Ты здесь для меня

– Да там это, – еще на шаг отступил сосед и уперся спиной в массивный ствол тополя, росшего тут еще задолго до моего рождения, – рыцарь твой не дошел. Уснул на лавке в парке.

– Начинается, – оттолкнулся я от подоконника и направился в комнату сестры, проверить наличие там оной.

Открыв старую белую дверь, сразу же обнаружил Варьку, спящую прямо в одежде на не расстеленной кровати. В душной комнате с наглухо закрытыми окнами витал запах свежего перегара и рвотных масс. Девушка лежала на самом краю постели, свесив одну руку и голову, видимо, чтобы после ночных не в меру длительных в ее возрасте возлияний не запачкать своими испражнениями простынь.

Удрученно цокнув языком и пройдя по комнате, открываю окно, выходящее на другую сторону дома, настежь и впускаю свежий воздух, чтобы сестрица не задохнулась до пробуждения. Что-то типа подобного я и ожидал, учитывая, что накануне моим брату и сестре, близнецам, исполнилось восемнадцать. Спасибо, хоть эта дошла до дома.

– Димон! – снова горлопанил под окном Василий, с которым, собственно, и праздновал братец свое совершеннолетие. – Жалко же! Примут!

– Да не ори ты! – одернул я его, вернувшись к себе, и схватил джинсы, брошенные мною на стул рядом с диваном.

– Серьезно. В шестом отделе начальство новое. Говорят, гнида редкая.

Послышалось странное шуршание, будто Вася пытался вскарабкаться по стене наверх и сесть на мой подоконник, как в далеком детстве. Только тогда он было намного ловчее, моложе и трезвее, чем сейчас. Натянув на себя футболку, подошел к окну и выглянул наружу, чтобы убедиться в целостности стены и отговорить соседа от необдуманного поступка. Тот действительно уже задрал ногу на выступающий цоколь и шарил руками по подоконнику, пытаясь за него ухватиться покрепче.

– А Шатохин куда делся? – отцепил я Васькины пальцы, больше похожие на сосиски от металла наружного слива.

– Разжаловали взяточника проклятого. И правильно сделали. Сажать их вообще надо.

– Ну-ну.

Посадить уж несколько раз могли и Фомина, и моего братца, если бы не тот взяточник, множество раз отмазавший их от колонии для малолетних. Безусловно, никаких крупных преступлений они не совершали, те, скорее, были глупыми и рискованными для них же самих, но будь на месте Шатохина кто почестнее, ребята уже бы давно видели небо в клеточку.

Натянув старые кроссовки и прихватив сигареты с тумбочки, вышел из квартиры и лишь прикрыл дверь, даже не подумав закрыть ее на замок. Тащить пьяного братца до дома мне не впервой. Впрягаться за него, в принципе, тоже, только чем старше тот становился, тем труднее получалось его направлять и влиять, вытаскивать из передряг и искать оправдания его выкрутасам. Закурив и поглубже вдохнув дым, вышел на улицу и отправился мимо шатающегося Васьки прямиком к парку.

Наша мать всегда говорила, что важнее семьи в этой жизни нет ничего, видимо, поэтому бросила нас и уехала с подругой покорять Москву. Что там с ней стало – история умалчивает, только после ее отъезда вся ответственность о нашем семействе легла на плечи моего инфантильного отца. Еще один неусидчивый экземпляр, мечтающий о красивой жизни, но не знающий, как ее достичь. Он всегда хватался за несколько дел одновременно, часто брал кредиты в подозрительных местах, а потом прятался от приставов. Обещал мне золотые горы и светлое будущее, машину, квартиру и обучение в престижном университете. Только однажды я проснулся и обнаружил, что дома мы остались одни.

Мне тогда только-только исполнилось семнадцать, и эстафетная палочка главы семейства перешла ко мне. Я старше своих близняшек всего на шесть лет, но тогда это казалось мне огромной пропастью. Можно сказать, что я внезапно стал молодым отцом сразу с двумя детьми на руках, причем неугомонными и постоянно вляпывающимися в неприятности.

Безусловно, органы опеки могли всех несовершеннолетних отправить в детский дом, но государству оказалось наплевать на нас с высокой колокольни, пока никто из соседей и учителей не жаловался. Из школы я ушел после девятого класса, чтобы быстрее получить среднее специальное образование и пойти работать. Даже при наличии непутевого отца, в последние месяцы после побега матери ночевавшего дома через раз, нужно было что-то есть, платить за жилье и покупать одежду быстро растущим детям.

Теперь мне двадцать три, и уже довелось побывать в шкуре бармена, дворника, грузчика и подрабатывать развозчиком горячих напитков на вещевом рынке, но теплее всего оказалось в шиномонтажке. Естественно, официально меня никто нигде не оформлял, а брали из жалости и бедственного положения, но на троих нам хватало, пусть и едва-едва.

Двое людей, решивших пожениться, потому что случайно заделали ребенка, чаще всего хреновые родители. Вот такие достались и нам. Очень долго помогали бабушка с дедушкой со стороны матери, и именно поэтому наше сожительство было похоже со стороны на семью. Но, кажется, парочка, заделавшая нас однажды, не была готова нести хоть за кого-то ответственность ни в мое малолетство, ни спустя десять лет. Им собаку доверить было нельзя, не то что детей, и бабушку с дедушкой мы видели чаще, чем этих двух прожигателей жизни. После их смерти маманя наша и сбежала в мегаполис.

Папаня продержался на три года дольше и пытался строить из себя сначала жертву, потом героя, а после понял, что тянуть такую ораву ему в одиночку не по силам, и тоже сбежал. Вот так я и занял его место главы неудачного семейства и перенял лямку ответственности за двух спиногрызов, совсем мелких и не окрепших для жестокости этого мира, так рано свалившейся на их головы.

Я старался растить их дальше со всей возможной заботой и любовью, на которую был способен сам, едва осознав, что такое взрослая жизнь. И холодной, бывало, порой, и голодной, и страшной, но мы держались друг за друга, вытирали сопливые носы, заливали желудки теплой водой вместо нормальной еды и старались смотреть в будущее оптимистичнее. И вот куда нас привел этот оптимизм: в парк под скамейку, где и решил проблеваться всем, что в себя влил накануне, мой дорогой братец.

Артура я обнаружил стоящим на четвереньках у первой же лавочки в центральном парке, до которого от нашего небольшого райончика было подать рукой, а вернее, перейти через дорогу. Докуривая сигарету, я молча наблюдал за действиями брата и краем глаза заметил приближение все того же шатающегося из стороны в сторону Васьки.

– Я же говорил, – привалился он к дереву, настолько запыхавшийся, словно пробежал за мной марафон.

Непонятно, чего ему не спалось в состоянии опьянения в такую-то рань, но этого борова я на себе точно тащить бы не стал. Кажется, Артура настолько штормило, что он даже на четвереньках качался из стороны в сторону, как на морских волнах. Не удивительно, спазмы продолжались с заметной регулярностью, и выхода у меня оставалось два: сдать брата в трезвяк или тащить на себе, рискуя испачкаться.

– Дима? – поднял на меня глаза Артур, привалившись к спинке скамейки с такой вселенской усталостью, словно прожил на этой земле не восемнадцать лет, а все восемьдесят. – Мне так плохо.

– Заливать в себя нужно было меньше, – сплюнул я и отбросил окурок щелчком.

– Так повод же.

– Почему я никогда так не нажираюсь? Даже по поводу!

– Потому что ты дрищ.

Ну конечно. Я дрищ. Худой, мелкий, бледный, с виду младше своего красивого жилистого братца. Только жаль, что мозги нам, как и внешность, тоже достались одни на двоих. У меня не было возможности кутить, проматывать отсутствующие деньги и напиваться до беспамятства, потому что Варька с Артуркой придут ко мне наутро и попросят покушать. Как было бы замечательно показать им хоть раз шиш!

– Вставай, – взял его под руку и попытался поднять. – Васька прав: увидят, примут.

– Я – Василий… – уставший повторять одно и то же сосед откликнулся из-за дерева.

Кое-как водрузив и уравновесив на себе непутевого братца, с трудом повел его домой, при этом его шатания сильно отражались и на мне из-за разницы в весовой категории. Но благо, нас никто по пути не заметил. А может, и заметил, но не стал руки марать. Сколько таких пьяных беспризорников бродит в это дивное утро по городу, даже представить сложно; двумя больше, двумя меньше – обезьянник от этого точно беднее не станет, а то и выдохнет.