Оруэлл

Экзамен по английскому языку являлся проверкой умения мыслить и излагать мысли на бумаге. Кроме того, нужно было продемонстрировать политическую грамотность: письменно охарактеризовать (по выбору экзаменующегося) отставного полковника или старого фермера, а также трех членов правительства, сочинить письмо родственникам о посещении театра…

Вообще же набор экзаменов явно был придуман каким-то туповатым бюрократом: зачем колониальному полицейскому, например, древние языки?

Все эти экзамены свидетельствовали об укоренившихся консервативных традициях, крепчайшим узлом связанных с бюрократизмом. Лучше или хуже, но все они были сданы (по уровню знаний Блэр оказался седьмым){113}. К будущим полицейским предъявлялись не слишком высокие требования. Принимая во внимание юный возраст кандидата, чиновники потребовали письменного согласия отца на службу сына. Первое форменное обмундирование также должны были оплатить родители контрактника.

Знакомые встретили решение Эрика с недоумением — если уж нести, говоря словами Киплинга, «бремя белых», то, во-первых, в одном из центральных городов Индии, а во-вторых, не в полиции, а на гражданской службе, несравненно более достойной и значительно лучше оплачиваемой. О том, что полицейская служба была на самом деле и безопаснее, и выше оплачиваемой (начинающий офицер получал в год 400 фунтов стерлингов, что для того времени было немалой суммой), знакомые обычно не ведали.

Вначале Эрик Блэр действительно серьезно относился к тому, что считал своим гражданским долгом. Этот долг был одной (правда, не единственной) из причин решения отправиться на колониальную полицейскую службу. Эрик вдохновлялся примером тысяч англичан, которые следовали призыву Киплинга:

Зачисленным в колониальную полицию предоставлялось право высказать пожелание о месте службы, назвав три предпочтительных района. Обычно никто не выбирал Бирму, входившую в сферу деятельности имперской полиции, — и из-за особо неблагоприятного климата, и в связи с тем, что она была присоединена к империи сравнительно недавно, в 1885 году, а потому здесь продолжалось повстанческое движение, по всей стране шныряли то ли партизанские группы, то ли просто разбойничьи шайки.

Блэр поставил на первое место именно Бирму, сильно удивив начальство. Свое решение он обосновал тем, что в Бирме жила его бабушка. Просьба была удовлетворена. Нежелание подавляющего большинства контрактников служить в Бирме было столь велико, что для привлечения на службу в этот регион выдавалась «утешительная премия» в несколько фунтов стерлингов, прибавляемых ежемесячно к жалованью.

Время прибытия в колонию было определено таким образом, чтобы новички оказались на месте назначения в прохладный сезон и привыкали к местному климату постепенно. 26 октября Эрик приехал в Ливерпуль и на следующий день на корабле «Хартфордшир» отправился в трехнедельное путешествие в главный город Бирмы Рангун. Государственным чиновникам предоставлялось право путешествовать в первом классе, и Эрик впервые наслаждался отдыхом, хорошей едой и напитками, а также разнообразными палубными играми. Во время остановки в египетском Порт-Саиде он по совету бывалых спутников купил «топи» — тропический пробковый шлем, который, как его уверяли, он должен носить постоянно, когда находился вне помещения.

Позже Блэр с насмешкой вспоминал рассказы, которыми его потчевали англичане в Бирме: местные жители не нуждаются в «топи», так как у них «плотные черепа», на которые не действует тропическое солнце; европейцы же должны прикрывать голову даже в сумрачные дни, ибо смертельные солнечные лучи, вертикально падающие вблизи экватора, легко проникают через любую облачность, даже во время сильного дождя. «Снимешь свой “топи” хотя бы на один миг, и ты умрешь». «Топи» был настолько прочен, что его хватало на весь срок службы, и согласно обычаю его торжественно, под восторженные крики, выбрасывали в океанские воды перед отбытием на родину{114}.

Еще на корабле Эрик имел возможность наблюдать расовое, социальное и имущественное расслоение между британцами и обслуживающим персоналом, набранным в основном из индийцев. К его удивлению, к обслуге, на которую смотрели сверху вниз, относились не только рядовые матросы, но и корабельные специалисты, которых держали в черном теле. Он вспоминал, что видел одного из корабельных мастеров, тайком подбиравшего объедки с обеденного стола, и заключал: «Сквозь расстояние более чем в 20 лет я всё еще смутно чувствую удивление, случайно обнаружив разрыв между функцией и вознаграждением; открытие, что обладающий высоким опытом мастер, который в буквальном смысле слова держал в своих руках наши жизни, охотно таскал остатки пищи с нашего стола, дало мне больший урок, чем тот, который я мог получить, прочитав полдюжины социалистических брошюр»{115}.

Первое действительно острое столкновение с колониальной действительностью произошло во время остановки на Цейлоне (нынешняя Шри-Ланка). В отличие от видавших виды спутников Эрик был потрясен увиденным. Один из грузчиков-кули не справился с огромной ношей, закрепленной у него на спине, пошатнулся и замедлил движение остальных. Наблюдавший за работой полицейский сержант так толкнул несчастного, что тот растянулся на палубе, потерял сознание и был буквально выброшен на берег стражей. Особенно ужаснуло Эрика то, что, как ему показалось, никто, кроме него, не был шокирован этой сценой. Он писал позже: «Несколько пассажиров, включая женщин, одобрили происшедшее… Здесь были обычные достойные среднего класса люди… наблюдавшие сцену без каких-либо эмоций, кроме легкого одобрения. Они были белыми, а кули был черным. Иначе говоря, он был недочеловек, своего рода животное»{116}.

С самого начала симпатии Блэра были в основном на стороне туземцев, к которым другие полицейские офицеры относились в лучшем случае снисходительно, а как правило — безразлично и даже жестоко. Эрик не очень часто, но всё же высказывал свои взгляды равным ему по званию: «Неправильно, оказавшись в чужой стране, вести себя господином, даже если к тебе относятся как к нежелательному лицу»{117}. При этом сам он тоже мог грубо обойтись с местным жителем и даже ударить его, хотя и ненавидел за это и себя, и систему, породившую такой порядок.

В ноябре 1922 года началась служба Эрика Блэра в индийской имперской полиции. Прибыв в Рангун, Блэр явился к генеральному инспектору полиции, резиденцией которого было величественное здание в центре города, носившее почему-то название Секретариат. Он сразу же получил назначение и на следующий день погрузил свой небольшой багаж на местный поезд, передвигавшийся чуть ли не со скоростью пешехода. Вначале Блэр служил в городе Мандалае, втором по величине в колонии, бывшей столице Бирманской империи. Название города было хорошо известно благодаря одноименной поэме Р. Киплинга (1892). Город был окружен несколькими буддистскими храмовыми комплексами, которые Эрик с огромным интересом осматривал в свободное время.

Пребывание в Мандалае началось с посещения еще одних курсов для полицейских, на которых изучались не только сборники местных законов и распоряжений, но также бирманский язык. Натренированный в овладении языками, Эрик стал пользоваться разговорным бирманским очень быстро{118}. Соученик по подготовительным курсам Роджер Бидон, которому язык давался с трудом, с завистью вспоминал, как легко Эрик овладевал совершенно чуждым лексиконом: «Мне рассказывали, что ко времени, когда он покинул Бирму, он мог отправиться в любой монастырь и свободно болтать с монахами». В то же время Бидон отмечал, что Блэр не то чтобы держался особняком, но не любил разговаривать, не посещал клуб и танцы, вообще был не очень общительным, хотя и вел себя с окружающими по-приятельски. На Бидона произвели впечатление высокий рост и худоба его товарища: «Он был длинный и тонкий… Одежда как бы висела на нем»{119}. Впрочем, на групповой фотографии 1923 года Блэр среди сослуживцев и инструкторов подготовительной школы (третий слева во втором ряду) — самый высокий и стройный, вполне аккуратно одетый — производил вполне «боевое» впечатление{120}. Если он и чувствовал себя не в своей тарелке, то старался никак не показывать этого посторонним, тщательно скрывал свое настроение.

15

Перевод М. Фромана.