Лекарство от боли

— Я тоже тебя не забуду…

— Я подал в отставку. Ты ведь хотела… Ну вот, теперь буду в безопасности. Заниматься чем-то скучным и простым. Хотя, я даже не представляю, куда себя деть…

— Ты найдешь… Я знаю.

Она всегда его поддерживала. Всегда. Во всем. Стоило только заглянуть в глаза, и появлялись силы. А еще уверенность, что он справится. Теперь стало сложнее. Его вера исчезла. Придется рассчитывать только на себя.

— А Икар пробудился… Ты знала? Со стороны, это немного смешно. Я уже забыл, каким был тогда. Но ты, наверное, помнишь.

— Я рада за него. А ты… ты был еще ребенком. Но совершенно очаровательным…

Смех, дождь приглушил его, но на губах невольно расцвела улыбка. И тут же угасла, стоило кольнуть воспоминанию.

— Кажется, я тебе изменил… Ты злишься?

Тишина. И легкое дуновение ветра, прохладный воздух касается лица. Забирается под куртку. Гладит плечи, будто пытаясь успокоить.

— Нет…

Легче не становится. Вины он и не чувствовал. Странно. Почему-то казалось, что должен, ведь… Чуть больше месяца назад погибла его невеста. А он… Продолжает жить, как это ни странно. Учится. И, видимо, получается неплохо.

— Мне не следовало пользоваться слабостью жрицы. Да, она тоже хотела, но… Не следовало.

Он не гордился своим поступком. Но и не сожалел в достаточной мере, хотел лишь убедиться, что Филис не стало хуже после их близости, но жрица поспешила покинуть линкор и удалится от мира. Что ж… Позже у него еще будет время поговорить с ней.

— Наверное, я пришел попрощаться. Знаешь… Я никогда тебя не забуду. Но… Держать тоже не могу. Ты хотела бы быть свободной. Помнишь, мы обсуждали крайние меры на случай тяжелейших ранений? Ты не хотела, чтобы тебя поддерживали живой любыми средствами. Не хотела становиться тенью себя прежней. И я… понимаю.

На войне случается всякое. После опыта Этры, они понимали, что могут столкнуться с чем-то необъяснимым и неподконтрольным. С чем-то, что с большой степенью вероятности убьет их. Или поразит болезнью. Талия видела, каким стал ее дядя с годами, как тяжело его болезнь отражалась на Дорее. И не хотела повторения. Она желала иметь выбор. Даже если не сможет озвучить его самостоятельно. А ему доверила принимать решение в самом крайнем случае.

«Мама не сможет мыслить здраво. Она теряет себя, когда речь заходит о здоровье кого-то из нас. Икар… оценит ситуацию лишь с точки зрения фактов. И может уцепиться за статистическую вероятность моего выздоровления. Пренебрегая состоянием разума или чувств. Я могу довериться только тебе. Ты знаешь, чего я хочу. И ты сделаешь все правильно».

Он знал. И сделал бы, если бы пришлось. И, наверное, к лучшему, что Талия погибла сразу. Что ему не пришлось выбирать. Не пришлось озвучивать то, что убило бы его надежнее любого средства.

— Я отпускаю тебя… Да, я буду вспоминать. Но не стану мстить. Я постараюсь жить. Как-нибудь. Постараюсь. Для себя. Я позабочусь об Арее, потому что он не заслужил усыпление. Я… наверное еще буду говорить с тобой. Иногда. Но… ты свободна. Пусть твоя душа когда-нибудь переродится. И, может быть, мы встретимся снова.

Ему показалось, будто пламя вздохнуло. Взметнулось вдруг, опалив лицо жаром и заставив отвернуться, а затем опало. Стало обычным. И показалось, что кто-то обнял его за плечи. Потрепал по волосам. И ушел, растворился в шелесте капель.

А потом дождь кончился…

…Во дворец Байон вернулся под утро. С арендованным мобилем, загруженным вещами. Да, он мог оставить за собой ту квартиру, что они делили с Талией. Никто не стал бы возражать. Тем более что в отставке ему полагалось жилье примерно такого же метража. Но…

Он знал, что не сможет там жить. Просыпаться утром и видеть лишь пустую подушку рядом. Завтракать, сидя напротив пустого стула. Привычно готовить на двоих и выбрасывать вторую порцию. Думать, куда сходить, подсознательно ожидая комментариев и предложений. Нет… Он сойдет с ума и сломается окончательно.

Поэтому Байон собрал вещи. Что-то выбросил. Что-то оставил на память. Что-то приберег для императрицы. Ей ведь тоже нужна память. И не только о детстве дочери, или о тех официальных моментах, что сейчас показывают в новостях с пометкой траура и памяти. Ей нужно нечто иное. То, что вызовет слезы, но затем утолит грусть и успокоит.

Роботы занялись багажом, а он захватил с собой небольшую коробку. И отправился искать маеджу Софронию. Обычно в столь ранний час она еще спала, но сейчас, учитывая обстоятельства, вряд ли находилась в постели. И действительно, императрица оказалась в старых покоях, которые заново обживала в последнее время.

На балконе, в светло-голубом наряде с шелковой шалью на плечах, защищавшей от сырости. С простым узлом на затылке и усталым взглядом покрасневших глаз. Она бродила вдоль перил и смотрела на пробуждающийся город.

— Доброе утро, — тихо поздоровался бывший капитан, испытывая неловкость от того, что потревожил женщину в столь ранний час.

— К сожалению, недоброе, — ответила она, останавливаясь. — Этра официально объявила о войне с Киорисом. Рахх с ними. Совет Безопасности собирает экстренное совещание, чтобы решить, станет ли поддерживать нас.

— Мне очень жаль слышать такое…

Коробка и визит сразу же показались неуместными. Какие уж тут воспоминания, когда война уже на пороге?

— Мне тоже… Мне тоже… Но выбора у нас нет. Через час состоится собрание гран-коммандеров и главнокомандующего. Будет обсуждаться стратегия. В полдень я вынуждена буду объявить народу Киориса, что планета снова находится в состоянии войны, и все полномочия отойдут Иазону. Но… он не справится. Очень скоро я потеряю брата. А, учитывая, какой была прошлая война, возможно, не только его.

Она говорила ровным тоном, но Байон достаточно хорошо знал ее, чтобы услышать больше, чем любой другой на его месте. Императрица страдала. Где-то в глубине души она металась между необходимостью воевать и страхом. Ужасом перед лицом разрушений, которые неминуемы. Она никогда не начала бы войну, всегда обходила стороной любые острые углы в политике и предпочитала договариваться. Она старалась. Очень старалась. И не справилась…

Байон подошел ближе и одной рукой открыл коробку. Взгляд Софронии задержался на содержимом, в нем промелькнуло вялое удивление.

— Что это?

— Память… Я разбирал вещи и нашел их. Талия всегда привозила из поездок сувениры. — Сначала для себя, потом для других. Подарки. Оригинальные. Интересные. Самобытные. Но вот эти первые всегда оставались только для нее. — Здесь те, которые она купила в поездках с вами. А еще…

Придерживая коробку одной рукой, он достал с самого дна небольшой планшет. Старая модель. Современные функциональнее и легче. А этот… Квадратный, сделанный явно по индивидуальному заказу. Небольшой. И с ограниченным функционалом. К счастью, защиту с него Талия сняла еще при жизни. Запустить удалось сразу. Маленький экранчик ожил, транслируя видео.

— Здравствуй, дневник. Мы сегодня на Соларе. Здесь холодно, и весь день идет снег…

Картинка показала небольшое окно, в котором открывался вид на заснеженную пустыню. А уверенный и бодрый голос продолжил рассказ о планете, входившей в Совет.

Женщина рядом всхлипнула и закрыла рот ладонью, а свободную руку протянула к планшету. Байон отдал его, наблюдая, как меняется лицо, как на нем отражается боль, горе и… любовь.

— Девочка моя…

— Она хранила их. И прослушивала записи, когда нужно было снова отправляться в поездку. Освежала память.

Софрония остановила видео и заглянула в коробку. Безошибочно достала оттуда кулон-снежинку, полупрозрачную и легкую.

— Ей не понравилось на Соларе. И я купила кулон, чтобы скрасить восприятие. А она сказала, что терпеть не может снег.

Она сжала безделушку в кулаке и закрыла глаза, переживая воспоминание. Вздохнула. И снова взглянула на него.

— Спасибо. Сегодня — это то, что мне необходимо. И не только сегодня…