Трудное счастье мое

И теперь, за время ожидания в машине, я успела подумать над своим поведением, раскаяться и помечтать о короткой памяти начальства. Нет, ну, а что? Прекрасно бы было, если бы он просто взял и забыл о моем невразумительном блеянии. Это я не со зла, это от растерянности. От обычного бабского сожаления о необдуманных поступках.

— А вот и мы! — Артем с улыбкой уселся на соседнее кресло и тут же озабоченно сдвинул брови к переносице: — Не сердись ты так, мы тебе тоже купили. Скажи, Андрюх?

— Купили-купили! Я сказал Артёму, что ты любишь шоколадный коктейль, и он купил самый большой стакан.

— Артёму? — я пришла в ужас от такого панибратства, но Андрей только согласно закивал головой, а сам Артем пожал плечами.

— Ну да, меня же так зовут.

Возле подъезда я решительно распрощалась с погрустневшим начальством, и почувствовала себя при этом гаже некуда. Как так получилось, что я кругом виновата? И перед ним, таким великодушным, тратящим на нас свое гендиректорское время, и перед мужем, с которым ещё как-то надо объясниться и мягко донести, в чьей компании я провела сегодняшнюю ночь.

О Боже! Паша! Я застыла столбом с коктейлем в руках, и, кстати, хорошо, что мои конечности были заняты, иначе бы я хорошо себе врезала по лбу.

— Мам, пойдем домой… Я устал, — Андрей потянул меня к подъезду, и я медленно пошла, мучительно соображая, как я могла забыть сообщить Паше про приступ у сына и про больницу.

****

Как же славно дома.

Знакомый запах, уютно раскиданные в вечном бардаке детской комнаты игрушки, выученная наизусть мелодия из мультика, и, самое главное, — Андрей на коврике перед телевизором.

Тихая и мирная обычная жизнь. Ее всегда остро начинаешь ценить именно после неожиданных встрясок.

Ещё неделю назад наша квартира жила, смеялась, звенела детскими голосами, пахла сладкой кашей и борщом, а сейчас мы с Андрейкой остались вдвоем, и, слава Богу, что вдвоем, а не я одна. Иначе бы я точно сошла тут с ума. Не умею я одна, не могу, не привыкла.

Привычные дела успокаивали и отвлекали от ненужных мыслей, служили своеобразной медитацией для измученной эмоциями меня, и полдня пролетели в бытовой круговерти. Суп, компот, стиральная машина, утюг и тряпки-тряпки-тряпки. Я варила, мыла, гладила, следила за Андреем, но стоило мне хоть на секунду присесть, и страх перед разговором с Пашей снова догонял и накрывал с головой.

Я прикидывала варианты и так и эдак, но знала одно — соврать не смогу. Вот же гадство! Общеизвестная истина — обманывать нехорошо, я эту истину ещё в детстве усвоила на отлично, и за двадцать восемь лет не раз пожалела о своей честности. От правды лично у меня были только проблемы, будут они и сегодня, когда муж позвонит. Спросит про Андрея, я расскажу о скорой и больнице. Он уточнит, на такси ли я ездила, и что мне ответить? Нет, милый, меня подвёз наш генеральный. А ещё он любезно предоставил свою машину, чтобы я в ней переночевала, а утром накормил завтраком. Супер рассказ, дайте мне премию и приз побольше.

Так и не придумав ничего толкового, я уложила Андрея на дневной сон и незаметно уснула рядом с ним.

Разбудила нас участковый педиатр, — скорая передала вчерашний вызов в поликлинику.

— Все хорошо с вашим мальчиком. Для собственного успокоения можете ещё день его дома подержать, но, в целом, ограничений для садика нет. — Ирина Владимировна, приятная женщина с усталыми, но добрыми глазами закончила осмотр и убрала фонендоскоп в сумку. — Лекарства пить не нужно, освобождение от физкультуры две недели.

— Но как же так.. — Я подала врачу полотенце для рук, а после проводила в прихожую. — Такая температура была дикая, ничем не сбивалась, да ещё и судороги…

— Я говорила уже — вирус такой сейчас ходит. Высокая температура держится пару дней, а потом всё проходит без следа.

— А круги под глазами?

— Тоже от температуры, интоксикация. Поите больше мальчика. Компоты, морсы, теплый чай.

Врач ушла, а я метнулась на кухню. Компоты-морсы, значит. Это хорошо, этого у меня навалом.

Сонный Андрей, расстроенный визитом доктора, покапризничал над чашкой, но послушно выпил "лекарство", а я с чувством выполненного долга ответила на сообщение начальницы и написала ей, что послезавтра уже могу выйти на работу. Ее реакция приятно удивила — Ольга Анатольевна посоветовала не торопиться и не водить больного ребенка в садик, и успокоилась только после того, как я в подробностях передала ей слова врача.

Часов в шесть вечера телефон звякнул входящим сообщением, а я, хоть и ждала звонка мужа, вздрогнула от неожиданности.

"Привет. Как Андрюха? Извини, замотался совсем, времени не было позвонить."

Я сделала глубокий вдох, как перед прыжком в воду, и набрала Пашу, но он сразу сбросил.

"Не могу говорить, местные в бар нас позвали, тут громко."

Пока я гипнотизировала экран, осмысливая его сообщение и мою нечаянную радость от того, что сейчас не придется ничего объяснять Пашке, пришло новое сообщение.

"Так что с Андрюхой? Маринка звонила?"

Ответ я набирала с чувством глубокого облегчения.

"Андрею лучше. Сегодня был врач, выписал в садик, послезавтра пойдем. Марина звонила, но ей прям некогда, у них там танцевальный конкурс, готовят с девочками номер."

"Классно. Ладно, всех целую, Андрюхе привет."

Привет я передала немедленно, от себя добавила пару поцелуев и короткое поглаживание по лбу, — люблю своих детей до мелкой дрожи в глубине души, а сейчас, когда Маринка вне досягаемости, а Андрейка прибаливает, это чувство возросло многократно и выплеснулось из меня заботой и приступом обнимашек.

Вечером, перед тем, как лечь спать, я проверила телефон и обнаружила несколько непрочитанных сообщений от Бесстужева. Ничего особенного в них не было, простой человеческий интерес и слова поддержки, но от этих, обычных в общем-то, строчек сообщения, сердце ускорило ритм и согрело приятным теплом озябшее тело.

Просыпалась я тяжело и мучительно, в первые минуты не понимая, что произошло и почему мне так плохо. А затем пришло осознание — заболела, причем резко и, кажется, серьезно. Почему я так решила? По крайне паршивому, на грани обморока, состоянию. Ни о каком поднятии с постели и речи не шло, — я с трудом моргала и еле сдерживала болезненные стоны при каждом вдохе.

За окном ещё темно, значит сейчас глубокая ночь, — летом рассветает рано, и надеяться на то, что Андрей проснется и принесет мне воды не нужно.

Лежащий на тумбочке телефон тихо зажужжал и не успокоился ни через минуту, ни через две. Неизвестный, но очень настойчивый абонент раз за разом пытался дозвониться, пока я не переборола ужасную слабость и не взяла чугунный девайс в руку.

— Лена! — заорала трубка голосом Артема. — Что случилось? Ты в порядке?

Но как?! Как он узнал? Я сама только-только проснулась и поняла, что заболела, а он уже тут как тут. Мысль вяло прокатилась внутри пустой и гулкой черепной коробки, торопливый речитатив Артема смазался и слился в однообразный "белый" шум, и я поняла, что теряю сознание.

— Лена… - взволнованный крик сменился на дрожащий голос, отозвавшийся у меня в голове эхом его неподдельного переживания, — держись, девочка. Я иду.

Темнота была густой и вязкой, как горячая смола, но зато не скучной и очень громкой. Меня кто-то тряс, о чем-то, совершенно непонятном, спрашивал, а ещё зачем-то обливал водой. Или обтирал влажным полотенцем, но сути это не меняло — мокро оно и есть мокро.

Всей этой суетой руководил знакомый голос, через слово повторяющий "девочка моя", а ещё, кажется, я слышала Андрея, но ручаться за это не могла.

Беспокойные шевеления вокруг моего горящего в лихорадке тела продолжались, голоса жужжали, но становились все менее различимыми, а я мучилась от жажды и желания покоя, пока не почувствовала рывок. Эй, куда меня понесли? Верните одеяло, мне холодно!

Протест сорвался недовольным мычанием с плотно сжатых губ, и, кажется, в самой глубине сознания прозвучали слова: