Колодцы Маннергейма

– …Останешься в Питере – все равно будешь вариться в том же котле, – говорит Муратов Аглае в свой последний день работы в «ПСИ». – Я уже не могу видеть все эти рожи, а на пенсию еще рано…

Некоторое время спустя становится ясно, что Муратов не просто уезжает в Испанию, а бежит от неприятностей. Полиция разыскивает его из-за каких-то сомнительных делишек, напрямую никак не связанных с его директорством.

Из «No Tourists» вываливается та самая компания шумных немолодых испанцев и затевает шутливую перепалку. Кто-то не хочет продолжать вечер, отнекивается, другие тащат его еще выпить и потанцевать в Грасию. Громкие хриплые голоса разлетаются по пустой улице, будто кто-то просыпает их с темного неба.

Аглая идет обратно в бар, подходит к стойке. Бармен с классическим римским профилем, вытатуированным на предплечье распятьем и сережками-крестиками в ушах похож на тамплиера, стерегущего найденный Священный Грааль, но готового по сходной цене уступить часть его содержимого. Аглая просит порцию вермута. Тамплиер невозмутимо берется за бутылку «Yzaguirre», наливает из нее в низкий стакан, кидает туда пару больших кубиков льда, дольку апельсина и предварительно чуть сплющенную пальцами пряную маслину.

Со стаканом красного вермута Аглая подсаживается к волшебнику и Шеру в тот момент, когда одна из команд в телевизоре над ними получает право на пенальти.

– …Нет, – качает головой Муратов, – сам лично эти работы я не принимал. Для этого есть специальные люди. Кто? Наш тогдашний главный инженер, Вазин Антон Борисович. Аглая, он еще работает у вас?.. А подпись, разумеется, моя – как генерального директора… Павел, мы уже заканчиваем? А то барышне с нами скучно, – улыбаясь, смотрит он на своего бывшего главного бухгалтера.

– Да, еще минуту.

Повернув голову к телевизору в другом углу, Аглая видит, как игрок устанавливает мяч, готовясь пробить по воротам соперника. Хмурое, сосредоточенное лицо вратаря так похоже сейчас на лицо Павла, записывающего ответ Муратова. Игрок разбегается и наносит удар. Мяч попадает в правую от вратаря штангу.

* * *

– Да зачем вам моя компания, Аглая? – смеется Шер. – Ваш протеже не просто так весь допрос взгляды кидал на улицу, где вы там… Вряд ли он обрадуется, если я останусь.

Прищурившись, Аглая смотрит на бывшего директора.

– Мне кажется, вы что-то неправильно увидели.

– Ну, может быть, – улыбаясь, Муратов поднимает вверх руки. – В любом случае, сами разберетесь, без меня. А мне еще домой ехать. Рад повидаться и помочь вам.

– Спасибо, Шерзод Давронбекович, – произносит Аглая. – Мучас грасиас!

– Де нада! (Не за что!) Кстати, помните, что у нас тут завтра Сан-Хуан? Фелис вербена!

– Си, кларо! Фелис вербена! (Разумеется! С наступающим!)

Она через витрину провожает взглядом Муратова, который выходит на улицу, садится на мотоцикл и надевает на голову шлем. Словно почувствовав, что на него смотрят, Шер оборачивается и машет Аглае рукой. Та салютует бывшему генеральному стаканом.

– Теперь отмечаем? – появляется у столика вышедший из туалета Павел.

– Догоняй, – Аглая салютует и ему.

– А это у тебя что?

Аглая разглядывает улыбающегося Павла, потом спрашивает:

– Шер говорит, ты весь допрос на меня томные взгляды кидал, да? А как же семья?

Смешавшись, Павел присаживается за столик.

– Не поэтому кидал. И не томные ни разу. Просто немного опасался, что ты там снаружи, одна… – видно, что он пытается подобрать слова и не может. – Еще утром был уверен, что лечу в Барселону с нормальным человеком, не ожидал, что ты…

– Ага, – кивает Аглая, снова вспоминая книгу Павла из самолета, – ебанутая, как Настасья Филипповна…

Павел хмыкает:

– Ну, не до такой степени. Но твоя тезка из книжки, Аглая Ивановна, если разобраться, тоже девица адская…

10. Олдскул

Сразу после завтрака дед Иван интересуется, чем бы Даньке хотелось заняться в эту пятницу. Тот знает, что когда взрослые так спрашивают, лучше не отвечать, что вот, было бы здорово до самого вечера рубиться на смарте в «Овощной апокалипсис», потом быстренько поужинать чем-нибудь вроде персикового компота из банки и снова, облизывая перепачканные сладким сиропом губы и пальцы, залипнуть в игру. Залипнуть до самой ночи или даже пока не пройдет целиком, сразившись в конце с самым биг-боссом – мутировавшей от всяких минеральных удобрений Тыквой, которую дядя Костян почему-то называет «Хреном-с-Горы».

Но сегодня врать не приходится. Данька рассказывает дедушке, что давно хочет сходить в «Гранд Макет России».

– Куда?

Ну как так? Ничего эти взрослые не знают. Приходится дедушке, как маленькому, объяснять, что за «Гранд Макет».

– Там даже модель тюрьмы есть, – выкладывает Данька прибереженный напоследок козырь.

Услышав про тюрьму, дед Иван хмыкает и говорит:

– Ладно, окунек. Собирайся.

Ура!.. А что ему собираться? Через три минуты он готов. Пританцовывая от нетерпения, стоит в прихожей большой дедовой квартиры, в которой всего две комнаты, как и у них с мамой, но комнаты огромные, настоящие стадионы, а одна еще и соединена с кухней. В этой кухне Данька спит на диване, прямо напротив висящего на стене большого телевизора. А еще в квартире есть длинная застекленная лоджия, которую дедушка называет «теплицей», потому что на ней расставлены горшки со всякими цветами. Из окон лоджии видны деревья парка через дорогу. Даньке нравится торчать в «теплице», сидя на одном из двух стоящих там высоких стульев и глазея на улицу.

Дедушка появляется из спальни, одетый в костюм, в котором ходит на работу в свой ресторан. Данька мельком думает, что хотел бы, когда состарится, выглядеть, как выглядит сейчас дед Иван. Есть в его резком профиле, в седине, в быстрых глазах и скупых движениях что-то благородное и одновременно суровое, опасное даже. Чем-то дед Иван похож на Бэтмена из фильма про Темного Рыцаря, только постаревшего.

На улице хмуро, с залива поддувает простудный ветерок. А мама, наверное, уже прилетела в свою Барселону, где жарко и можно спокойно купаться. При мысли о купании Данька ежится от холода.

Дедушка снова заставляет его сесть в детское кресло сзади. Пока они едут, в салоне автомобиля стоит тишина – дед Иван радио не слушает, а болтать о всякой ерунде, как дядя Костян, он не любит. Ладно, Данька может и помолчать. Будет смотреть за окно на места, где они проезжают. Вроде и ничего такого, а все равно интересно. По-другому, чем когда идешь пешком.

Один мост через неприветливую Неву, другой, третий. Вон торчит шпиль Петропавловской крепости, вон смешно скачут по волнам кораблики с туристами. Мерзнут там, наверное. А вот дедушкин автомобиль обгоняет самую настоящую карету, которой управляет дядька в сине-бело-голубой «зенитовской» футболке. Данька вдруг вспоминает, что у папы есть похожая кофта, правда, не «зенитовская», а с номером игрока французской сборной Рибери.

Они едут по набережной, сворачивают направо и останавливаются недалеко от большого здания из красного кирпича. Дед Иван говорит, что они приехали, и Данька выходит из машины на улицу, где понемногу накрапывает дождь. Дедушка берет его за руку и молча ведет к кирпичному дому. Данька не успевает подумать, что это не очень-то похоже на «Гранд Макет», как они оказываются прямо перед входом, где на стене висит табличка с надписью «Центральный Военно-Морской музей». Его что, обманули? Данька беспомощно оглядывается на дедушку, но тот уже поднимается по ступенькам к дверям. Даньке приходится поторопиться, чтобы не отстать.

– Деда, это же не «Гранд Макет», – шепотом произносит он в полупустом светлом вестибюле.

– Это лучше, окунек, – отвечает дед Иван и подходит к окошку, в котором пожилая тетенька продает им билеты.

Данька едва сдерживается, чтобы не заплакать от обиды. Не плачет, зная, как на его слезы отреагирует дедушка. Возьмет и посмотрит своим особенным взглядом. Мол, ты что, не мужик?.. А он мужик, пускай пока еще невзрослый. Моргая намокшими глазами, чтобы не капнула ни одна предательская слезинка, он понуро идет следом за дедом Иваном, и в голове почему-то крутится дурацкая песенка «Замечательный мужик меня вывез в Геленджик…»