Тавро Лилит

С Инной произошло что-то странное. Словно разделившись надвое, она увидела себя со стороны, чуть слева и сверху. С каким-то отстранённым любопытством она наблюдала за тем, как та, другая она, подходит к столу, слушает, как горбоносый говорит что-то на незнакомом языке, берёт со стола какой-то предмет.

Потом увидела, как горбоносый выдыхает изо рта дым. Он дует и дует...

А потом провал. Словно на какое-то время она перестала существовать.

Очнулась Инна возле своего дома. Странное раздвоение прекратилось.

Она открыла дверь и вошла.

На кухне у плиты хлопотала мать.

-Доченька, где ты пропадала? Я щи варю. Поужинаешь?

Инна с трудом подавила тошноту и отрицательно покачала головой.

-Что-то я неважно себя чувствую, — выговорила она, едва ворочая сухим языком.

Мать внимательно посмотрела на дочь.

-Да на тебе лица нет. Пойди, приляг, — заволновалась мать, и, шаркая тапочками, направилась в Иннину комнату. Сняла покрывало с кровати, приготовила постель.

Инна легла лицом вниз и опустила пылающий лоб на стиснутые кулаки.

Среди ночи она проснулась оттого, что ущербная луна бесцеремонно заглядывала в окно. Инна поднялась с кровати, подошла к его бледно-голубой проекции на полу.

Болела голова. "Кажется, в сумке таблетки". Взяла сумку, пошарила по дну. Рука нащупала что-то холодное. Оказалось, маленькое зеркальце. "Это не моё".

Заглянув в зеркало, она едва не выронила его из рук. Из помутневшего стекла смотрела незнакомка. Она не сразу узнала себя.

Откуда-то издалека, среди каких-то шепчущих звуков она вдруг различила слова… гладкие, скользкие, как ложь.

… словно из глубин памяти бессвязными обрывками доносились таинственные речения о сладостной мести, предчувствиях, страхах, надеждах, желаниях… Эхо инфернальной какофонии...

Удушливый комок подступил к горлу. Смертельная усталость и полнейшее безразличие ко всему овладели Инной. Что-то невыносимо тягостное сгущалось над ней.

Утром она проснулась другой. Какое-то древнее ведовство пробудило новую Инну.

Охваченная ледяным восторгом, она взглянула в зеркало. Пунцовые губы дрогнули, на щеках полыхнул румянец.

Память о чём-то важном открылась ей в эту ночь.

… первобытный страх, утомительные дни и ночи дикой охоты, ожесточённые сраженья, погребальные ладьи, костры и ненависть тёмных веков, тревожное знание, крупицы правды, пьянящая всепожирающая любовь… Прошлое и настоящее сплелись в стремлении понять друг друга.

Окутанная туманным флёром, Инна шла к Нему. Её так радостно и неотвратимо влекло к Нему, что она с трудом подавляла лёгкую, как от озноба, дрожь. Естественный, врожденный аллюр удивительно хорош при движении по прямой. Ей, как каждому иноходцу, тяжело давались пируэты, и в экипаж такую не запряжёшь, да и к перемене аллюра такая не приспособлена. Как она шла!

Аллюр Иноходцевой произвёл впечатление. Удивлённо гарцевали у архива пони, подполковник Сивый застыл с открытым ртом, словно у него в горле застряли слова.

Но ей уже не нужны были слова. Она знала, что откроет дверь и увидит своего Вороного...

Сердце бешено колотилось. Вороных уже ждал.

Огненным фонтаном взлетела к небу радость, и не было ни сил, ни желания противиться этому чувству. Оба понимали, что между ними такая сокровенная близость, которая возникает где-то по ту сторону, в запредельных высотах. Они знали друг друга когда-то давно. Это было что-то вроде узнавания.

В ней всё отчётливей проступало забытое, прежнее Я.

… обрывки магических формул и контуры орнаментов, древние камни и руины городов, серебро и золочёные доспехи, оружие, бесконечные степи, каменистые равнины, горы, скалы, реки...

В памяти всплывали слова, жесты...

Где же оно, неуловимое начало?

… Поздний зимний рассвет занимался над городом. По свежему, выпавшему в ночь снегу, от здания военного суда Энского гарнизона тянулись две дорожки следов.

Из подъезда, смахивая застрявшие в волосах конфетти, вышла Кобылянская.

Она достала сигарету. Закурила. Глядя на следы, Кобылянская произнесла:

-Лошадиные что ли?..

И задумчиво добавила:

-Я же говорила, что эта Иноходцева тёмная лошадка...

Третий дар Хварны

1.

Завершался ещё один день на Эсти. Обычный закат. Ровная багровая полоса вдоль горизонта. Как кровоточащая царапина, отделяющая небо от океана. Ещё немного, светило вспыхнет в последний раз и исчезнет, уступая место звёздному небу, так и не ставшему родным.

Когда-то Эстианские закаты приводили Рэя в восторг. Теперь навевали скуку. Вспомнилось тёплое закатное небо родной Земли. Вот где настоящая красота!

Одного года вполне хватило, чтобы понять: спокойная жизнь на планете Хварны совсем не то, что ему нужно. Как же ему осточертела эта маленькая тихая планетка! Планета забвения…

Год прошёл как один день: усыпляющие молитвы в храме, медитации, почти никаких физических нагрузок. Бесконечная череда серых, одинаковых, ничем не примечательных дней. А может, прошёл не год, а десять? Рэй привычно отсчитывал 365 эстианских суток, 365 дней от рассвета до заката, но это ничего не значило, ведь на планете зима не сменяла осень, а за весной не следовало лето, не опадали листья, не выпадал снег. Деревья на горе Тэнно всегда украшали цветы, и день нынешний ничем не отличался от предыдущего и – можно быть уверенным – от будущего.

Но ведь так было не всегда! Когда-то жизнь бурлила подобно океану в сезон штормов. И каждый день был неповторим.

Как он умудрился попасть на эту «райскую» планету?! За какие заслуги? За какие грехи? Он, космический скиталец, проникавший в такие глубины Вселенной, что, порой казалось, ему никогда не вернуться домой. Он, считавший единственной достойной смертью – гибель в космосе при выполнении самой невыполнимой миссии. Он, кто надеялся, что могилой ему станет анабиозная капсула, в которой он будет дрейфовать от галактики к галактике, и может быть, если ему повезёт, то его захватит гравитационное поле неизвестной планеты, и ему удастся стать первооткрывателем, пусть и посмертно.

Нет, нельзя думать об этом. Как и о прошлом. Это табу.

Бродяга, бунтарь… Таким его считала Рамна. Что от всего этого осталось? Только сумасшедшие сны. Почти крамола – свободные гордые люди, без страха называющие свои имена. Рэй всё сильней тосковал по людям из этих снов.

И по ней…

Смерть Рамны сделала его слабым, уязвимым, безразличным к себе. На свете не осталось ничего, что заставило бы его держаться за эту серую жизнь.

Память снова вернула его к событиям того дня…

2.

…Это был стандартный полёт в систему Альбигойи.

Стараясь не попасть в зону излучения звезды, Рэй слегка отклонил «Карнан» от курса. Тусклое серебро диска самой крупной планеты системы – Эрмигана – беспокойно блестело на экране. Планета летела по эксцентрической орбите вокруг Альбигойи, расшвыривающей вокруг мощные потоки заряженных частиц, и искать на ней признаки жизни не имело смысла. Эрмиган был слишком молод. Местами раскалённая магма ещё вырывалась наружу, вздымая кору. Лава вытекала из жерл вулканов, огненные вспышки озаряли затянутое пеплом небо.

В галактике Колесо Эла столько звёзд, и уже были обнаружены многообещающие планеты, но как же неприветлив был Эрмиган! Их маленькая экспедиция должна была только провести стандартные исследования.

Рамна была молчалива. Может быть, она что-то предчувствовала? Рэй был устроен не так. Он всегда словно нарочно искал нелёгких путей.

Зачем, зачем он отпустил её одну?! Но задача казалось такой простой: капсула опускается на поверхность планеты и после выполнения программы возвращается на орбиту к основному кораблю.