Страница 2 из 16
– Не выгружать. Меняем расположение. Впрочем, постойте… Овчарова, Людмила, – крикнул он молодой красавице в военной форме и знаками различия военврача третьего ранга: – Быстро осмотрите раненых. Прямо в машине осмотрите.
А сам уже хотел отправиться поторопить санитаров с погрузкой имущества, но Людмила Овчарова остановила:
– Миша, – и тут же поправилась, обратив внимание, что её слушают и раненые, и санитары, подошедшие к машине: – Товарищ военврач третьего ранга, нужно срочно оперировать лейтенанта…
И, подойдя ближе, негромко назвала диагноз, прибавив:
– Не довезём. Минуты…
Молниеносное решение. Верное ли, ошибочное ли, но молниеносное, вылившееся в распоряжение:
– Раненого лейтенанта срочно на стол. Готовьте к операции. Я сейчас подойду, – и повернувшись к санитарам, прибавил: – Погрузку имущества, кроме операционной палатки, продолжайте: – Остальных раненых доставить в медсанбат, – и указал пункт дислокации…
Затем повернулся к Овчаровой:
– Ну, Людмила, придётся тебе к столу… Начинай. Я подойду помочь.
Раненого отнесли в палатку и стали готовить к операции.
Грохот боя доносился уже со всех сторон. Немецкие танки были уже, видимо, у переправы. Вдали показались грузовые машины и бронетранспортёры. Они пока шли мимо. Догоняли танки.
Вот и принимай решение, военврач. Быстро собраться, и к переправе? Но там же немцы. Что делать? Бой шёл восточнее. Шёл явно с переменным успехом. А колонна врага приближалась. Вот сейчас они подойдут, обнаружат медсанбат и… Мороз по коже…
Водитель, доставивший раненых, сообщил тревожным голосом:
– Товарищ военврач, глядите… Да нет, южнее, – уточнил он направление. – Танки…
Гулянин посмотрел в тот направлении, в котором указывал водитель. Танки в походной колонне шли к Дону, отрезая медсанбат от реки. Они были пока далеко, в километре, может больше. Они шли параллельной дороге к реке. Конечно, разобрать, чьи танки, было с такого расстояние невозможно. Но было ясно – немцы. Они пока ещё не заметили демаскирующую передовой отряд санитарную машину, а, может, просто не до мелких групп и отдельных автомашин было им. Немало отступавших подразделений, порой, с автотранспортом, чаще с повозками, двигалось к Дону. А эти танки, видимо, вырвались вперёд и спешили к переправе, чтобы захватить её и отрезать пути отхода нашим частям и подразделениям на этом направлении.
«Вот так… Едва стали гвардейцами, едва добрались до фронта и в первый же день попали в беду», – подумал Гулянин, даже в мыслях не решаясь произнести слово «плен».
Да ведь для кого плен, а для кого…
Уже было достаточно хорошо известно, как немцы поступали с женским персоналом медсанбатов. Надругались всей своей бандой, захватившей его, затем истязали до смерти… Особенно девчонок. Не будем уточнять, что делали они, ибо иные «европейские ценности» ужасны для восприятия на слух ли, через книгу ли ввиду свей невероятной, бесчеловечной, не укладывающейся в голове жестокости. Что делать… Таковы западные соседи Русской Державы, всего Русского Мира.
Гулянин пытался найти выход и не находил его. В первое мгновение подумал, а правильно ли решил оперировать раненого, когда надо было во весь опор мчаться к Дону? Сколько подобных, невероятно тяжёлых вопросов ставила война перед медиками! Задержка со спасением одного раненого, могла стоить жизни многим, но, с другой стороны, если можно спасти человека, который погибнет, не окажи помощь немедленно, как поступить? Приказать мчаться к Дону, зная, что этой дороги раненый точно не перенесёт?
Он ещё не знал, сколько подобных вопросов предстоит решать при сортировке раненых. Сложна работа хирургов – нет слов. Но едва ли не самой сложной была на протяжении всей войны именно сортировка раненых, ведь тот, кто занимался ею, должен был точно определить, кому хирургическая помощь нужна в первую очередь, с кем можно повременить, а кто в ней, увы, уже не нуждается… Был и ещё более сложный вопрос. Встречались такие раненые, на спасение которых в случае долгой и напряжённой операции надеяться можно, но она, эта операция, не позволит хирургу оказать помощь двум, трём, может и больше числу раненых. А ведь для любого из них время – тоже лекарь.
Как, как должен поступить он в данной обстановке? Отправить передовой отряд и остаться у операционного стола, зная, что в этом случае неминуем плен или просто гибель от вражеской пули. Причём, возможно, остаться одному, без ассистентки, ведь для девушки плен – это ад с последующим изуверским убийством.
Он успокоил себя – хотя успокоение весьма и весьма условно – успокоил тем, что решение оперировать раненого лейтенанта в данном конкретном случае не сыграло роли. Не успели бы и так, и этак… Ждал, ждал какого-то чуда, но чуда не происходило.
«Мчаться к Дону, чтобы успеть к переправе раньше? Нет. Уже поздно, – размышлял он. – Значит надо идти в операционную палатку».
Он уже стал спускаться в балку, чтобы помочь Людмиле, приступившей к операции, чтобы спасти жизнь лейтенанта, оказавшегося в их руках в столь сложную, критическую минуту. Идти, чтобы делать своё важное, святое дело.
«А вдруг пронесёт, вдруг немцы не заметят этой балки? – надежда была малая, но хоть такая. – Они рвутся к реке, чтобы форсироваться её, чтобы выйти на оперативный простор».
Он взял себя в руки. В эти минуты все, все, кто прибыл с ним, под его командованием в эту балку, смотрели на него. Он уже зарекомендовал себя как отличный хирург, способный делать операции в тяжёлых полевых условиях, даже в тылу врага. Но он не был командиром. А теперь вот понял, что военный медик – это не просто медик, что он должен знать и уметь не только то, что ему знать и уметь положено, но неизмеримо больше, поскольку войны, которые вынуждено вести его Отечестве, не оставляют выбора – против России и Русского Мира действуют не просто враги и агрессоры, против действуют только – нет, не животные, ибо сравнение с животными западных нелюдей оскорбит животных – действуют чудовища, обожающие только одно терзать, истязать, убивать – убивать просто так, даже без всякой военной необходимости, а лишь из-за изуверской страсти до этого преступного действа.
Наблюдатель вернул назад, встревоженно прокричав:
– Немцы! Немцы – целая колонна.
Гулянин вышел на край балки, огляделся. Танки уже скрылись из глаз, и со стороны Дона донёсся грохот орудий. Он уже узнавал резкий хлопки наших сорокопяток, узнавал и грохот вражеских танковых пушек, который услышал во время десантной операции. Но вдали, на западе, вновь поднялись клубы пыли, они перемещались сюда, к балке.
«Что это? Колонна автомобилей? – попытался определить, – Может быть наши отступающие части?»
Но над колонной показались наши «пешки» – пикирующие бомбардировщики «Пе-2».
«Значит колонна немецкая», – понял Гулянин.
Донесся грохот взрывов.
Гулянин подумал о девушках. Подумал о Людмиле, которой и так уже довелось пережить сверх всякой меры. В первый же день войны погибли мать и маленький братишка. Их раздавили в автобусе немецкие танки. Отец, командир дивизии, генерал-майор Овчаров, погиб при выходе из окружения. Потом бомба попала в дом. Погибла бабушка. И почти тут же пришло письмо с сообщением о гибели в бою под Вязьмой её жениха, капитана Теремрина. А следом сообщение о гибели под Волоколамском старшего брата-кремлёвца.
– Иди, Людмила, работай. Спокойно работай. Раненого ещё можно спасти, – сказал Гулянин, спустившись в балку.
Сколько оставалось времени? Пятнадцать, нет, даже десять минут. Вот сейчас немцы ликвидируют последствия бомбового удара, и двинутся к переправе по дороге, которая спускается в балку чуть южнее того места, где расположился передовой отряд медсанбата. Не заметить невозможно.
«Посадить девчонок на машину и в степь? – он сейчас думал именно о девчонках. – Да, всем достанется. Раненых добьют. Мужскую часть медперсонала скорее возьмут в плен. А девчонок…»
Он снова поднялся наверх, к дороге. Вражеская колонна уже шла полным ходом и расстояние быстро сокращалось. Достал пистолет, передёрнул затвор.