Если угодно, меня захватили в плен при первом наступлении. Я выбежал слишком далеко вперед. Бегал быстрее остальных. В хаосе, среди взрывов, нет времени думать. И вдруг я увидел вокруг себя немцев. На меня бросился солдат со штыком, но тут прогремел взрыв, и больше я ничего не помню. Очнулся в тюрьме. Я был сильно ранен в голову. И долго страдал амнезией. Не мог припомнить собственного имени. Жетон с меня сорвало. Я не представлял, кто я. Меня хотели расстрелять как шпиона, но потом отправили в Германию. Два года я провел в лагере. Вы не представляете, как там погано. Нас ежедневно били, а если мы пытались протестовать, кого-нибудь убивали. Как в аду. И ни единой весточки от семьи.

— Они бы писали, если бы знали, где вы.

— Вы правда так думаете? — В голосе его прозвучала надежда. Но потом он пожал плечами и засунул руки поглубже в карманы. Ветер дернул шарф, сдул его с плеча.

— Вы не знаете, что это такое, — горько сказал он, — фронт. Лагерь. А вы сидели дома и кушали клубнику со сливками.