В следующей жизни

Царствие небесное. Сектор досудебного ожидания.

Алеша открыл глаза. Где это он? Похоже на гостиничный номер. Странно, он, вроде, никуда не уезжал. Он давно уже не покидал пределов больницы. Ах, да! Он же умер и теперь в Царствии небесном.

Алеша ощутил неприятный вкус во рту. Совсем как при жизни после употребления спиртных напитков. Алеша усмехнулся и побрел искать ванну в своем персональном отеле в загадочной стране под названием Мир иной. Наверное, неплохо быть здесь туристом – познавательно. Но он-то теперь житель этой страны. Если можно назвать жителем мертвого человека. Он вынужденный эмигрант, который ничегошеньки не знает о своем новом месте жительства. Вот, опять это – «жительство». Как беден все-таки человеческий язык. Он эмигрант, которого будто бы опоили каким-то зельем, запихнули в трюм корабля и насильно доставили к неизвестным берегам.

Ванная комната вся белая: стены, потолок, сантехника, коврик, занавеска, светильники. У Бориса и в самом деле не слишком богатое воображение, подумал Алеша. Умывальных принадлежностей нет. Алеша сотворил себе зубную щетку, какая была у него в больнице – другая не вспомнилась, почему-то зубной порошок, каким не пользовался с полузабытых детских времен, хозяйственное мыло. Что за сиротство? Рассмеялся и наколдовал себе другое мыло, поприличнее и поприятнее.

Умылся, почистил зубы. Внимательно посмотрел на себя в зеркало. Потер щеку. Колючая. Ухмыльнулся: кто бы мог подумать, что у покойников продолжает расти борода. Силой воображения создал себе бритву и пену для бриться. Как все это получается? Такого ведь даже в сказках не бывает. Там для сотворения чего-либо нужны какие-то специальные предметы. Волшебная палочка, например, а здесь достаточно только мыслеобраза. Чудеса! Может быть, зря все так боятся смерти? В чем подвох? Он ведь должен быть. Алеша это чувствовал.

Побрился. Залез в ванную. Открыл краны. Из лейки на него полилась прохладная вода. Он сделал погорячее.

Когда он зашел в кухню, обернутый полотенцем, точно таким же в бело-голубую клетку, какое было у него дома, там витали запахи кофе и свежей выпечки, а у плиты суетилась какая-то женщина. Она обернулась. Это была миловидная особа лет двадцати пяти. Одета в синее платье, облегающее ее сверху и сильно расклешенное от талии. Чуть прикрывает колено. Красные лодочки на ногах. На шее нитка коралловых бус. На голове маленькая синяя шляпка. Волосы надо лбом собраны в валик. Сзади ниспадают локонами. Глаза – пронзительно голубые. Что-то в ней есть знакомое. Будто видел ее где-то на фотографии. Только та фотография была без красок. То есть черно-белая.

– Алешенька! – воскликнула она и поплыла навстречу к Алеше с раскрытыми объятьями.

– Вы кто? – спросил Алеша и отпрянул, придерживая полотенце.

– Ты что, меня не узнаешь? – Дама искренне удивилась и заметно огорчилась. Затем лицо ее просветлело. – Ах, да! Я же выглядела по-другому! Алешенька, внучек! Я твоя бабушка! Неужели ты меня не помнишь?

– Бабушка?

Он помнил ее другой. Она была старой. Она была полной. Она носила байковые халаты ярких расцветок. Волосы ее были седыми. И даже если в ней был хоть какой-то намек на красоту, Алеша его не замечал. Он видел только ее заботу, любовь и доброту. Женщина, которая надвигалась на него, намереваясь обнять, была молода, стройна, красива и сексуальна. И она была младше Алеши. Она никак не могла быть его бабушкой.

– Ах, Алешенька, да, такой ты меня не видел. Мне здесь разрешили выбрать возраст, в котором я хотела бы остаться навечно – так я и стала девушкой чуть-чуть за двадцать. Когда я была такой, твой папа был еще маленьким. Но я воссоздавала себя по фотографии. Неужели ты ее не помнишь? Она была в семейном альбоме у твоих родителей. – Дама огорчилась. Лицо ее стало печальным. – Даже платье такое же. Я специально его сегодня надела для тебя, чтобы ты меня узнал. – Она готова была расплакаться.

Алеша посмотрел на женщину внимательно. В памяти тут же всплыла обтрепанная фотография из альбома: тонкая улыбающаяся девушка в старомодном платье с нелепой прической. Еще на руках были перчатки тонкие белые. Вспомнил, как его младшая сестра, когда ей было лет четырнадцать, смотрела на эту фотографию с завистью – она считала бабушку намного красивее себя, иногда сокрушалась, что ей достались гены бабушки по материнской линии, которая особой красотой не отличалась. Алеша посмотрел на стул. На нем висели перчатки. Тонкие белые перчатки. Еще раз всмотрелся в лицо девушки. Да, это была она.

– Твоим любимым блюдом в детстве была манная каша с черничным вареньем. Но ты любил только мою кашу, ту, что готовила твоя мать, ты не ел. Говорил, что там комочки. Когда тебе исполнилось восемь лет, я подарила тебе красный велосипед. Ты в первый же день врезался на нем в забор, ободрал все коленки и сделал «восьмерку» на колесе. Веришь теперь? – спросила девушка тихо.

– Верю, – ответил Алеша и улыбнулся. – Баба Люба. Только как же тебя теперь бабой-то называть? Ты же младше меня!

– Да, и в самом деле! – баба Люба задумалась. – Наверное, называть меня бабушкой нелепо. – Она взглянула на свое отражение в стекле кухонного шкафа. Довольно улыбнулась. – Но я все-таки твоя бабушка. Поэтому… Поэтому ты можешь называть меня бабушкой, – она снова посмотрела на свое отражение и вздохнула, – а можешь, называть просто Любой. Алеша промычал что-то неопределенное. Он еще не решил, как называть эту прекрасную юную женщину, которая приходится ему бабушкой.

– Ах, заболталась! Яичница горит! – воскликнула баба Люба и отвернулась к плите.

– Пойду оденусь, пожалуй, – сказал Алеша, – мне все-таки не два годика, чтобы разгуливать перед бабушкой нагишом. – Он улыбнулся и вышел из кухни.

Когда он вернулся, на столе уже стояли две тарелки с яичницей, две чашки с кофе, вазочка с круассанами и конфетами.

– Тебе нужно лучше питаться, – сказала баба Люба озабоченно. – Вон худой какой и бледный. Кушай, внучек, кушай! – она принялась за еду.

Алеша вдруг понял, что страшно голоден. Вспомнил, что не ел со вчерашнего дня. То есть не ел ни разу после смерти. Усмехнулся. И принялся за еду. Яичница была вкусная. И обыкновенная. Как в земной жизни. Еще это была, определенно, бабушкина яичница – Алеша ее помнил: яйца перемешаны, мелко порубленный лук, помидоры, сыр. Получается, кулинарные пристрастия у человека не меняются и после смерти? Вкусно. Алеша на секунду почувствовал себя ребенком, которого окружают взрослые, они почему-то его любят, заботятся о нем. Впрочем, вопрос «почему?» тогда не возникал, родительская любовь казалась чем-то само собой разумеющимся. И еще у него есть ощущение, что он бессмертен. Что смерть невозможна. И тут Алеша загрустил. То, что он считал невозможным, произошло. Он мертв. Мертв, но жив. Как все странно. Одни вопросы. Кто даст ответы?

– Ээээ! – промямлил Алеша и смущенно кашлянул, – а где дедушка? Разве вы здесь не вместе?

– Не напоминай мне о нем! – воскликнула бабушка. Ее спокойное лицо исказилось гневом. – Этот подлец! – она отхлебнула кофе. – Извини, но этот подлец, твой дед, пока я там, на земле, мечтала о смерти, чтобы побыстрее с ним встретиться, он… Он тут себе другую нашел! Я-то, дурочка, думала, что он меня ждет… а он! Я умираю, ко мне приходит сотрудник министерства адаптации, я его спрашиваю, а дед-то мой где? А он и отвечает: он уже не дед, а вполне молодой мужчина, и он не ваш. Он, видите ли, проживает с совсем другой гражданкой в секторе покоя. И даже не это самое обидное, а то, что эта самая гражданка его первая любовь! Он, видите ли, на мне женился только потому, что она ему отказала! Ты представляешь! А я и не знала ничего! А та стерва, оказывается, осознала, что ошибку совершила, когда деда то нашего отшила, раскаялась и решила ошибочку свою исправить. Вот, исправляют теперь, а я! – Алеша увидел, что бабушка снова готова расплакаться.

– А что ты? – осторожно поинтересовался Алеша.

– А я проживаю теперь в секторе переоценки ценностей.