Страница 5 из 17
– Сама. Я с 10 лет помогаю маме на кухне. Люблю готовить. Уже многое умею не хуже мамы, а может даже и лучше, – я не устояла перед тем, чтобы похвастаться. Я находилась в дружеской, уютной атмосфере и мне казалось, что мое хвастовство не будет таким уж неуместным.
Ровен тоже потянулся за куском пирога.
– О да, твой пирог, правда, очень вкусный, – Ровен тоже похвалил мою готовку. – Мы не ели домашней выпечки с тех пор, как бабушка умерла. Я как-то пытался испечь тыквенный пирог по ее рецепту, но получилось не очень. Съедобно, но не так вкусно, как было у бабушки.
– Немного практики и все получится. У меня тоже не сразу получалось хорошо, – я вспомнила, что первые мои пироги были больше похожи на коржики – слишком сухие и плоские.
– Понимаешь, Тирша, – Ровен потянулся за чашкой с чаем, – готовка большой радости мне не приносит. Я не прочь сварить суп, кашу или макароны, но печь пироги – это явно не мое.
– Когда хочется вкусненького, то и не на такие жертвы пойдешь.
– Так я же не прочь, чтобы меня этим вкусненьким угощали, – Ровен заговорщически подмигнул. – В ответ могу тоже что-нибудь полезное сделать. Дров наколоть, например. Для меня это проще, чем готовить.
– Ах ты хитрец! – дед Сан погрозил ему пальцем.
Доев свой кусок пирога, дедушка встал и куда-то шел. Мы остались с Ровеном одни. Повисло неловкое молчание.
– У вас с дедом очень уютный дом, – я решила прервать затянувшееся молчание похвалой. – Мне здесь очень нравится.
– Это все бабушкина заслуга. Мы только поддерживаем дом в оставленном нам виде, – Ровен пожал плечами и взял еще кусок пирога. – Знаешь, она ведь единственная в нашей семье, кто умер своей смертью, от старости. Ну и дед, наверное, тоже так умрет.
– Ты скучаешь по ним всем? – я не представляла, каково это остаться без родителей в столь юном возрасте, потерять опору, поддержку, делать все самому.
– Да, но я уже привык к тому, что их нет. На печаль нет времени.
Ровен подошел к одному из шкафов и взял фотографии в рамках. Я не успела к ним еще дойти, чтобы разглядеть, кто там запечатлен.
– Вот, это я с родителями, – Ровен протянул мне одну из фотографий. – Мне здесь 7 лет. Мы отмечали мой День Рождения. То был последний раз, когда мама испекла мне праздничный торт. На следующий год она была слишком слаба, чтобы готовить. Мама умерла через 4 месяца после моего 8-милетия.
– Не представляю, что бы я делала, если бы моя мама умерла, – я вздохнула. От одной только мысли об этом мороз пробегал по коже.
– Я тоже не представлял, а потом смирился. Со временем учишься привыкать к любой боли или она тебя поглотит. А вот с чем я никогда не смирюсь – с отсутствием доступа к нормальной медицине. Маму можно было вылечить, если бы ее отправили в больницу в правительственном городе. Папа всеми силами пытался это провернуть, кучу денег на взятки истратил, но ничего не вышло. После ее смерти папа просто озверел и вечно лез во всякие авантюры. Он стал радикальным активистом. Папа перестал стремиться к равноправию, он просто жаждал мести. Он убивал карателей, закидывал бомбы в правительственные города, творил безобразные вещи. Я не поддерживал такой активизм, а его злила моя позиция. Зато папин брат с радостью подхватил его затею. Когда-то давно возлюбленная дяди случайно погибла от рук карателя, попав под перекрестный огонь. Он с тех пор больше никого не любил и ненависть горела в его сердце вечным огнем. Два озлобленных мужика, с горящими местью глазами – несложно представить, что их чувства затуманили им мозг и мешали здраво мыслить. Однажды они попались и каратели их расстреляли прямо на площади в Спрингвилле. Я был там, был с ними вместе. Все, что я мог сделать – спрятаться, чтобы выжить. А потом уйти, оставив их тела на площади. Я забрал из дома только самое ценное и пешком добрался до деда. С тех пор я живу с ним.
– Как ужасно… – сложно представить, что двенадцатилетний мальчишка смог пережить такое. От всей этой истории к горлу подступил ком и слезы без спросу потекли из моих глаз.
– Эй, Тирша, не надо, – Ровен протянул мне салфетку. – Со мной все в порядке. Я сильный. Тебе тоже нужно быть сильной. Наш мир не любит слабых.
– Мне не дают быть сильной, – я шмыгнула носом и вытерла слезы протянутой салфеткой. – Мама считает, что нас должны защищать мужчины. Она у меня немного старомодная.
– Немного? – Ровен усмехнулся. – Сильно старомодная! Но ты ведь в праве сама решать, как тебе жить. Я вот решил, что тоже стану активистом, не таким радикальным, как папа, а нормальным, здравомыслящим.
– Я тоже хочу. Мне нужно все узнать. О нашем прошлом, обо всем, что правительство от нас скрывает. Я не хочу жить в таком ужасном мире, как сейчас.
– Ты ведь не умеешь стрелять, да?
– Не умею. Но очень хочу научиться.
– Я научу. Приходи ко мне завтра рано утром, я найду для тебя какое-нибудь оружие и сходим в лес постреляем. Может, даже удастся подстрелить перепелку или зайца к ужину. Разделывать его, конечно, сомнительное удовольствие, зато мясо свежее, не то что из магазина.
– Надеюсь, меня отпустят, – мысль об охоте меня немного пугала, но было интересно научиться стрелять. – Я никогда не была в лесу. Мама мне всегда твердила, что там опасно.
– Мама у тебя та еще паникерша. Нет там ничего особо опасного. Хищные звери водятся намного дальше, сюда не забредают. Только мелочь всякая вроде зайцев случается. Иногда в лесу прячутся беглые активисты, но они плохого не сделают. А когда я называю свою фамилию, то даже делятся припасами. Мой отец и дядя – герои среди активистов, мученики, так сказать, – Ровен хмыкнул и показал мне еще одну фотографию, на ней были изображены два мужчины, очень похожие друг на друга и на Ровена. – Слева папа, справа дядя Рей.
– Ты очень похож на папу, – посмотрев, я вернула ему фотографию обратно.
– Да, есть такое. Вот еще бабушка с дедушкой и бабушка в молодости. Такая красавица была! Папа с дядей в нее больше пошли, чем в деда. А вот фото моих родителей со свадебной церемонии. Они решили, как в старину сыграть свадьбу. Ты, наверное, видела в фильмах.
– Да, это очень красиво, – на обороте я прочла подпись «Ван и Мара Маар вместе навеки». – У твоего отца необычное имя.
– Корейское. Была такая страна в Азии раньше, если ты изучала старую географию.
– Да, я в курсе, – я любила все старое – и фильмы, и музыку, и историю, и географию. Обучалась всему, что могла найти.
– Моя бабушка любила корейские сериалы, дорамы называются. Поэтому и выбрала для первого сына корейское имя. Для дяди уже выбирал имя дед. А ты заметила, как сочетается имя мамы с нашей фамилией?
– Ага. Мне нравится имя Мара. Красивое, – я потянулась за своим чаем – остыл.
– Папа часто шутил, что мама влюбилась не в него, а в его фамилию.
– Знаешь, меня всегда удивляло: у нас нет документов, как раньше, но у нас есть фамилии и мы передаем их новому поколению, а не выбираем по душе, называемся фамилией любимого мужчины, хоть брака как такового официально не существует, – я допила остатки уже остывшего чая и вернула чашку на стол.
– Можно изменить систему, но не людей. Мы верны традициям, они держат нас на плаву, не дают упасть в бездну отчаянья. Такие вещи очень подбадривают людей, дарят им пусть иллюзорное, но ощущение стабильности.
– Что-то вы, дети, слишком о серьезных вещах говорите. Как два старичка, право слово, – дед Сан вернулся в комнату. – Давайте лучше я вас сфотографирую.
Мы с Ровеном встали у книжного шкафа и дед сделал пару снимков. Похоже, у них в семье любили фотографию. Мы тоже иногда фотографировались, но исключительно по особым случаям.
– Вот и отлично! Будет память, – дед отложил фотоаппарат в сторону. – Может, еще по чашке чая?
– Можно. Но потом мне нужно бежать домой. Я обещала маме не задерживаться.
Ровен ушел на кухню ставить чайник, а я осталась с дедом Саном. Мы немного побеседовали о последних прочитанных книгах, пока Ровен не вернулся с добавкой.