Восхождение богов

Здесь всё кажется призрачным, далёким, только запах достаёт — гарь пропитала воздух, смешиваясь с тревогой и чувством беды. На моих крыльях застывает вода — так много влаги стоит в воздухе, снизу тянет и жаром, и холодом, а из молочной темноты выныривают то парами, то по одной сильфы. Они возникают так резко, что не всегда успеваю огреть их хвостом или вцепиться в плоть когтями и клыками, так что летучие твари успевают задеть меня, нанося тонкие, но болезненные раны, целясь в крылья, желая порвать перепонки, чтобы я больше не могла летать.

Я потеряла Амалию в тот момент, когда решила, что оторвалась, девушка просто соскользнула со спины, утратив равновесие — ей приходилось использовать магию, чтобы мы оторвались от погони и теперь у неё просто не было сил держаться. Коротко взвизгнув, сложила крылья и нырнула в небесную пену следом за ней, пытаясь хоть чуть-чуть ускориться и нагнать камнем летящее тело.

Её перехватили прямо у воды, подбросили вверх и я смогла аккуратно поймать когтями, благодарно помахав крыльями красному дракону. Та фыркнула, выпустив струйку дыма, а затем устремилась обратно в эпицентр сражения. Снизу, у воды, отчётливее видно, как мало осталось от судна.

Глядя на него, можно официально заявить, что наша экспедиция окончена.

Глава 3. Голый король

Никлос

Он не знал сколько прошло времени. В тюрьме не было ни часов, ни дней, ни ночей. Сплошной сумрак и успокаивающий гул, прерываемый водным шелестом от проплывающих косяков рыб. В какой-то момент забытия он спросил себя: «Прошёл год? Может десятилетие?..» Вечность, отмеряемая нерегулярными приёмами сырой рыбы и солоноватой воды, от которой тошнило и крутило внутренности.

Распластавшись по дну пузыря, Ник подгребал пальцами ледяной песок, рассыпая его надо лбом в тщетной попытке забыться. Он проваливался в сон как в объятия морской пены, заворачивающей волны в тугие спирали, и нырял в безмолвную глубину, мечтая видеть сны или видения, хоть на миг снова увидеть её…

Но вместо этого сильный озноб вытаскивал его наружу, и он сжимался в комок, пытаясь согреться, дрожа как распоследний нищий, застывший перед входом в роскошные апартаменты. Сумрачное сознание создавало иллюзии тепла и мягкой постели, вкусной еды и шёлковых рубашек. Он сидел в любимом кресле, покуривая трубку и наслаждаясь изысканным кофе с коньяком. Пробуждение всегда вырывало из глотки отчаянный стон, который Ник уже не пытался подавить.

Он забыл о гордости и гордыне, усмирил гнев и больше не пытался вырваться из клетки — нориус ослаб и былое могущество теперь казалось причудой восприятия. Никлос даже не мог создать теневое одеяло, чтобы укрыться, что уж говорить о том, чтобы разбить вдребезги это место и с триумфом вернуться домой.

Правда он не представлял и того, что его там ждёт. И ждёт ли. Может на поверхности уже ничего не осталось, кроме песка и пепла, а его… Учитель восседает на троне из костей и пьёт дымящуюся кровь из кубка костей дракона.

Это видение было настолько ярким, что Никлос выплыл из очередной дрёмы и с трудом поднялся, оглядываясь по сторонам. От костюма остались серые лохмотья, а проводя рукой по лицу и голове, чувствовалось как отросли борода и волосы. Он страшно исхудал, утратив всякую связь с собой прошлым.

Неизменным оставался стержень внутри мужчины. В Никлосе Каргатском было нечто особенное. Его воспитывали настоящие короли. Он вырос, зная, что из себя представляет и даже холод морских глубин не был способен изгнать из него эту уверенность. А вместе с ней и надежду.

Смотря на ссохшиеся рыбьи кости, чувствуя, как тянет живот, он понимал, что скоро придёт тюремщица. Она презрительно бросит ему пару рыбёх и пузатый бурдюк с водой, потешаясь над его ничтожностью. Король давно не вступал с ше́лки в разговор, не пытался напасть или привлечь внимание. Он поворачивался спиной, позволяя бить себя пучком жёстких волос по бокам до тёмно-синих синяков, безропотно снося и угрозы, и насмешки. Он ждал.

И сегодня дождался.

Эта ше́лки была из молодых. Яростных. Она любила задержаться, рассказывая Нику ужасы о пиршествах, устраиваемых утопленницами на берегах его королевства. Ей нравилось делиться подробности и увлекаясь рассказом, тварь теряла настороженность.

Он позволил мертвячке поглумиться над собой, не реагируя, когда она вылила воду на пол, тем самым дразня ше́лки действовать жёстче. Войдя в раж, она пнула его по рёбрам, а потом оседлала короля, впиваясь острыми когтями в плечи, наклоняясь вплотную и облизывая шею, сопровождая движения интимным шёпотом с обещанием оторвать голову и полакомиться глазными яблоками.

И даже когда она сильнее впилась когтями в тонкую кожу, он не пошевелился, только тяжело вздохнул, сворачиваясь как щенок, прячущийся от боли. Ше́лки вздохнула разочарованно. Правы были старшие — он сломан и бесполезен. Она поднялась, планируя напоследок ещё разок пустить королевскую кровь, и тут Ник напал, концентрируя всю мощь нориуса в единую линию, разрезая взвизгнувшую тварь надвое. Она рухнула вниз и её внутренности вывалились наружу как гигантские склизкие черви. Пошёл пар и воздух переполнился запахом крови и морской соли, прежде чем останки превратились в бурый мокрый песок.

— Туда тебе и дорога, — плюнув на него, процедил мужчина.

Следующим этапом было создать воздушную маску вокруг лица, чтобы добраться до поверхности. Затем он пересёк натянувшийся в месте выхода пузырь, и оказался под таким давлением, что застонали кости и заболели глаза. До поверхности океана придётся плыть не один километр.

Используя остатки нориуса, он придал себе ускорения и легко заскользил вверх, даже не видя света, только чувствуя направление, король почти ничего не видел, и скорее чувствовал где верх, а где низ, и временами на него накатывал дикий страх, когда казалось, что он заблудился в этой тьме. Тогда перед глазами вставало лицо Селесты, и он скрипел зубами, упрямо устремляясь вперёд.

Когда же Ник в действительности увидел солнечные лучи, почувствовал надежду, он услышал гулкий воинственный клич ше́лки. Со всех сторон к нему спешат мертвячки, а их волосы растянулись в тонкие сети, готовясь сомкнуться вокруг его лодыжек, чтобы поймать в смертоносные силки.

Напрягшись, он поднажал и мощными гребками потащил себя наверх, изо всех сил давя на нориус, чтобы лететь как подводная птица, чтобы вырваться из водного плена, ощутить тепло солнца на драконьей чешуе, улетая выше и выше, подальше от бесконечной тьмы. Вместе с тем ему казалось, что он уже потерпел поражение, что ше́лки тянут его за ноги на дно, что в наказание они впиваются клыками в податливую кожу, разрывая на части и превращая его в беспомощного инвалида, который никогда не сможет ни ходить, ни летать.

— Сдайся и мы пощадим тебя, — шепчут они, нагоняя. — Отдайся нам, и мы оставим твоё драгоценное тело целостным.

Соблазн был велик, он выбивался из сил, а до воздуха ещё плыть и плыть, и что у него нет ни единого шанса успеть.

«Не сдамся. Ни за что! Всё или ничего!» — в висках барабанила боль и в её ритме читалось врождённое упрямство. Мышцы рвались от натуги, нориус истончался до тонких ниточек и в рот попадала вода, раздирая лёгкие кашлем, но он плыл вперёд, будто летел на водных крыльях и когда до поверхности осталось всего ничего, на его талию легла толстая волосяная верёвка, резко подав назад.

Разлетелась маска вокруг лица, мужчина заорал, и вода ринулась в лёгкие, он видел, как стремительно удаляется свет, а его тянут на дно, в бесконечный мрак, из которого уже не выбраться. Его обуяла такая ярость, будто вспышка над проснувшимся вулканом — раздался взрыв и визг обугленных ше́лки, вода вскипела, пошла пузырями и его выбросило наверх как из пороховой бочки.

Сердце заходилось от облегчения, глаза слепило яркое солнце, и тело ныло от разом ослабевших мышц, он держался на подушке нориуса и впервые за долгое время дышал полной грудью. Он заорал от счастья, когда что-то будто щёлкнуло вокруг и Ник упал на каменный пол.