Тавро Лилит

Шар-Рум подошёл к окну, отодвинул край пурпурной ткани, и мрачно посмотрел вниз, на площадь, где шли приготовления к казни. Завтра от первых лучей солнца палач зажжёт костёр и предаст очистительному огню еретика и безумца, дерзнувшего назвать себя посланцем Извечного.

Магистр бросил взгляд на верёвки от двух штандартов, – красного и чёрного – закреплённых на амбразуре окна. Если завтра на рассвете палач увидит в дворцовом окне красный, значит, приговорённому дарована жизнь. Если чёрный – смерть.

Он опустил занавес, шагнул к столу, с отвращением глядя на указ о смертной казни, лежащий на нём.

Не колеблясь, горели свечи в золочёных подсвечниках. Но магистр колебался. Он не спешил ставить печать на приговор. Ощущая некую преграду со стороны древних законов, охраняемых Орденом, он в раздумье покручивал перстень на безымянном пальце, но так и не решился снять его.

«Что возомнил о себе этот бродяга с Побережья! – думал Шар-Рум, всё более раздражаясь. – Он дерзнул утверждать, что суд магистрата не является высшим, что лишь Извечный может судить! Но… разве он не прав?»

Прошедшая ночь выдалась напряжённой. Он провёл её в мучительно долгой и противоречивой беседе с пришельцем. Кто он, откуда, кто его послал, с какой целью?

– Назови своё имя, – обратился магистр к стоящему перед ним человеку в полуистлевших лохмотьях.

– Торн, – ответил человек. – Из колонии Новая Зефала. Но это неважно…

– Здесь я решаю, что важно, а что не имеет значения, – отрезал Шар-Рум. – Зачем ты пришёл на землю Атлена?

– Я хотел покорить вершину Нарама, – с улыбкой сказал пришелец.

– Тогда зачем ты смущаешь атленцев крамольными речами? – спросил магистр.

– В моих речах нет крамолы. Они написаны Первыми. Я лишь передаю их.

– Откуда тебе знать, что написано в древних письменах Праотцов, если даже лучшие учёные касты мудрецов не могут их расшифровать?

– О, у меня было много времени, – ответил пришелец, продолжая улыбаться.

Магистр чувствовал, что-то стоит за этими простыми словами, сказанными с такой уверенностью. А в улыбке бродяги было что-то смущающее магистра.

– Ты будешь казнён на рассвете, – произнёс магистр. – Понимаешь ли ты это?

Пришелец опустил голову.

– Мы все умрём рано или поздно, – ответил он, звякнув цепями. – Я провёл в недрах Нарама немало времени за изучением посланий, и многое понял. Не знаю, был ли я избран, или простая цепь случайностей привела меня в Колыбель Первых, но мне открылось многое из того, что прежде даже не приходило в голову.

Магистр чувствовал, как гнев постепенно искажает его лицо.

– Твоя дерзость неслыханна! – крикнул он.

Но пришелец не шелохнулся. Загадочная улыбка по-прежнему светилась на тонких бледных губах.

– Поймите, – тихо произнёс он. – Ваше учение наивно, устав порочен, цели неясны, ваша магия всего лишь фокусы.

– Наивно?! – задохнулся от возмущения магистр. – Сейчас я покажу тебе силу нашей магии!

Воздух мерцал от жара, когда с его губ стали срываться заклинания. Всё громче, громче, пока звук его голоса не перешёл в бессловесные созвучия. Амулет-спираль, висевший на груди, вспыхнул. Стражники в страхе попадали на колени, закрыв лица руками. Но пришелец стоял неподвижно, хотя его смуглая кожа посерела, на ней выступили капли крови, медленно падая на пол.

Стремительным движением рук магистр направил в сторону пришельца поток энергии и отбросил его к противоположной стене зала. Вслед полетел язык пламени, но будто ударившись о невидимую преграду, вернулся назад.

Шар-Рум опомнился слишком поздно, когда амулет на груди уже вспыхнул. Мгновение, и он сгорел дотла. Словно когти огненного существа царапнули грудь...

Магистр закрыл лицо руками. Сегодня, после того, как он слушал поющую рощу, стыд мучил его. Не потому, что безвестный простолюдин сумел отразить магию, а он повёл себя как зелёный юнец. Магистра разрывали противоречия. Вопросов становилось всё больше.

В дверь тихонько постучали. В покои вошёл Ши-Мол.

– Милорд, вас ждёт кесарь.

***

После захода солнца прошёл приблизительно час. В воздухе, по-осеннему холодном, не ощущалось никакого движения. Покрытые инеем большие листья душистых пинелий, растущих в мраморных цветниках, ломались, задетые мантией магистра, и с тихим хрустом падали ему под ноги.

Шагая по дворцу кесаря, Шар-Рум не мог избавиться от раздражения. Глубокие тёмные ниши в стенах – всевидящее око следящей системы – смотрели мрачно, словно эти углубления и были холодными злыми глазами Абадайи Семнадцатого. Бесстыдная роскошь дворца говорила о том, что его владелец лелеет в себе мысль о превосходстве над другими атленцами.

А вот и кесаревы покои. Духота хорошо натопленного помещения, глубокий полумрак, клубящийся туман благовоний. Трон, отлитый из благородного чёрного амутума, тускло мерцал кроваво-красным светом. Человек, сидевший на нём, был огромен – кесарь был из породы Первых – и столь же мелок в своих желаниях, сколь велик телом.

Слух магистра пронзил громкий помпезный звук раковины Рор. Потом наступила тишина, нарушаемая только шуршанием подошв прислужников, и сладострастным шёпотом фаворитки, извивавшейся у ног властителя Атленской империи.

Магистр остановился, брезгливо оглядывая мозаичный пол, словно он был покрыт слоем грязи. Затем неохотно преклонил колено.

– А, это вы, милорд Шар-Рум! – произнёс кесарь. – Добрый вечер.

Магистр быстро поднялся с колен. Он ненавидел кесаря. Напыщенный болван! Этот двусмысленный тон, хитрая ухмылка, сознание собственной избранности... Ещё бы, он правит Великой империей! Бесконечное самолюбование и страх лишиться могущества.

– Итак, милорд, вы подписали приказ о казни этого бродяги? – спросил кесарь, небрежно отстраняя от себя изнывающую от страсти фаворитку.

– Я говорил с ним, ваше величество, – поигрывая перстнем на безымянном пальце, ответил Шар-Рум. – Он явился издалека, из самой отдалённой Атленской колонии. Когда он вышел к пруду в одной из усадеб, чтобы напиться, то был до крайности измождён, грязен, оборван. Хозяева предложили ему кров и еду, а он начал плести им какие-то небылицы о письменах, оставленных праотцами-основателями Атлена в загадочной пещере Нарама, которую он называет Колыбелью. Я немедленно отправил людей к Нарамским Твердыням. Таинственный ковчег с загадочными письменами, о котором говорил пришелец, действительно был обнаружен и немедленно доставлен во дворец ордена. С ним уже работают. При всем уважении, тут не о чем говорить, ваше величество.

– Тем не менее, – брезгливо дёрнув губами, перебил Абадайя. – Этот бродяга окружил себя какими-то оборванцами и набрался наглости явиться в столицу, чтобы рассказывать какие-то небылицы о праотцах. Наглый выскочка, взявшийся ниоткуда, он успел подмять под себя Акторию, словно охочую до утех шлюху!

– Это просто сумасшедший, ваше величество, – возразил магистр, – Долгое пребывание в пещере неизбежно порождает иное мышление, ограниченное давящим каменным сводом. Но пребывание в ауре города, так сказать, духовной столицы мира, рано или поздно пробудит в нём абсолютно иные мысли, идеи. Думаю, его надо накормить, одеть и отпустить. А запугивая простолюдинов показательными казнями, вы рискуете лишиться их любви!

Лицо кесаря вдруг стало гневным.

– Зато вас они обожают! – отрезал он. – Вы обладаете такими познаниями, что акторианцы относятся к вам с суеверным ужасом! Чтение чужих мыслей – самая простая и объяснимая из ваших сверхспособностей. Многие избегают вас, не умея даже понять, что вы говорите и делаете. Я и сам... трепещу.

Кесарь долгие годы выпытывал у магистра тайны его магии, подсылая шпионов, выдававших себя за адептов учения Спирали, но ни одному из них не удалось убедить магистра в чистоте своих намерений.

Шар-Рум усмехнулся. От этой ухмылки Абадайя пришёл в ярость. Завитая прядь упала на потный лоб.