Страница 5 из 19
Пытаясь призвать мерзавцев к порядку, я стал искать способы выхода из довольно щекотливой ситуации. Идти полностью голым к деду, которого еще надо было найти, а уже потом следовать с ним за верхней одеждой в гардероб, желания у меня не было. К тому же давила ответственность за несохраненные вещи, с таким трудом собранными для меня для всей семьей. Второго сбора плавок, шапочек и все остального просто не состоялось бы. А потому мое первое занятие в бассейне могло уже сегодня стать и последним.
Понимая, в каком положении я оказался, а также прекрасно зная, что сейчас в посещении бассейна занимающимися наступает перерыв и, именно по этой причине в зале появилась уборщица, я начал искать выход из сложившейся ситуации. Вернее сказать, сначала я пережил несколько внутренних трансформаций своего организма. Сначала внутри меня что-то неистово закипело. Дыхание мое стало горячим. Нос, уши и глаза загорелись. Потом на ладонях и ступнях выступила влага, а за ними потом покрылась спина, подмышки и плечи. Затем я стал мокрым от волнения весь.
Первая мысль, что всплыла в моей голове от крайнего отчаяния и пребывания в положении брошенного в беде человека, была посвящена сокрытию себя на неопределенное время в душевой под видом продолжения мытья. Но воспроизведения в мозгу временных затрат на это мероприятие отодвинуло от меня этот план подальше. Отсутствие свежих мыслей ввело мое тело в следующую стадию трансформации, при которой обильное скопление пота на моей поверхности еще не испарилось в атмосферу, а кожа молниеносно приняла вид, который в народе называется «гусиной». Уверяю вас, что именно моя версия того самого «гусиного» состояния была на зависть любому залетному гусю. А качество поверхности соответствовало новенькому листу наждачной бумаги.
Именно в таком состоянии я осторожно высунул свой нос из двери раздевалки, что вела в длинный коридор, один конец которого упирался в темный тупик хозяйственного назначения и завершался кладовой для всякого хлама. Второй направлялся к лестничной клетке, которая заканчивалась внизу обилием зеркал, дверями непонятно куда ведущими, скамейками для посетителей, стационарными фенами на стенах и гардеробом.
На мое счастье я увидел в хозяйственной части коридора своего дедушку. Как он проник туда, куда посторонним без сменной обуви и в верхней одежде был вход воспрещен, я не знал. Да и до того ли мне сейчас было? Дед стоял неподвижно и пялился на кого-то в бассейне широко открытыми глазами. В данном случае его глаза были действительно открыты невероятно широко. К тому же в таком положении они замерли, и если бы не особенный блеск в них, напоминавший нанесение смазки для увлажнения поверхности, то деда можно было принять за не живого. Вдобавок, его рот был приоткрыт в одну пору с глазами, будто дополнял до стадии гармоничности общую картину. И если бы не моя близорукость, то я бы еще увидел у деда третий признак его увлеченности чем-то особенным, что он рассматривал в данный момент времени. Это была свисающая с нижней губы слюна, вытянувшаяся уже до груди и продолжавшая медленно опускаться все ниже и ниже.
Вместо того, чтобы сразу позвать его на выручку, я вдруг бросил свой мимолетный взгляд в окно, что отделяло территорию бассейна от коридора, шедшего как раз напротив раздевалок и душевых. В нем я увидел объекты вожделения своего деда, выразившиеся на его широко открытых глазах, открытой во всю ширь ротовой полости и свисающей ниже груди слюне. За окном только что спустились в воду несколько молодых особ женского пола, посетивших, скорее всего, какую-то внеплановую тренировку или пришедших просто поплавать. Дед смотрел на них, не отрываясь.
– Деда, – тихо позвал его я, все еще осторожно выглядывая из-за двери помещения мужской раздевалки, так как в этом положении меня не было видно из дальнего конца длинного коридора.
Реакции не последовало вообще никакой. Мой дедушка меня не слышал. Поза его оставалась прежней. Признаки увлеченности наблюдением за купающимися дамами за стеклом были в прежнем наличии. Слюна свисала на уровне живота.
– Деда! – повторил я немного громче и тут же, не дожидаясь его ответа, снова добавил, опять прибавив уровень звука: – Дед!
И снова ничего не изменилось, кроме слюны, достигшей, пройденным по вертикали расстоянием, пределов поясного ремня.
– Дед! – почти закричал я ему, дополнив обращение призывом к спасению: – Помоги!
Ждать было нечего. Дед молчал. Он словно замер в одной единственной позе. В той самой, в которой встретил отчаянное сопротивление визуальному соблазну. Только слюна, свисавшая с его нижней губы, преодолела отметку начала собственного движения вдоль нижних конечностей и остановилась на мгновение на уровне бедер.
Этот факт смутил меня больше всего. Он же направил меня на путь самостоятельных действий. Я, робко сгибаясь всем телом под тяжестью стыда от пребывания в общественном месте в полностью обнаженном виде, осторожно выбрался в коридор из помещения мужской раздевалки. Из одежды, как я уже упоминал, на мне были только резиновые тапочки. Чтобы выглядеть как можно культурнее, я сжимал в ладошках свое причинное место, вернее заслонял ими то, что там было. Семеня ножками, я на цыпочках двигался в сторону деда, внешний облик которого не подвергся ни единому изменению. Только висевшая слюна приблизилась к уровню его коленных чашечек.
– Деда! – уже не тихо произнес, а пискляво простонал я, надеясь на спасительное участие родственника в моей судьбе.
У себя за спиной, где-то в начале коридора, со стороны лестничной клетки, я услышал чей-то злобно-веселый тихий смех. Вернее, растянутый во времени смешок, которому не придал никакого значения, так как на это у меня совершенно не было времени. Я был занят спасением собственной чести и медленно двигался навстречу стоявшему неподвижно своему деду, тело которого впало в паралич воли и конечностей от наблюдения за чем-то жутко интересным, что невольно демонстрировали ему несколько особ, находившихся в это время в воде бассейна. Перед этим же они успели некоторое время дефилировать на его глазах, от входа в женскую душевую до спуска к плавательным дорожкам, абсолютно не подозревая, что мой любимый дедушка за ними наблюдает.
Впрочем, для меня сейчас это было уже неважно. Отчаявшись дозваться помощи деда, я перестал напрягать свои голосовые связки и двигался навстречу спасению собственной личности, надеясь спрятаться за родственные узы, как это делают абсолютно все дети в мире, не разделяясь на классовую и расовую принадлежность, а также, невзирая на принадлежность к человеческим особям или к животному миру. Я – детеныш и хочу спрятаться под крыло матери. В данном случае – своего деда.
Уже проделав примерно половину пути от мужской раздевалки, я вдруг почувствовал то, что взрослые люди называют интуицией. А проще говоря, ощутил нечто особенное, похожее на подсказку собственного сердца, которое заставило меня именно сейчас остановиться и повернуть голову в сторону двери, за которой находилась особенная для каждого мужчины практически любого возраста запретная для свободного посещения организация, называвшаяся женской раздевалкой и расположенной за ней соответствующей душевой. Я замер на месте и, повинуясь зову личного мужского сердца, повернул свою юную голову в сторону заветной для любого мужика двери.
Та была приоткрыта. Причем достаточно широко, чтобы увидеть большую часть пространства помещения, которое в данный момент было совершенно пустым. Однако, стоит сейчас заметить, что вовсе не похоть руководила мной, когда я остановил свой взгляд на просвете дверного проема, открывавшего мне мир неведомого и желанного. Я почувствовал присутствие в нем собственного спасения и не прогадал. Глаза мои коснулись мирно раскиданных по полу чьими-то заботливыми руками моих личных вещей, украшенных яркими красками пакета одной из многочисленных торговых сетей.
Я был счастлив. Поток положительных эмоций хлынул в мою сторону. Не веря своим глазам, я бросился в запретное для особей моего пола помещение и стал быстро собирать с пола свою одежду, полотенце и принадлежности, упорно веря в ошибочность действий лиц, бросивших их сюда по какому-то жуткому недоразумению. При этом смеха и слов удивления за своей спиной, что прозвучали оттуда же, откуда до этого кто-то одарял меня злобно-веселыми тихими смешками, я уже не слышал.