Страница 322 из 328
Мерль поднял глаза от панели управления и коснулся полей невидимой шляпы.
— Похоже, один из них интересуется наукой. Но, пройдя ваш отрезок пути, я хотел бы, чтобы он был длиннее, вот и всё.
А в конце рабочего дня, когда все источники света, кажется, ушли в себя, поскольку начали отбрасывать тень, когда они с Розуэллом обходили дружественные подпольные пабы — такова была его почти еженощная привычка, Мерль еще раз завел Интегроскоп и включил одну из фотографий Далли, снимок он сделал, когда ей было двенадцать, еще в «Литл Хеллкайт» в Сан-Хуане, стояла у трубопровода, не просто улыбаясь в камеру, а умирая со смеху от чего-то, что Мерль пытался вспомнить, но не мог. Может быть, где-то в невидимом воздухе висел снежок, который он в нее бросил.
Хотя он довольно часто оставался в их совместном прошлом, до того, как она ушла, сегодня ночью он решил довести всё до сегодняшнего дня, перемотал на высокой скорости размывку всего ее времени от Теллурида до Нью-Йорка, Венеции и Войны, до сегодняшнего вечера, хотя в Париже сейчас было утро, она как раз выходила из номера, шла на вокзал и ехала на остановку в пригороде, banlieue, где на сотни футов в небо резко возвышался радиопередатчик на миллион ватт, уже забытый артефакт Войны, ему показалось, что под башней он узнал альтернатор Бетено-Латура, а под башней — маленькая студия с геранями на окнах, где Далли пила кофе и ела бриошь, сидя возле панели управления, пока оператор с этими заостренными французскими усами искал координаты Лос-Анджелеса, теперь Мерль понял, дрожа в лихорадке уверенности, вскочил и побежал в другой конец мастерской, покрутил ручки приемника, расцветшие туманом индиго, и тут же изображение ее безмолвных губ на стене плавно синхронизировалось, ее изображение начало говорить.
Далекий усиливающийся женский голос проповедовал сквозь ночной Эфир столь же четко, как если бы она находилась в комнате. Он смотрел на нее, медленно качая головой, а она смотрела в ответ, улыбаясь, говорила неспешно, словно тоже могла его видеть.
Часть пятая. Рю-дю-Департ
— ...он попросил моей руки, — говорила Далли, — он — тот самый парень, но мы могли с тобой связаться, даже если бы знали, где ты...
Чувство такое, словно бросить бутылку в океан, разве что она знала, что Мерль здесь. Ясно представляя вероятность того, что его здесь нет, учитывая Войну, океан и континент Северной Америки, и спектр радиочастот, кажется, расширявшийся каждый раз, когда она смотрела на него. Лучи каким-то образом возникали над ней и находили дорогу прямо к нему, прямо и истинно.
Рене курила одну за другой сигареты «Голуаз», изучая ее сквозь дым. У него было не до конца сформировавшееся мнение о ней как о духовном медиуме, разговаривающим с мертвыми. Очевидно, несанкционированное использование оборудования, но, по правде говоря, оно было в новинку, были армейские запчасти, немного заносило. Эти дополнительные незарегистрированные передачи — и мадемуазель Ридо пусть не воображает, что она одна в Париже так занята — позволяли устанавливать связи между людьми, детали сталкивались и частично упраздняли друг друга, изучали ожидания друг друга, искали средние величины, адаптировались, проскальзывали в нишу, ведущую к беспрепятственной командной работе, энергия использовалась продуманно, сигналы посылались верно.
Закончив, Далли ушла, неуклюже махнув рукой на прощание, радиобашня возвышалась мощно и беспрепятственно, как ее кузина Эйфелева башня, разительно выбиваясь из масштабов всего, что ее окружало, и, слегка склонив голову, свернула к станции метро. У нее не было дел в этом районе, кроме обращения к Мерлю сквозь измерения. Она начала напевать мелодию из «Цибулетт» Рейнальдо Ана, о пригородизации страсти, все напевали эту мелодию в этом сезоне,
«C'est pas Paris, c'est sa banlieue».
К моменту возвращения на Монпарнас она насвистывала «J'ai Deux Amants» из новой постановки Саши Гитри.
— Бонжур, Далли, — крикнула хорошенькая молодая женщина в брюках.
— Бонжур, Жарри.
Группа американцев остановилась поглазеть.
— Прстите, не та ли вы самая Ля Жарритьер?
— О, да, до...Войны? Я танцевала под этим именем.
— Но, говорят, она умерла...
— И-и воистину ужасной смертью...
Молодая женщина хмыкнула.
— Гран-гиньоль. Пришли и увидели кровь. Мы использовали...малиновый сироп. Моя жизнь усложнилась...умереть и возродиться в облике кого-то иного — то, что надо. Им нужен был скандальный успех, succès de scandale, а я не возражала. Молодая красавица, погибшая прежде времени — это способно пощекотать вечно незрелый мужской разум.
— Mon Dieu! — пропела она, — que les hommes sont bêtes!, — а в конце к ней присоединилась Далли, и они спели в унисон.
Послевоенный Париж стал оживленной сценой для водевилей, некоторое время спустя Далли уплыла в свой пригород, banlieue. Сейчас у нее была маленькая роль в 'Fossettes l'Enflammeuse', оперетте тех времен авторства Жан-Рауля Ойлада, о прекрасно известном уже типаже юной распутной обольстительницы — малышки-вамп, которая пьет, курит, принимает кокаин и тому подобное, в Нью-Йорке оперетту поставил прославленный импресарио Р. Уилшир Вайб под названием «Ямочки», но Далли уже научилась копировать звезду Соланж Сен-Эмильен, распевая первую большую арию из «Fossettes»:
Casse-cou! C'est moi!
Ce'p'ti j'm'en fou'-la-là!
Casse-cou, mari, tes femmes aussi-
Tous les autres, n'importe quoi!
Далли вернулась в свою квартиру неподалеку от Рю дю Департ, зашла в кухню и сварила кофе. Она только что рассказала Мерлю всю историю своей жизни с тех пор, как бросила его в Теллуриде, и что за печальное зрелище... Она должна была думать о Мерле, а вместо этого почему-то ее мысли сейчас занимал Кит.
У окна висели полки с сервизом терракотовых мисок и тарелок из магазина в Турине — свадебный подарок, который они с Китом себе сделали. Заметив их впервые, она тут же испытала удовлетворение. Они были глазированы каким-то радостным оттенком зеленого, нет, более того, казалось, что свет получен благодаря размолотым кристаллам, чувствительным к радиоволнам, они могли вернуть голос Кита, напевающий «Это будет не шикарная свадьба», пока она думала. Вот мы кто.
Мы не собираемся переживать, а потом громко:
— Хвала небесам, ты умеешь готовить.
Они поженились в 1915-м и переехали в Турин — Кит получил работу по созданию итальянских бомбардировщиков. А потом, год или два спустя, катастрофа в Капоретто, казалось, что Австрийцы нахлынули с гор и скатились на Венецию. К тому времени никто из них не помнил, почему они поженились, или сохраняли свой брак, и их вовсе не утешал тот факт, что почти все их знакомые столкнулись с такой бедой. Конечно, они винили во всем Войну, и это было правильно, пока длилась Война. Но...ладно, Далли тоже немного сошла с ума и творила глупости. Однажды она была на заводе, из металлических дверей вышла группа мужчин в темных костюмах, и она узнала одного из них — это был Клив Краучмас.
Как у многих до нее, у Далли была низкая терпимость — если подумать, безупречно низкая — к комплексам и к работе, которую необходимо выполнять, чтобы с ними справиться. И она знала, что требования Клива будут настолько минимальными, насколько может того хотеть девушка. Счастье семейной жизни? Интрижки с другими мужчинам? Для Клива это не проблема. Была неловкая сделка — он пытался продать ее в белое рабство, но оба они понимали, что это, вероятно, было мгновением подлинной слепой страсти, каждый человек заслуживает хотя бы одно такое мгновение, а он разве нет, и в конце дня Клив был благодарен за это, а Далли испытывала почти умиленное удивление.
Дело было не только в том, что Клив стал старше, но еще и в высоких ставках игры, которую он избрал — почему-то он получил только обломки, нельзя сказать, что он оказался в самом большом проигрыше этой ночью, но получил намного меньше, чем то, на что, по его мнению, имел право. Так что она не собиралась призывать на его голову все несчастья.