Страница 7 из 19
– На бомжа не похож… И загар – будто из Турции вчера прилетел…
– Не загар, – отвечает Злой. – Он казах или кто-то из этих, из Азии, в общем.
– Да ладно… Документов у него с собой не было?
– Я не нашел, – отвечает Сергей. – Да где им тут быть?.. Полкармана на нитке болтается.
Злой командует:
– Давайте выводите его.
Костян с Сергеем ставят деда на ноги и, придерживая, выводят из «штаба». Успокоившийся было в тесном замкнутом пространстве, на улице тот начинает проявлять признаки беспокойства – поскуливать, судорожно вертеть головой, озираясь по сторонам. Боится, понимает Сергей. Того, что загнало его под железнодорожные вагоны?
– Слышь, ты кто такой? – неожиданно обращается к старику Раздобревший.
Тот даже не смотрит на него.
– Я пытался с ним разговаривать, – произносит Сергей, – но он как каменный…
– Назад посадим? – спрашивает у напарника Раздобревший. – Не перепачкает он нам там все?
– А ты его в багажнике везти собрался? – огрызается Злой.
– Не, ну хотя бы подстелить что-нибудь…
Словно загипнотизированный мутным глазом луны, старик замолкает, позволяя охранникам вывести себя за ворота, к полицейскому «форду». Раздобревший открывает перед ним дверь. Девятиэтажный, шепотом все поминая бабушку на фронте, помогает деду устроиться на заднем сиденье. Лохмотья, в которые превратились его попугаистая гавайка и штаны из коричневого вельвета, не скрывают выцветшие синюшные наколки на руках-ногах.
Костян оборачивается к полицейским:
– Это, парни… Куда вы его?
– Тут «скорая помощь» рядом, на Костюхе, – отвечает Злой, – пусть проверят его на всякий случай, узнают, какой группы кровь на нем, его-не его, а потом посмотрим.
– Может, по наколкам его пробить? – предлагает Девятиэтажный. – Похоже, он зэк бывший. Вон, перстни на пальцах…
– Без вас разберемся, – говорит Раздобревший, который из тех копов, что испытывают превосходство над обывателями, а уж тем более – над всякими недоделками вроде охранников.
Он оглядывается вокруг, цепляется взглядом за шрам на левой щеке Сергея.
– Мужики, а что за помойку вы тут стережете?
Сергей мысленно соглашается с Раздобревшим. Пустыри, разбитые дороги, приземистые гаражи, напоминающие загнанные на запасные пути вагоны. Бетонные заборы с ребристыми выступами, делающие плиты похожими на окаменевшую шкуру доисторических рептилий. Наваленные кучи грунта и мусора, словно вспухшие в паху города лимфоузлы. Листки объявлений с женскими именами и телефонами. Подпирающая небо труба, как поднятый в предостережении указательный палец. Или средний – и не в предостережении. Все ржавое, пыльное, замурзанное. Накрытая давно нестиранным тюлем белой ночи выработанная и превращенная в помойку земля, по которой слоняются псы размером с маленькую лошадь. А луна над всем этим вроде блюдца со скисшим молоком.
Самое место для таких, по мнению Раздобревшего, человеческих очистков как они с Девятиэтажным.
– Железнодорожники грузовой терминал тут собрались строить, – объясняет Сергей. – Это они пока строительную площадку огородили, скоро начнут.
Не дослушав объяснений, Раздобревший кивает на стоящего в сторонке Франки:
– Чья?
– Моя, – отвечает Костян.
Франкенштейн, Франки, как зовет ее Девятиэтажный – двадцатилетняя «хонда прелюд» на двести шестьдесят лошадей. Фиолетовая дверь и черное крыло с разборки заплатками выделяются на стального окраса корпусе. Костяну все не найти времени и денег перекрасить их после случившейся полгода назад аварии.
– Гонщик, что ли? – интересуется Раздобревший.
– Вроде того.
– А движок, если проверить, тот, что в пэтээске? – решает докопаться Раздобревший.
– Хочешь – проверяй, – пожимает плечами Девятиэтажный.
Его Франки – «корч». Тачка, из которой выкорчевана вся родная внутрянка. Поменяны двигатель, подвеска, тормоза, а коробка вообще от «хонды инспайр». Так что, еще вопрос, что у него там по документам. Но Раздобревший уже теряет интерес, отходит в сторонку к хилой березке и поворачивается к ним всем спиной. Сергей слышит звук расстегиваемой «молнии», отворачивается. Пухляк в униформе, пристроившийся с распахнутой ширинкой к молодому деревцу, вызывает у него смутные дурные ассоциации.
Где там Данька?
Сергей оборачивается. Сын, не покидая охраняемой территории, маячит за решеткой ворот, уткнувшись в телефон. Сергей думает, что в годы его детства старик с окровавленным лицом стал бы для него приключением на пол-лета, надолго сделав героем среди сверстников, а теперешним детям ничего не надо, кроме гаджетов и этого их тик-така.
Злой тоже видит мальчишку и с досадой спрашивает у спины Раздобревшего:
– Там скоро опустошишь баки? Ехать пора.
– Куда-то торопишься? – застегивая штаны, спрашивает Раздобревший. – Ну так и надо было у этих, в «Русалке», штраф лавандосом брать, а не пивом.
5. Дважды два
Будильник на телефоне вырубает Аглаю из каменного сна, словно бажовский Данила-мастер. Она на ощупь выключает звонок, садится в постели, только потом открывает глаза. Проснуться получается, лишь встав под прохладные струи душа. Шершавое ощущение легкого похмелья сродни вымученной улыбке обветренными губами. Хорошо, не получилось вчера допить тот «устричный» коктейль. На завтрак – кофе, две галеты с сыром, остатки творога, у которого сегодня кончается срок годности. Десертом – чувство вины от всплывших в памяти отцовских слов и сигарета по дороге к метро.
Шагая по непросохшему после короткого ночного дождя тротуару, Аглая думает, что надо позвонить Даньке. Или сразу бывшему? Устроить им обоим нагоняй, что не рассказали о своих планах отправиться в ночную смену. Хотя сейчас, наверное, еще рано. Пускай уж отоспятся, тихушники. Только бы не забыть…
Наглотавшись сонных, вяло шевелящихся людей гусеница подземного поезда еле ползет темными извилистыми норами между станциями, на платформах ее из всех дверей тошнит пассажирами. Аглая отгораживается от толпы «сеннхайзерами», в которых долбят басы и барабаны. Свежие пиратские копии летнего ликвид-фанка, зовущие на пляж. Аглая улыбается, мысленно обещая T & Sugah, мол, скоро, ребята, и ловит на себе заинтересованный взгляд стоящего рядом мужчины. Тот тут же делает вид, что всего лишь разглядывает ее разрисованный черными змеями шарфик. Ну, тогда и нечего… Доехав до «Сенной», Аглая поднимается на поверхность, где разгуливается новый день. Проходя мимо витрин еще закрытого чайного магазина, начинает мечтать о чашке зеленого чая, которую выпьет, добравшись до офиса.
Мечты так и остаются мечтами.
Первой в ее кабинет влетает заместительница, следом – коммерческий директор с лошадиной фамилией Солнечная и лошадиным же вытянутым лицом. С бумагами наперевес, они застают Аглаю в полупозиции – на правой ноге еще уличный ботильон, левая уже переобута в офисную туфлю на высоком, но удобном каблуке. Замша и коммерческий начинают говорить одновременно. Аглая понимает лишь, что им до зарезу надо провести платеж по вчера вечером пришедшему и никем еще не подписанному договору цессии.
– Бли-и-ин, девчонки, – Аглая заканчивает переобуваться и выпрямляется. – Его даже юрики не смотрели. Как по нему платить каким-то?.. – она ищет и не находит договор на заваленном бумагами столе.
– Орех катается кругами, – предупреждает Солнечная. – С утра звонил… Сама ему и говори тогда.
Генеральный легок на помине. Без стука входит в кабинет, останавливается на пороге, здоровается сразу со всеми, после чего интересуется:
– А меня возьмете в свой клуб истинных дорогуш?
– У нас вообще-то членство по гендерным признакам, – первой реагирует Ирка, Аглаина замша.
– Членство по отсутствию членства? – скорее резюмирует, чем спрашивает гендир.
Дорогуши с усмешками переглядываются на раскованную шутку генерального.
– Проходите, Александр Алексеевич, – гасит улыбку Аглая.
– Так что, отправили уже, да? Платежка есть? – интересуется гендир.