Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 321 из 328



Постепенно он понял: всех их объединяло то, что они пережили катаклизм, о котором никто из них не говорил прямо — взрыв бомбы, кровавая бойня, вероятно, по распоряжению властей США...

  — Нет, это не Хеймаркет.

  — Это не Ладлоу. Не налет Палмера.

  — Не то и не то.

   Общее развлечение.

В центре вихря находился старичок с белоснежной бородой и большими спутанными бровями под широкополой черной шляпой — никто никогда не видел, чтобы он ее снял перед кем-нибудь в комнате.

Свет падал на него необычным образом, словно он находился где-то в другом месте, одолжив свое изображение этому сборищу. Он напомнил Лью карту Таро —  отшельника с фонарем, древного мудреца, который иногда стоял возле дороги, по которой, как думал Лью, шла его жизнь, стоял и смотрел, и так пугал Лью, что тот делал всё возможное, чтобы даже не поздороваться с ним дружески. Как выяснилось, это был Вергилий Марака, отец Жарден.

 — Иногда, — говорил Вергилий, —  я погружаюсь в мечты о тех временах, когда земля была свободна, пока ее не захватили капиталисты — Святоши-Республиканцы для своих долгосрочных целей зла...

— И что в этом хорошего? —  возразил кто-то. — Просто очередные консервативные мечты. Хватает их вокруг. Что нам нужно сделать — так это пойти и убить их, всех по очереди, как можно мучительнее.

 —  Кто же возражает. Вам легко об этом говорить, конечно.

 — Начать с бомбы в редакции «Таймс» ... вы никогда меня не убедите, что это не сам Грэй Отис ее подложил, заплатил Макнамарре, чтобы тот взял вину на себя, а брат Дэрроу поменял показания. Таков был план по уничтожению профсоюзов в южной части этого штата. С того рокового декабря 1911 года кинобизнес, застройка земельных участков, нефть, цитрусы, каждое большое состояние в этом штате получено или поддерживается за счет нищенских зарплат.

 —  Но двадцать сотрудников газеты погибли от того взрыва.

 — Двадцать или две тысячи —  разве старика Отиса это волнует? Если взамен он получил вечный рай негодяев?

Лью внимательно, но дружелюбно следил за Жарден Маракой — она так спокойно ходила среди гостей, улыбалась, пила калифорнийское шампанское из стакана для сока, пришла проведать отца на этой вечеринке бандитов... но это было не просто обычное дежавю — навалился старый эффект «два места сразу», он не мог сказать точно, помнит сейчас или, что хуже, предвидит ее каким-то образом, так что ему следует беспокоиться не только из-за возможности того, что Жарден Марака может быть мертва, но и из-за того, что это еще не произошло...Он подкрался ближе. От нее пахло сигаретным дымом. Сладкая махорка. Резко и неожиданно она напомнила ему Трот, его бывшую жену из давних времен.

Она подняла на него глаза, словно разрешая отважиться. Словно в этом нестареющем и умеренном уголке земли, где всё было разрешено, она всё равно могла находиться под запретом.

 —  Предполагается, что я пытаюсь вас отыскать.

  — Для...

   Если она знала имя, не спешила его назвать.

 —  Тони Цангаракиса. Старая банда из клуба «Вертекс», они беспокоятся о вас.

  —  Вы должны быть поумнее. Как давно вы разговаривали с Тони?

  — Еще не разговаривал. Но негритянский джентльмен по имени ЛеСтрит...

  — А...

На мгновение с ее лица исчезла надежда. Но вскоре вернулся прежний глянец рекламного фото.



 — Честер и Энкарнасьон когда-то поженились, на пару недель. Это не значит, что он — подозреваемый. Но он сделал из этой истории парадидл. Так что он — не тот источник, к которому вам следует обратиться в первую очередь.

  — Ладно, что я могу сделать, чтобы помочь вам выпутаться?

  — Об этом уже позаботились. Мне жаль.

  —  Опачки.

—  Энкарнасьон вернулась лишь на время, — сказала Жарден, — но ей хватило времени, чтобы понять, кто это был. Карлик —  коп киностудий по имени Дойс Киндред. Как раз попался на крючок полиции за серию убийств на оргиях. Одна девушка, давно, возможно, кто-то на студии когда-то выкупил его в обмен на непреложное повиновение, но это означает смертный приговор. Наши герои правоохранительных органов тут, в Лос-Анджелесе, не привыкли к столь серьезным преступлениям.

 —  Тебе, как минимум, нужно уехать из города.

Они договорились о времени и месте, но у Жарден уже были другие планы. Как потом писали газеты, она пришла на аэродром, украла JN пилота развлекательных шоу Кертиса и взлетела, летела она низко — гости местной ярмарки вспоминали, как она летела над их головами, позже сообщали, что она летела по междугороднему маршруту на восток, беспечно петляя среди столбов электропередач, городских крыш, дымоходов и других опасных объектов, каждый раз взмывая в небо в последний момент. И растворилась в эффектной тишине пустыни.

В следующий раз, когда Лью пришел проведать Мерля на пляже, он принес фотографию Трот, старый студийный портрет на серебряной нитроглицериновой пластине. Хранил его в старом учебнике алхимии, так что снимок за эти годы сохранил довольно хорошую форму. Не знал, как спросить, и вообще —  о чем спрашивать.

 — Чувствую себя чертовым нищим, который нашел джинна и загадывает три желания, лучше забудьте, что я что-то говорил.

 — Нет-нет, всё в порядке. Я сделаю слайд, пропустим сквозь него свет и посмотрим, что получится. Вы хотите просто вернуться туда — похоже на 1890-й, кажется, я помню эту студию в Чикаго, или можем отправиться даже в более ранние времена, или...

 Мерль с такой легкостью озвучил план, что Лью пришло на ум, что его мысли читают.

 —  Что вы говорили о том, чтобы отправить три эти фотографии по разным направлениям...другие возможности...

 — Это рекалибровка свободного члена, или РСЧ, выманивает Розуэлла из мастерской в ближайший подпольный бар, у него на это никогда не хватает терпения. Мы еще изучаем этот феномен, но, кажется, он как-то встроен в природу серебра. Еще когда я был молодым алхимиком в ложе «Как поживаете», Айова, встретил этого спагириста старой школы по имени Доддлинг, он показал мне, как получать серебро, выращивать, как дерево. Он называл это Деревом Дианы, богини Луны и прочее. Дьявольская вещь. Берете серебро, амальгамируете с ртутью, добавляете ее в достаточном количестве, усиливаете азотной кислотой, ждете. Разрази меня гром, если довольно скоро эта смесь не начнет пускать ветви, только быстрее, а со временем — даже листву.

 —  Ветви, — сказал Лью.

—  Прямо на ваших глазах — или под вашими линзами, поскольку вам нужно увеличение. Доддлинг сказал — это потому что серебро живое. У него свои развилки, оно делает выбор, как все мы.

  — Помните, всё будет происходить в тишине.

Вы ее не услышите.

  — Может быть, нет...но, возможно...

В технической среде, развращенной менее чем возвышенными мотивами и меркантилизмом, «противопоставляемым Вражескому Ветру» (как говорится в ранних эпопеях о путешествиях во времени), то и дело возникала одна сердобольная история о машине времени, о путешествии во времени во имя любви, без надежды на успех, не говоря уже о награде.

Сейчас, словно ужасный поток времени разлился во вневременное мгновение, не было большей проблемы, чем переключение на другой путь... Трот жила, каким-то более осязаемым образом, чем память или горе, вечно молодая, они встречались, пока не пали жертвой неостановимого водопада Времени, вскоре он понял, что это —  увеличенное изображение ее лица и тела, волосы вытянуты в изобильную копну, которую потом следует зашпилить и освободить, и переукладывать снова и снова, одна женщина за другой усаживается в свете лампы в конце дня, полного забот, в льняной цитадели матроны, румяна, метаморфозы, возникновение и маскировка, ямочки и линии, лицо каждого года сталкивается с другим в падении, от которого захватывает дух...

 — Но...я не понимаю... Вы имеете в виду тот момент, когда разбилась машина? Или зиму, когда у меня была лихорадка?

Она говорила скромно, потупившись, словно оцепенев от того, из чего она вышла, почти слишком молода для женщины, которую он помнил, невинна, словно до сих пор бессмертна. Свет, кажется, собирался в основном на ее лице и волосах. Он представлял, что пытается докричаться до нее сквозь пылеобразные скопления света, не столь оптического, сколь — темпорального, как бы ни переносил его Эфир Времени, жестоко скапливавшийся в невесомые барьеры между ними. Она, возможно, уже не знала, кто он и через что они прошли вместе. Ее ли голос он слышал? Видит ли она его из тех математических туманов, в которые ушла?