Фулл сайз. Только не в меня

– Вы спасли мою дочь. И я не могу позволить вам вести себя безрассудно, – надо же, не может он. Значит называть меня толстой может, а позволить вести себя неподобающе канонам и благоразумию не имеет возможности. Наглый, нахальный, самоуверенный мерзавец, считающий себя хозяином жизни. Это все написано на, словно выточенной из камня, физиономии. И как только у него получилось стать отцом такой красивой малышки? Сам-то похож на дикого вепря. Смотрю на девочку и чувствую, что сердце пропускает удары. Моя дочь сейчас такой бы могла быть.

– У вас просто шок. Сознание не теряют без причины, – продолжает занудничать мой новый знакомый. Не объяснять же ему, что эта оказия всегда со мной случается в моменты сильных душевных волнений, выплеска адреналина в кровь и страха. С детства мама таскала меня по врачам, считая припадочной. И болит у меня сейчас только часть организма, чуть пониже спины, на которую пришелся основной удар. Но моя подушка безопасности вполне способна вынести и более сильные потрясения.

– Шок у вас, судя по всему, – парирую я, не понимая почему вредничаю и стараюсь вывести из себя такого заботливого кавалера. И почему мне страшно хочется сбежать? Может потому, что маленькая девочка, стоящая рядом с медведем будит страшные воспоминания о моей потере? И они больнее, чем травмы полученные в этом происшествии, и гораздо глубже.

У меня наконец – то получается подняться на ноги, и мир вокруг начинает раскручиваться, словно огромная карусель. Делаю шаг, и понимаю, что сейчас свалюсь снова к дорогим бареткам красавчика, и тем самым подтвержу его правоту. Только не это. Валька как в воду смотрела, про трамвай-то. Сейчас у меня ощущение, что я все же сыграла в Анну Каренину. Сильные руки подхватывают, не дают рухнуть. По телу разливается приятное тепло. Черт, да что ж такое? Мужик прав, у меня шоковое состояние. Иначе чем объяснить помутнение рассудка? Его прикосновения приводят в чувство, заставляют дышать. Как раз в этот момент я слышу вой сирены скорой помощи. А потом все заканчивается. И я чувствую спиной только ледяное покрытие носилок, и словно сквозь вату слышу обрывки фраз.

– В какую больницу повезете? – спрашивает наглый хам.

– На Революционной.

– Здесь думаю хватит на то, чтобы обеспечить женщине нормальные условия.

– Еще как, командир, – отвечает невидимка. Наверное фельдшер со скорой.

– Я навещу вас, – это хам шепчет уже мне. – Вы мне жизнь сегодня спасли. Дочь – все, что у меня есть.

– А у меня нету, никого и ничего. И вы мне не нужны, – выдыхаю в пространство и вдруг вспоминаю. Я его видела. Давно, в другой жизни. И тогда на его лице были написаны гордость, торжество и безграничное счастье. Я стояла на пороге роддома пять лет назад, боясь, что потеряю связь с планетой и улечу в космос. Наверное поэтому и запомнила отца с охапкой цветов, красивую, но злую женщину и пищащий сверток в руках детской медсестры. Врезался мне в память, но сейчас он мало похож на себя прежнего. Морщинки в уголках губ, потухшие глаза его изменили не в лучшую сторону. Странная штука жизнь. – Не приходите. Не затрудняйте себя. Я ничего особенного не сделала. И вы не должны мне ничего. Это просто нормальный человеческий инстинкт. И на вашем месте я бы не размахивала монтировкой на глазах у дочери.

Я и вправду не хочу его видеть, и малышку не хочу. Слишком болезненные воспоминания. Слишком страшная встреча. Все слишком, чересчур.

– Вы не на моем месте, – рычит вепрь.

Он прав. Я никогда не буду на его месте. Потому что у меня нет того, что имеет он.

– Конечно, – соглашаюсь. Потому что спорить с зазнайкой глупо, да и в принципе он недалек от истины, – поэтому просто скажите, сколько сейчас времени?

– Странный вопрос, – хмыкает мой собеседник. – К четырем уже подходит. Вы торопитесь?

Я закатываю глаза. Времени до встречи с подругами почти не осталось. Правда больница, в которую меня собираются везти находится в двух шагах от дома. Эх. Не светят мне сегодня обновки. Придется надевать платье, в котором я ходила на Мойвино дефиле. Девчонки меня четвертуют.

– Только попробуйте сбежать! – нахальный голос выдергивает меня из моих мыслей. Он смотрит на мой мыслительный процесс, насмешливо приподняв бровь. Или у меня на физиономии написано, что я не собираюсь прохлаждаться на больничной койке. – Я вас все равно найду, и выдеру как сидорову козу.

– Ну что вы, – хлопаю я ресничками, пытаясь принять вид невинной овцы. Найдет он меня, как же. Самоуверенный хлыщ. – Буду лежать, как привязанная, пить кисель больничный и вспоминать нашу встречу.

– А вы язва, – кривится он, и от этого становится более человечным, что ли.

– Я стараюсь, – награждаю его и малышку, которую этот странный мужчина нежно прижимает к себе, прощальным взглядом, прежде чем двери автомобиля с лязгом захлопываются. Надеюсь, что больше я их не увижу. Эта маленькая куколка прекрасна, но она не моя. Не моя.

Глава 3

Голова гудит как корабельный колокол, когда я наконец прихожу в себя. Маришка рисует своих любимых сверхсуществ, высунув язык, кажется на договоре с корейцами. Странно, обычно девочки любят принцесс и единорогов. А у моей дочери какой-то сбой в системе. Мелкий шерстяной уродец ползает по моему столу, и судя по лужице на дорогой древесине, уже чувствует себя хозяином если не жизни, то положения. Баловень судьбы, блин.

– Я отвезу тебя к бабушке, – проталкиваю слова сквозь пересохшие связки, проклиная себя за малодушие. Но мне срочно нужно расслабиться, иначе мой мир грозит взорваться.

– Только не к ней, – глаза малышки наполняются слезами, и маска тканая начинает покрываться мокрыми пятнами. – Папочка, пожалуйста. Я больше не буду без разрешения спасать несчастных. Только не отвози меня к Виолетте. Я ее боюсь.

– Бабушка тебя любит, – сам не верю в свои слова. Но надо же что-то сказать, оправдать свое предательство. – И скучает по тебе.

Она прижимает притихшего зверя к себе, черт это же котенок. Только очень худой, еще не открывший подернутые мутной пленочкой глаза и скорее всего блохастый. И этот мелкий уродец видимо чувствует, что его спасительнице плохо. Начинает тихо хрипло рыдать в тон со всхлипывающей Маришкой.

– Нет, она меня ненавидит. Кормит кашей с комками и тушеными овощами. Заставляет читать большую книгу, в которой я ничего не понимаю, и спать под простыней. А знаешь как холодно? И Капитана Всесильного она выкинет, потому что он может описать ее ковер, по которому даже мне нельзя ходить, – шепчет доченька. А я понимаю, что мне придется теперь уживаться с усатым-полосатым. Ну не смогу я отобрать у дочери эту паршивую радость.

– Он же вроде Капитаном Америкой был? – ухмыляюсь, пытаясь рассмотреть цвет мурлыки.

– Я передумала. Мы же в России живем. У нас героев по-другому зовут. А Всесильный подходит. И супергероихе он понравится, точно. Мы же ее не бросим? Она показалась мне страшно грустной.

– Ей просто было больно, – морщусь, вспоминая толстуху, и снова гоню прочь от себя мысли о глазах чертовой бабы. Странное совпадение.

– А супергероев лечат астероидной пылью, я знаю. В больнице есть такая? – интересуется Маришка. Господи, откуда в ее маленькой головке столько космического мусора? Ей бы о куклах думать, нарядах всяких.

– Не вытирай нос рукавом, – дрянной из меня воспитатель, но все же. И отец дурной. Не оправдал я… Так чего хочу от маленькой девочки? – Я его отвезу к ветеринару. Завтра заберем. Лишаев нам не хватало и блох в доме. Мариш, у меня дела есть. Да и супергероиху надо навестить. Она же тебя спасла. А маленьким девочкам нечего собирать заразу по больницам. Детка, завтра утром я тебя заберу. И мы целый день будем вместе.

Я вдруг снова вспоминаю взгляд спасительницы и чувствую, что схожу с ума. Страх сверхъестественный, ничем не подтвержденный, выкручивает душу, как рваную тряпку. Мне кажется, что моя жизнь делает какой-то головокружительный кульбит. И к чему он меня приведет – неизвестно.