Страница 17 из 29
Трэвис дёргает уголком губ. В конце концов, появляется свойственная ему надменность засранца.
– Уже входил.
Я не краснею, наоборот, вскидываю подбородок и смотрю в его глаза, выражая крайнюю степень равнодушия.
– Разве? Значит, это не было чем-то фантастическим и запоминающимся. Воспоминания блекнут, Трэвис, если они ничем не выделяются на фоне новых.
Он склоняет голову набок и прищуривается.
– Освежим память?
– Ты нашёл припрятанную отцовскую коробочку в гараже и поднатаскался?
– Набрался опыта естественным путём.
– Вау, должно быть, пятнадцатилетки в восторге, а теперь выметайся.
Шагнув в сторону, он закрывает дверь.
Дверь в мою комнату!
Не с обратной стороны, как того желала, а оставаясь в спальне!
– Трэвис, сваливай по-хорошему, – говорю я, взяв баночку с кремом с туалетного столика и не утруждаясь наблюдать за ним.
Когда он вообще прилетел?! Вот, о чьём приходе предупреждала мама или пыталась предупредить. Почему всё время не дослушиваю? Уж лучше бы на ужин явился Иисус Христос и вся его святая свита, чтобы карать меня за грехи.
– А что насчёт по-плохому?
– Я засажу тебя через ближайший час так, что задница будет полыхать и сиять оттенками синего и фиолетового.
– Удиви меня, Брукс.
Я поднимаю глаза и смотрю на парня через отражение.
Медленно улыбка растягивается на моих губах.
– Пакетик в твоём кармане издаёт громкое шуршание. У тебя есть время избавиться от него, потому что врач не прописал бы тебе травку.
– А если я не сделаю этого? – его глаза горят вызовом.
Я жму плечами, подхватываю пальцем крем и наношу на лицо мягкими и неспешными движениями, продолжая наблюдать за Трэвисом через отражение.
– В таком случае мне просто плевать, удивительно, что ты до сих пор это не понял. И ради всего святого, снизойди и избавь меня от своего утомительного общества.
Мои слова работают в обратную сторону. В прочем, ничего нового.
Трэвис подходит ко мне вплотную и останавливается за спиной. Дёргаюсь от ощущения твёрдой выпуклости в его джинсах, которая упирается в поясницу.
Хочу сделать шаг в сторону, но он загоняет в капкан и захлопывает его, расставив руки по обе стороны поверхности столика. Кожа на шее вспыхивает под горячим дыханием, стоит ему наклониться и застыть рядом с моим ухом.
– Я хочу по-плохому, – шепчет его бархатный голос, отзываясь в местах, которым стоило бы оставаться мертвыми.
На долю секунды замираю, потеряв способность дышать, а после расплываюсь в ехидной улыбке.
– Как пожелаешь.
Мой локоть врезается в ребро парня, заставив его согнуться пополам и закашливаться.
К глубочайшему сожалению, Трэвис быстро приходит в себя и выпрямляется с таким довольным выражением на лице, как будто под дых только что получила я.
Собственно, получаю.
Его пальцы в один счёт оказываются на шее и с толикой нежности сжимают её, удерживая в одном положении.
Наши взгляды сталкиваются в отражении.
Его скула касается моей, когда он приближает своё лицо к моему, отчего они на уровне друг друга.
– Мне тоже нравится наша игра, Брукс. Возбуждает, не правда ли? Кто угодно заведётся. Уверен, когда твои пальчики ныряют в трусики, в этот момент ты думаешь обо мне. О том, что ненавидишь меня. Ненавидишь, но думаешь обо мне. Это бесит тебя ещё больше. И тогда ты ускоряешься, чтобы поскорей закончить, а после ненавидишь себя и меня ещё больше за то, что не смогла перестроиться. Моешься в душе, чтобы смыть с кожи то, что получила благодаря мне, а потом ложишься в постель и снова пытаешься отмыть, только на этот раз сознание.
Он поднимает вторую руку и проводит пальцем вдоль моей, подбираясь выше по линии плеча. Его улыбка наполняется ликованием.
– Одна проблемка: тело ты способна замыть до дыр, но вот голову… – его палец шелковистым касанием постукивает висок. – Сознание никогда не отмоешь.
Я проглатываю каждое слово и выплёвываю своё с торжественной улыбкой, когда смотрю в его глаза.
– Последний раз я думала об Уилле.
– И что ты помнишь об Уилле? Ваше неудачное свидание?
– Ну, как сказать… Я бы не назвала неудачным, потому что кое-что…
– Давай, Одри, что ты помнишь об Уилле? Не заговаривай зубы.
– Тёмные, загадочные карие глаза, он улыбается каждый раз, когда смеёшься над его шуткой… – я хочу продолжить, но Трэвис затыкает меня, перехватив слово.
– Ты просто внимательная, Одри, это не новости. С таким успехом, ты могла бы запомнить каждый волосок на его заднице, это не заставит тебя что-то почувствовать. В таком случае, ты и обо мне знаешь, например, что я ненавижу тыкву. Сколько бы раз тебе не доверяли пирог, я всегда получал самый маленький кусок. Сокращала мои мучения, а?
– Тогда просто отвали, Трэвис, я не собираюсь выгораживаться перед тобой. Мама всё ещё ждёт фломастеры. Поторопись.
– Я могу задержаться, – подмигивает он и снимает тиски, выпрямляясь за моей спиной. – Поболтать, узнать, как дела или в туалет забежать. Мало ли.
Я поднимаю взгляд к импровизированному небу на потолке и вздыхаю:
– Боже, за что ты так меня ненавидишь?
Трэвис издаёт смешок, а я вспоминаю об атеизме и закатываю глаза.
– Я бы никогда не обратил на тебя внимание, если бы ты была подобием своей соседки. Но ты не она, а если и станешь…
– Ой, давай, сруби меня наповал. Ты же не думал, что я буду меняться из-за твоих извращённых замашек?
– Это могло быть весело, кроме того, о каких замашках речь?
Я делаю шаг в сторону, создавая дистанцию. К сожалению, одного шага слишком мало, чтобы покинуть зону его влияния. Она как радиация: поражает до косточек на расстоянии нескольких тысяч миль.
– У тебя фетиш на отказ, сразу хочешь побыть доминантным самцом и подмять под себя.
– Не помню, чтобы такое сработало по части тебя. Ты согласилась без прогибания.
– О, Боже, Трэв, очнись, я тогда была влюблена в тебя. Ты мог предложить отрубить мне конечность, и я бы согласилась, этим объясняется согласие на секс. Но спасибо, после всё как рукой сняло.
Он пробегается пальцами по моим плечам и собирает мокрые пряди, разбросанные по спине, в единый хвостик и чему-то улыбается. Я не придаю значение его действиям. Его улыбка никогда не означает приветливость, она обманчива. Это как впустить энантотоксин и смертельно отравиться, благодаря яду на губах вашего обмякшего тела застынет улыбка.
– Я догадывался.
Я беру молочко для тела и смотрю на Трэвиса.
– Раз уж ты тут, – вручаю ему тюбик и натягиваю свою лучшую очаровательную улыбку, указывая на спину. – Будь добр, я не достаю до лопаток, а ты хоть какой-то пользой сможешь оправдать своё присутствие и разговор.
Трэв закатывает глаза и открывает крышку.
Я наблюдаю, как он выдавливает жидкость на ладонь и ослабляю полотенце на спине, крепко удерживая на груди. Уверенность в выдвинутом предложении тает на глазах. Иногда я хочу доказать то, что лучше оставить и никогда не трогать.
Тёплые ладони касаются лопаток, и я вздрагиваю, проглотив ком.
Чертовски плохая была идея.
Трэвис аккуратными и медленными движениями разносит жидкость по моей спине. Я подавляю желание улыбнуться, наблюдая, с какой сосредоточенностью он делает это. Брови сведены к переносице, глаза следуют за руками, он дышит через рот, из-за чего прохладный воздух достигает кожи и пробуждает мурашки. Они сумасшедшей волной прокатываются вдоль рук и устремляются к животу, где тают, подобно снежникам, оставляя после себя лужи негодования. Эти лужи как напоминание о физическом контакте, который впредь стоит избегать.
Его длинные пальцы пробегаются по плечам и скользят по ключицам. Я выдыхаю, принимая умелые руки Трэвиса, массажирующие плечи, но не забываю быть начеку. Стоит дать слабину и вернусь к «это ничего не значит».
– Если ты продолжишь массаж, я не уроню полотенце и не предстану перед тобой в чём родилась. Не пытайся, Кросс, но попытка может сработать на ком-то ещё.