Второй сын

– Я Лиис из Лиока, – вяло ответила Гисла, и женщины на пару мгновений смолкли.

– Быть может, у нее с головой неладно, – пробормотала Лагата.

– Нынче у всех у нас с головой неладно, – отвечала Лисбет.

Оттерев Гислу почти дочиста, Лагата велела ей вылезти из ванны, завернула в одеяло и усадила на табурет у огня, что развела Лисбет. Они втерли ей в волосы масло и, выждав несколько минут, принялись осторожно распутывать их гребнями и просто руками. Когда они закончили, волосы блестящим покрывалом легли ей на спину.

Они вычистили грязь, застрявшую у нее между пальцами рук и ног, и отшлифовали ногти небольшим камнем. Когда Лагата взяла ее за руку, она, сама того не желая, фыркнула от резкой боли, но старухи, казалось, не заметили руну. Они решили, что это след от побоев, и вновь заквохтали, заохали, окружая Гислу заботой.

Закончив возиться с ее волосами, они намазали ей ладонь целебной мазью и перевязали ветхой тряпицей.

Леди Лотгар вернулась с супом, хлебом и ночной рубашкой, одолженной у чьего‐то маленького сына. Рубашка была чистой и белой, заношенной и очень мягкой. Женщины натянули на Гислу рубашку и усадили есть.

К концу трапезы Гисла устала так, что глаза у нее смыкались сами собой. Ее уложили на кровать в углу комнаты.

– Спи, Лиис из Лиока, – велела леди Лотгар, и в ее голосе вновь послышалось изумление. – Здесь тебя никто не обидит.

Они ушли, и Гисла на время осталась одна. Она была признательна им за это, хотя и знала, что они караулят прямо за дверью.

Она попыталась было спеть для Хёда, вызвать его, проверить их связь, но заснула прежде, чем сумела пропеть хоть одну ноту.

Женщины подыскали платье из ткани зеленого лиокского цвета и нарядили ее так, словно ей предстояло стать женой короля. Волосы, заплетенные в косы, свернули в сложную прическу, а щеки нащипали, чтобы они казались румяными, – хотя путникам предстояло провести в седле много дней. Проводить их вышли все жители деревни. Они веселились и приветствовали ее как принцессу. Быть может, они просто радовались, что им удалось уберечь собственных дочерей.

Лотгар спросил, сможет ли она сама ехать верхом, и, когда она кивнула, усадил на старую лошадь, столь смирную, что сон от бодрствования у нее отличался лишь тем, что во сне кляча не перебирала ногами. Ярл Лотгар ехал первым. Длинная плеть его косы незаметно для глаз переходила в длинную плеть хвоста его коня. И коса, и конский хвост были одного цвета.

У всех людей Лотгара были длинные косы. Ликан объяснил, что по традиции, когда король Сейлока умирает, мужчины всех кланов в знак скорби обрезают себе волосы. Длинные тугие косы, прежде лежавшие у воинов на спине, исчезают. Косу можно растить, пока правит один король, но потом ее срезают в знак окончания одной эпохи и начала другой.

В Сейлоке продолжительность правления короля определяют по длине кос его воинов.

– Король Банрууд правит уже пять лет. Но он молод и будет править еще долгие годы, – сказал Ликан.

Лотгар недовольно заворчал.

– Тише, брат, – предупредил Ликан.

Гисла решила, что Лотгар не слишком уважает короля.

– Хранители Сейлока вообще не отпускают волос, – сказал Лотгар через плечо так, чтобы она поняла, что он обращается к ней. – Их головы всегда гладки. Тот, кто отращивает косу, выражает преданность королю. Задача хранителей – держаться отдельно. Дочерей кланов тоже будут держать отдельно. В храме.

Они провели в пути три дня. Ночевали под открытым небом, и каждую ночь, пока она спала, мужчины стояли вокруг нее караулом. Почти так же, как камни Хёди.

– Пока ты среди моих людей, тебя никто не тронет. Ни одного волоска не упадет с твоей головы, – обещал Лотгар.

Обещание вселяло покой, и она ему верила. Лотгар был добрым и шумным, люди его любили. Ей он тоже нравился: он следил, чтобы ее хорошо кормили, чтобы за ней приглядывали, и не требовал, чтобы она говорила.

К ней возвращался аппетит, и она съедала все, что давали. Но она перестала говорить и не отвечала на вопросы, которые без конца задавали ей все вокруг. Теперь она была Лиис из Лиока: таков был ее обычный ответ на любые расспросы. Она верила, что Лотгар и его люди, подобно старухам в доме ярла, тоже считают ее глупой или верят, что она пережила нечто страшное. Ей и самой так казалось, но молчание представлялось ей лучшим из ответов. Если она не говорила, то и не врала. А сказать правду она не могла. Им всем была нужна дочь Лиока. Им не нужна была девочка, бежавшая от мора.

Ликан старался ее обучить, словно знал, что она не та, кем ее хотят видеть. Он много говорил о ярлах – об их кланах, их цветах, о животных, в честь которых они были названы. Лиок – лев, Адьяр – орел, Берн – медведь, Долфис – волк, Эбба – вепрь, Йоран – конь. Пока он рассказывал, Гисла представляла себе звезду, которую начертил на песке Хёд.

– Тебе известна легенда о Хёде? – спросила она у Ликана, когда он закончил. Ликан изумленно взглянул на нее.

– Да она разговаривает, – буркнул он.

Она тут же пожалела о том, что раскрыла рот.

– О слепом боге Хёде? – спросил Ликан.

Гисла лишь чуть кивнула, но этого оказалось достаточно, чтобы Ликан вновь заговорил:

– Да. Я знаю о Хёде. Знаю обо всех богах.

– Кто‐то верит, что мальчик из храма – бог, – вмешался один из людей Лотгара. – Поговаривают, что он сын Тора. Многие считают, что хранителям нужно сделать его королем. Вместо Банрууда.

– Я видел, как он однажды поборол многих мужчин, – сказал другой воин.

– То, что происходит во дворе дома, не называют борьбой, – буркнул Лотгар.

– Но ведь он еще в детстве убил человека, ярл Лотгар! И не одного, – возразил еще один воин.

– Он еще ребенок, хоть и размером с мужчину, – сказал Ликан. Взглянув на Гислу, он, по своему обыкновению, пояснил: – Его имя Байр. У него нет клана. Его вырастили хранители. Все зовут его мальчиком из храма.

– Силой он не похож на других людей. Его сила превосходит все мыслимые пределы, – признал Лотгар.

– Брат, он едва говорит. Заикается, словно безмозглый дурак, – сказал Ликан.

– Боги несовершенны, Ликан. Сыновья Одина даровиты, но не безупречны.

– Хёд был слеп, – мягко напомнила Гисла, и на мгновение все стихли, обдумывая ее слова.

– Байр не бог. Он ребенок, – настойчиво повторил Ликан.

– О да. Ребенок, которого боится король, – сказал Лотгар и рассмеялся, словно эта мысль доставляла ему удовольствие.

Храмовая гора вздымалась над дорогой. Она была покрыта зеленью и так высока, что вершина терялась среди облаков, и от этого казалось, что гора проткнула сумеречное небо. Но при виде этого зрелища ахнула одна только Гисла. Люди Лиока уже бывали здесь, хотя и обрадовались, снова увидев гору.

– Вот Храмовая гора, – сказал Лотгар. – Слева, над стеной, виднеются шпили и купол. Справа – обитель короля, замок Сейлок. С горы видны все земли кланов во всех направлениях. Неплохое место для жизни, Лиис из Лиока.

Он произнес ее новое имя так, словно оно было настоящим, хоть оба они и знали, что оно поддельное. Это всего лишь имя, подумала она. Просто имя. Даже чем‐то похожее на Гислу. Оба срывались с языка с похожим шипением. Правда, ее настоящее имя, Гисла, произносил у нее в голове материнский голос, а вот Лиис слышалось как проклятие, краткий, оборванный шепот. Оборванная жизнь. Нет, она не испытывала ненависти к этому имени. Оно напоминало ей одежду Хёда. Не слишком ей подходило. Быть может, она до него дорастет. Или вырастет из самой себя.

– Теперь ты поедешь со мной, Лиис из Лиока, – сказал Лотгар. – Так я сумею лучше тебя защитить. Я хочу, чтобы король Банрууд видел, что ты под моей защитой. И теперь… и потом, когда я уеду.

Ликан спешился, снял ее с мирной клячи, пересадил на коня ярла, перед Лотгаром, а сам снова вскочил на лошадь. Конь Лотгара в знак приветствия тряхнул золотистой гривой и фыркнул. Лотгар обхватил ее за талию своей огромной рукой, крепко прижал к себе, и они начали подниматься в гору, к воротам храма и постройкам, стоявшим за стенами.