Колодцы Маннергейма

Но дед Иван оказывается прав.

Здесь в сто раз интереснее, чем в «Гранд Макете». Во-первых, тут тоже есть миниатюрные модели кораблей – парусных фрегатов, броненосцев, эсминцев и даже авианосца, на палубе которого выстроились вертолеты (а самолеты, наверное, считается, что улетели на задание). Во-вторых, кроме моделей, здесь все настоящее: царский трон с подлокотниками в форме звериных лап, старинные пушки-«единороги», ядра, мундиры, маленькая (но всамделишная) подводная лодка на двух человек, ботик Петра Первого, носовые фигуры с кораблей и тринадцатиметровое галерное весло (стукнуть бы им по башке Стаську, когда снова начнет приставать), которым гребли сразу четыре человека. В-третьих, в музее на стенах висят картины со сражающимися кораблями, фотографии старинных моряков и даже телевизор, по которому показывают черно-белое кино про крейсер «Варяг». В-четвертых, дед Иван, словно забыв про свою неразговорчивость, водит его за руку между экспонатами и шепотом рассказывает всякие увлекательные истории – и даже не всегда про то, возле чего они сейчас стоят. Рассматривая двухместную подводную лодку, он вспоминает, как в детстве хотел такую же, но удалось построить лишь плот, на котором он, катаясь со своими друзьями (надо запомнить, как дедушка клево называет их «пацами»), чуть не утонул, поскользнувшись и упав в холодную сентябрьскую воду.

– Болел потом две недели, школу пропустил, – заканчивает он свой рассказ. – А после этого парусным спортом увлекся, даже на настоящем швертботе научился ходить.

Данька хихикает, думая о том, что деду Ивану повезло – и на плоту покатался, и в школу не надо было ходить. Красота!

Не до смеха ему становится, когда он видит витрину с названием «Осколки снарядовъ, извлеченные у раненыхъ въ бою 1-го августа 1904 года крейсеровъ «Россiя», «Громобой» и «Рюрикъ». Под стеклом лежат кусочки металла, с виду безобидные, но на деле – несшие смерть живым людям. Данька чувствует, как его спина вдруг покрывается холодными мурашками. Это вам не ролик на тиктоке, где плюют вверх, а потом ртом ловят свою же слюну.

Вот осколок, вынутый из раны комендора (так раньше на флоте называли артиллеристов, объясняет дед Иван) крейсера «Громобой» Ивана Лобзина. Угодивший в среднюю треть правого бедра комендора осколок был извлечен, а Иван Лобзин после длительного лечения выздоровел. Его коллеге, комендору крейсера «Россия» Федору Филлиппову, повезло меньше. Крупный осколок раздробил ему бедренную кость. Комендор поправился, но с «укорочением конечности на 1 ½ вершка», как написано под осколком. То есть, моряку отрезали часть ноги. Полтора вершка – сколько это, интересно, в сантиметрах? Дедушка подсказывает, что вершок равняется четырем с половиной сантиметрам. Полтора вершка тогда будут… Данька хмурит лоб, шевелит губами, пытаясь сосчитать в уме. Почти семь сантиметров! Ого! Он смотрит себе под ноги. Всю ступню, получается, отрезали!.. А старшему боцману «Громобоя» Степану Коваленко, из голени которого (Данька нагибается и для чего-то трогает себя за это самое место) врач достал осколок снаряда, похожий на рыболовный крючок первобытных людей, пришлось совсем плохо. У него случилось гнилокровие (заражение крови), отчего он взял да и умер.

Потрясенный Данька отходит от витрины.

– Деда, – задумчиво окликает он дедушку. – А с кем они дрались, крейсера?

И неожиданно оказывается, что японцы, до того, как придумали свои аниме, суши и караоке, очень любили со всеми повоевать. В том числе, и с русскими. Надо же, а Данька и не знал…

Когда они выходят из музея, Данька с удивлением обнаруживает, что город подстраивается под его военно-морское настроение. В воздухе висит водяная пыль, которую колючий ветер швыряет прямо в лицо, шум шин по мокрому асфальту напоминает плеск набегающих на песчаный берег волн, и кажется, что где-то над ухом вот-вот заорет чайка.

Они садятся в дедушкину машину. Дед Иван заводит двигатель и, глядя на Даньку в зеркало, спрашивает:

– Понравилось?

– Очень, – честно отвечает Данька. – Спасибо, деда.

Дед Иван молча кивает. В следующий раз он открывает рот лишь минут через пятнадцать, когда по громкой связи звонит его подруга Анна Леонидовна.

– С окуньком из музея возвращаемся, – отвечает дед на ее вопрос, где они. – По дороге в одно место заскочим – и домой…

Данька перестает слушать их разговор, размышляя о жутковатых кусочках металла, оставшихся в музейной витрине. Сам он ни за что бы не отдал осколок, если бы его таким ранило. Повесил бы на шею на веревочке, чтобы все видели и завидовали…

– Окунек! – окликает его дедушка. – Аня спрашивает, что приготовить на ужин, пасту или ньокки? Что хочешь?

Данька хлопает глазами. Ему сразу представляется початый тюбик пасты «рокс» со вкусом колы. Ужинать таким?.. И что за ньокки? Какие-то крохотные зверьки?..

– Я не знаю, – говорит он. – Мне, наверное, все равно…

– Ладно, – произносит дед Иван. – Ань, а давай, ты пиццу спечешь. Не зря же почти год в Неаполе околачивалась…

Данька радуется. Пицца – это вкусно. Хотя у дедушкиной подруги все получается вкусно, даже нелюбимая им греча с печенкой, потому что Анна Леонидовна работает поваром в ресторане деда, а до этого была поваром в куче других ресторанов, даже заграничных.

Минут через десять после разговора автомобиль притормаживает на узкой незнакомой улочке, дома на которой через один прячутся в строительные леса и зеленые сетки. Дедушка оборачивается к Даньке:

– Подожди, окунек, я скоро.

Он выходит из машины и идет к магазину с закопченными окнами. Над окнами вывеска – «Старая книга». Что деду Ивану там понадобилось? Он возвращается к машине спустя несколько минут и, сев за руль, протягивает Даньке книжку. Старую, как и обещано магазинной вывеской.

– Держи.

Данька осторожно, словно та может укусить, берет в руки потрепанную книжку. Не сказать, чтобы он прямо великий любитель книг, лучше, конечно, поиграть в овощей, но все-таки кое-что не из школьной программы читать ему доводилось. Про Гарри Поттера, про Шерлока Холмса или там про Фродо… Интересно, зачем дедушка купил ему эту книгу?

Чувствуя странный запах от чуть пожелтевших страниц, Данька разглядывает обложку. Книгу написал писатель по фамилии Пѝкуль. Или Пику̀ль? А называется она «Крейсера»! Неужели про эти самые корабли? Данька с волнением открывает книгу, перелистывает и жадно втыкается взглядом в страницу. Первая же строчка, переполненная энергией, приводит его в неподдельный восторг: «Ржавое и уже перетруженное железо рельсов жестко и надсадно скрежетало под колесами сибирского экспресса». Дальше, правда, идут какие-то многочисленные разговоры, но ведь не все же люди молчуны, как дед Иван…

Данька испуганно отрывается от книги, мельком видит, что они стоят на перекрестке перед горящим красным светофором.

– Ой! – произносит он. – Забыл сказать спасибо, деда!..

И видит в зеркале усмешку каменного моаи и старый шрам.

– Все в порядке, окунек. Пожалуйста…

* * *

Солнечная конница неожиданно прорубается сквозь строй смурных туч, и все на кухне радостно преображается. Лучи солнца разбегаются по полу, резво скачут по шкафчикам, будто оставляя следы от пальцев на ручках, отражаются зайчиками от металлических поверхностей и от блестящего ножа, которым орудует Анна Леонидовна, нарезая на малюсенькие кусочки кольца консервированных ананасов.

Ананасы пойдут в пиццу по-гавайски, одну из трех, что готовит им то ли на поздний обед, то ли на ранний ужин Анна Леонидовна.

При первом знакомстве Данька пытается называть ее бабушкой Аней, за что тут же получает от нее нагоняй.

– Сам посмотри, какая я тебе бабушка? – спрашивает Анна Леонидовна у оробевшего Даньки.

И в самом деле, не смотря на свой возраст, на бабулю – из тех, что с перегоревшими лампочками в головах и с авоськами в руках таскаются по магазинам – Анна Леонидовна не похожа. Стройная, с короткими светлыми волосами, со смешной татуировкой бутылки шампанского и двух раскрытых устриц на правой руке, без морщин на лице и вечно во всяких нарядах, которые Данькина мама называет «стильными». Это Анна Леонидовна установила в дедушкиной квартире по-настоящему смертоносную стереосистему и время от времени слушает на ней пластинки со странной, по большей части медленной, музыкой. А еще она веселая, водит блестящую красивую машину и может разговаривать по-французски, потому что давным-давно несколько лет прожила в Париже.