Свет погасших отражений

Чтобы никто ее не увидел.

Внизу, во внутреннем дворе замка, сновали люди — такие же, как она, жертвы войны. Профессиональные военные и ополченцы, взявшие в руки оружие, чтобы защищать свой дом, а еще простые жители Стерейи, на чьи земли пришла война. Отец наверняка устыдил бы ее, указав, что многие из них пострадали гораздо сильнее. Что кто-то потерял свой дом, у кого-то погибли близкие, а кто-то на всю жизнь остался калекой. Что на этом фоне ее сердечные переживания смешны и нелепы. Но Лана не желала сравнивать. От сравнения не стало бы легче — никому.

Потому что хлебать половником дерьмо не станет приятнее лишь оттого, что у кого-то половник больше.

Разумеется, долго ее одиночество не продлилось. Как же, разве могли ее оставить в покое? Разве могли ей дать побыть наедине с собой?

Даже в такой малости ей отказали.

— Лана? Ты здесь? — поднявшись на вершину башни, Килиан огляделся в поисках ее. Полог отведения глаз не обманул чародея.

— Уходи, пожалуйста, — попросила девушка, не оборачиваясь.

Он проигнорировал ее просьбу.

— Ланочка… — в этом одном-единственном слове было столько нежности, что на глаза чародейки все-таки навернулись слезы. Усевшись рядом с ней, ученый обнял ее за плечи. Но Лана не ответила на объятие.

Как же все изменилось! Тогда, после возвращения из крепости черных, она была рада, что он пришел поддержать ее. Тогда она впервые почувствовала, что кто-то может дать ей заботу и понимание, каких она, «странная» и «чудная», никогда не знала даже от родных. Теперь же от них становилось лишь больнее.

Потому что она знала, что Кили ее любил. И точно так же она знала, что не сможет полюбить его в ответ.

От его заботы она чувствовала себя полным дерьмом.

— Не надо, Кили, — чародейка осторожно вывернулась, — Я ценю то, что ты хочешь помочь, но помочь мне ты не сможешь.

— Но почему?..

Она вздохнула. Ничему его жизнь не учит. Ведь спрашивает, прекрасно зная, что ответ ему не понравится.

Что ответ только причинит ему новую боль.

— Потому что что-то в тебе ликует, — безжалостно ответила она, — Радуется. Радуется посрамлению соперника. Радуется, что Амброус оказался мразью. Что от него мне одна горечь, а ты — весь такой герой-утешитель. Скажешь, не так?!

Он не стал спорить, не стал и подтверждать. Вместо этого сказал, скорее констатируя, чем спрашивая:

— Ты его любишь. Даже после всего, что он сделал.

— Люблю, — ответила Лана, — Осуждаешь?

— Нет, — покачал головой Килиан, — Не осуждаю. Не понимаю — такое есть. Что такое ты увидела в нем, за что готова любить его, несмотря ни на что?

Чародейка устало вздохнула:

— Кили, ты сам себя слышишь? Разве любят за что-то? Мы о любви или о торговле? Вот скажи, ты сам меня за что любишь?

Ученый улыбнулся:

— Если я начну перечислять, мы засядем тут до утра. Ты ведь даже не представляешь, сколько у тебя достоинств. Ты умная, и с тобой интересно. Ты добрая и побуждаешь меня становиться добрее. Ты живая, по-настоящему живая, и вызываешь во мне желание жить. Ты умеешь по-настоящему чувствовать, чего я не встречал ни в ком ни до тебя, ни после. Когда ты смеешься, мне хочется смеяться в ответ, даже если я не знаю, что такого смешного случилось.

Лана едва удержалась от сардонической усмешки на словах про умение чувствовать. На ее памяти еще никто не причислял это к ее ДОСТОИНСТВАМ. Обычно мужчины считали это за глупые бабские причуды. Порой им становилось от этого некомфортно, особенно когда чувства были негативными. Со временем она привыкла, что их следует прятать. Переживать внутри себя, чтобы никому не доставить неудобств.

Возможно, именно потому что с ним этого не требовалось, Кили и стал ее лучшим другом.

— И вот скажи, — ответила она, не заостряя внимание на больном вопросе, — Если бы ты встретил женщину, обладающую всеми этими качествами, ты бы полюбил ее точно так же?

— Люди не бывают одинаковыми, — возразил Килиан, — Единственная женщина, обладающая всеми твоими качествами, это ты. По определению.

— Это не ответ, — возразила Лана, — Это уход от ответа.

— Может быть, — пожал плечами ученый, — Но так как я не могу представить такой ситуации, ответить мне нечего.

Повисло тягостное, неловкое молчание. Так хотелось излить душу, сказать о своей боли. Но она слишком хорошо знала, что он скажет. Что хранить в сердце любовь к человеку, который ее предал, — глупо. Что нужно забыть его. Выбросить Амброуса из сердца.

И обратить свой взор на того, кто этого более достоин, а как же иначе.

— Я пыталась, — глухо озвучила Лана, — Пыталась разлюбить его. И тогда, когда он был женихом Лейлы. И когда он показал свое настоящее лицо. Но я не могу. У меня не получается.

Она в упор посмотрела на Килиана, ища на его лице признаки осуждения.

И не нашла.

— Я понимаю, — ответил он, — И если хочешь… я помогу тебе.

Ответом ему стал лишь вопросительный взгляд.

— Я не обещаю, что у меня получится, — продолжил ученый, — Но во время нашей следующей встречи я сделаю все от меня зависящее, чтобы не убить его, а захватить в плен. Опять же, я не могу пообещать, что в плену он изменится. Но если я смог освободиться от влияния Ильмадики, то возможно, то же самое сможет и он.

— Ты сделаешь это? — медленно спросила Лана, — Для меня?..

Килиан молча кивнул.

— Но почему?..

Неожиданно он рассмеялся:

— Потому что я люблю тебя, глупенькая. И хочу, чтобы ты была счастлива. Даже если не со мной.

Она отвернулась, не желая видеть затаенной боли в глубине его единственного глаза.

— Я лицемерка, да? — спросила Лана, — Столько народу завтра погибнет. Может быть, даже кто-то из нас. А я прошу позаботиться о парне, которого что-то во мне когда-то сочло моей мечтой. Только потому что что-то во мне полюбило его, я считаю его более важным, чем другие.

— Ты не лицемерка, — уверенно ответил Килиан, — Никто из нас не может спасти всех. Но мы можем хотя бы позаботиться о тех, кого любим.

Чародейка не была уверена, говорил ли он о ней или о себе. Да она и не стала уточнять.

— Спасибо, Кили, — сказала она вместо этого.

— Только не надо, пожалуйста, добавлять «Ты настоящий друг», — попросил мужчина.

Лана кривовато улыбнулась:

— Хорошо. Не буду.

— Думаешь, они нанесут удар по «Иерихону»? — спросил Амброус, изучая шахматное поле.

Протянув руку, король переставил ферзя.

— Шах.

Шах, шах, шах. Казалось, это была вся его жизнь. Он думал, что тогда, взойдя на трон вместе с Владычицей, он одержал окончательную победу.

Но его победа была лишь ступенькой к новой войне. К войне с братом.

И даже победа в ней, даже изгнание Килиана стало еще одной ступенькой.

И еще. И еще. Лестница в Небо, которой не будет конца.

Потому что Небеса недостижимы, — по крайней мере, пока ты человек и пока ты еще жив.

Пока ты человек и пока ты еще жив.

— Каким будет твой следующий ход? — нетерпеливо спросил король, вытирая пот со лба, — И каким будет его ход. Скажи мне. Что задумал мой брат?

Он ждал ответа, и все сильнее сковывал его тело холод. Страх. Если он ошибется, то подведет Владычицу. Нельзя… Нельзя ошибаться! Владычица Ильмадика была для него всем! Всем, что осталось!

Он не имел права подвести ее!

— Что он задумал?! — перешел на крик Амброус, видя, что собеседник медлит с ответом, — «Иерихон» — это слишком просто. Килиан никогда не выбирал решений, лежащих на поверхности. Но он не станет рисковать с «Лэнгом». Слишком мало шансов на успех. Слишком большие риски. Поставить все на одну карту — это тоже не в его стиле. Значит, «Геофронт»?

Но это решение тоже не казалось ему верным. Слишком очевидно. Килиан слишком любил сложные, запутанные планы. И сейчас, если Амброус не хотел подвести Владычицу, он должен был проникнуть в извращенный мозг своего брата.

В конце концов, в этом самая суть королевской власти. Понимать, как думают люди, чтобы управлять ими. Это было то, что он умел. Это было то, к чему его готовили с самого рождения.