В следующей жизни

– О! Вы неплохо устроились! Я бы даже сказал, прекрасно! Редко у кого из новичков так получается, – услышал Алеша голос, обернулся – на террасу зашел Борис. Он опустился в соседнее кресло. В его руках тут же возник бокал белого вина. Он отхлебнул глоток, улыбнулся. – Жаль, что это ненадолго.

– Почему? – удивился Алеша. – Это только до суда.

Самолет. Рейс «Стамбул – Москва».

Землю не видно. Ее закрывают облака. Алина смотрит в иллюминатор. Ей, как обычно, хочется полежать на облаке. Она помнит из школьного курса физики, что облака состоят то ли из пара, то ли из газа, в общем, из чего-то такого, на чем лежать невозможно. А вдруг, люди, которые умерли, живут в этих облаках. Они лишаются земного тела и становятся то ли паром, то ли газом, и вполне могут лежать на облаках. Что за нелепая фантазия?

Как же так получилось? Как же так получилось? Она и этот турок? Как его зовут? Она не помнит. Она должна скорбеть по своему умершему возлюбленному. Она и скорбела. Но как же так получилось, что она оказалась в объятьях незнакомого мужчины? Это подлость. Это предательство памяти умершего. А вдруг он там, на небесах все видел? Стыд-то какой! Стоп! Это она сейчас в небесах. А где он, не известно. Да и вряд ли он стал бы наблюдать именно за ней – они расстались четыре года назад. С тех пор он успел сменить несколько подружек. Ему уже давным-давно нет до нее никакого дела. Не глупо ли хранить верность человеку, которому ты безразлична? Но спать с другим мужчиной в день смерти любимого человека? Алина ненавидит себя. Презирает.

Человек жив, пока о нем помнят. А она ведь может увековечить память о нем. Может! Она ведь писатель. И она может написать целый роман. Или она может начать писать о нем в своем блоге. И тогда он, хоть и умер, останется жить. Да-да! Нужно начать прямо сейчас. Алина достает из рюкзака свой компьютер. Включает.

Что мы знаем о смерти? Не так уж и много. Мы знаем, что она неизбежна. Что она наступает, когда сердце человека перестает биться. Что после смерти тело человека начинает разлагаться, и его нужно похоронить. Мы не знаем, есть ли на самом деле у человека душа. Если предположить, что она все же существует, мы не знаем, куда она отправляется после того, как покинет тело. Или же она умирает вместе с телом? Мы можем только фантазировать на эту тему. И мы не узнаем, насколько наши фантазии далеки или близки к реальности до тех, пока не умрем. Что еще мы знаем о смерти? Когда умирает близкий человек, тем, кто остался жить, очень больно. Вчера умер человек, которого я любила. Он лежит сейчас где-то холодный, а я лечу в самолете и горюю о нем.

Я помню день, когда мы встретились. Было начало марта. Оттепель, которую обычно принимают за весну. На мне было черное пальто. Я шла на работу пешком, радовалась первым лужам и щурилась от солнца. Меня переполняли романтические предчувствия, что сегодня, именно сегодня что-то произойдет. Нечто волшебное, чудесное, прекрасное. Я ощущала себя Булгаковской Маргаритой, идущей навстречу своей судьбе. И так хотелось, чтобы в руке моей вдруг оказалась ветка мимозы, чтобы Мастер наверняка узнал меня. Романтический бред. Это только в книгах бывают такие встречи. А в жизни все не так…

Навстречу мне шли люди, уставшие от долгой зимы, хмурые и какие-то серые. Они равнодушно проходили мимо. Никто не встал передо мной как вкопанный и не воскликнул: ну, здравствуй! Я так долго тебя искал! Ты моя судьба! А на работе все было как обычно – суета. И люди все те же. Все те же мужчины. И никого из них я не любила. И не смогла бы полюбить. Я даже пыталась от безысходности, но ничего из этого не вышло. Получается, предчувствия меня обманули?

Он сидел рядом на пресс-конференции. Юный, красивый. Свежий. Я сразу обратила на него внимание – он новенький, раньше я его нигде не встречала. Он делал пометки в своем блокноте. А я смотрела на его руки – тонкие длинные пальцы. Почему-то представила, как он проводит ими по моей обнаженной спине. Запретила себе думать об этом. Я на работе. Это не место для эротических фантазий. Про свои предчувствия по поводу судьбоносной встречи я к тому моменту уже забыла.

– Скука, – вдруг говорит он мне. – Так всегда бывает на пресс-конференциях?

Пожимаю плечами:

– Не всегда, но часто.

– А давайте сбежим.

Смотрю на него удивленно:

– Мы же не школьники и это не урок. Что мы потом сможем написать?

– Не будьте занудой! – он тихо смеется. – Напишем что-нибудь. Я задал вопрос, который хотел и получил на него ответ. Больше мне здесь делать нечего. – Он убирает блокнот и ручку в сумку. – Вы со мной?

– Я с вами.

Мы вместе идем к выходу.

Стюардесса просит Алину выключить компьютер – самолет идет на снижение. Так быстро? Почему так быстро? Как было чудесно писать об Алеше и думать о нем, как о живом. Как было прекрасно не помнить о том, что он умер. Добро пожаловать в реальный мир!

Шасси самолета касаются земли.

Царствие небесное. Сектор досудебного ожидания.

– Алешенька, просыпайся. Пора вставать!

Алеша с трудом открывает глаза. Красивая молодая женщина в черном платье и черной же шляпке с вуалью сидит на краешке его роскошной белой кровати. Ах, да, это же его бабушка.

– А зачем? – ворчит Алеша. – Мне, вроде, некуда спешить.

– Если ты хочешь проспать собственные похороны, то, конечно, спешить тебе некуда. – Бабушка недовольно поджимает губы. Алеша начинает хохотать.

– Ты себя слышишь? – спрашивает он. – Проспать собственные похороны! Это же абсурд! Чушь! Какая чушь! Зачем ты меня разбудила? Даже мои цветные сны сумасшедшего более разумны, чем эта гребаная действительность!

– Фу, что за выражения? Я всегда говорила, что твоя мать плохо тебя воспитывала. – Женщина встает с кровати, расправляет плечи. – Так ты пойдешь на похороны или пропустишь это знаменательное событие?

– Пойду.

– Тогда ты немедленно должен подняться, привести себя в порядок, позавтракать и следовать за мной. Жду тебя в столовой. Костюм для похорон в шкафу. – Бабушка покинула спальню с высоко поднятой головой.

– Откуда у нее эти аристократические замашки? – подумал Алеша. – Из деревни, вроде. И на тебе – барышня-крестьянка. Вечно рядом с ней чувствуешь себя холопом с дурными манерами. Ему вспомнилось, как бабушка недовольно хмурилась, когда он отодвигал нож и ел одной вилкой.

– Немедленно возьми нож, – говорила она строго и так жестко смотрела ему прямо в глаза, что Алеша в ту же секунду хватал нож и начинал аккуратненько разрезать котлетку на части. Потом он перекладывал вилку в правую руку, но бабушка снова смотрела на него сурово. Так и приходилось есть: нож в правой руке, вилка – в левой. Никакого удовольствия. А дома мама позволяла ему есть жареную картошку ложкой прямо со сковородки. Радость и восторг!

      Став взрослым, Алеша, правда, оценил бабушкины старания по части развития у него хороших манер – в приличных ресторанах, которые он изредка посещал, ложкой со сковородки есть было не принято, да и рафинированные дамы, на которых он желал произвести положительное впечатление, бывали очарованы его манерами и обхождением и с легкостью укладывались с ним в постель. Это же так мило, когда молодой человек и двери перед ними открывает, и верхнюю одежду помогает снимать, и ручку лобызает, и даже очень определенно знает, для чего какая вилка предназначена. Ах, какая прелесть! Алеша умел быть галантным.

      Где-то в глубине души он был признателен бабушке за такое воспитание, но эти регулярные поучения эго раздражали. Так давно все это было! И кто же мог подумать, что это снова повторится уже после смерти. И ладно тогда бабушка была настоящей бабушкой, а сейчас какая-то девчонка указывает ему, что делать. Может, он вообще не хочет идти на свои похороны? Смерть еще абсурднее жизни. Алеша побрел в ванную комнату. Когда он вышел в столовую, облаченный в черный костюм, белую сорочку и черный узкий галстук, стол уже был сервирован к завтраку, а баба Люба прихлебывала чай из фарфоровой чашки с золотой каймой и кокетничала с Борисом.