Страница 8 из 12
– В знамение таковой своей царской милости одежду сию дарует, сею показу я, яко всегда непременно своею государскою милостью тебе же и всех православных под его пресветлую царскую державу поклоняющихся изволь покрывать.
5. Начало осады Смоленской крепости
В солнечный день 5 июля царь со своим двором пришел под Смоленск и стал за две версты от стен его крепости на Девичьей горе в шатровом городке. Через три дня Тишайший послал под Оршу на гетмана Литовского Родзивилла воевод Черкасского, Одоевского и Темкина-Ростовского с 40-тысячным войском. Но 30-тысячное войско царь оставил при себе, приступив с ними к новому этапу осады Смоленской крепости, которая началась раньше ещё в июне, до подхода основных московских войск.
В один день 20 июля Тишайший получил два известия: одно радостное о сдаче его войску Мстиславля, а другое печальное из-под Орши, где его полки потерпели жестокое поражения от хитрых литовских воинов, напавших на спавших русских. Но эта неудача не могла перевесить успехи московских войск в западных землях Великого Княжества Литовского, часто занимающих города и села в этих землях не боями, а милостью и жалованью от царского имени Алексея Михайловича. Эта снисходительность царя Тишайшего приводила к тому, что сдавшаяся православная шляхта охотно присягала московскому государю. Среди присягавших много было бедной шляхты и даже служилых иноземцев, которые не могли рассчитывать на жалованье от короля Речи Посполитой, в состав которой влилось Литовское Княжество. Польские летописцы писали на этот счет в хрониках того времени: «Мужики очень нам враждебны, везде на царское имя сдаются и делают больше вреда, чем делает нам сама Москва. Это зло будет и дальше распространяться, надобно опасаться чего-нибудь вроде казацкой войны».
Положение Смоленска в это время было довольно тяжелое: город совершенно не был подготовлен к перенесению осады войсками Тишайшего царя. Крепость его, хотя построенная 52 года назад волей и усилиями Бориса Годунова, много пострадала во время осады ее Сигизмундом в 1609–1611 г. и Шеином в 1633–1634 г. Из 38 башен оставалось 34, которые делили стену на 38 участков, или «кватер». Не все участки были исправлены, а из башен в полной исправности были только 10. В стене и в башнях были трещины, гнилые полы и крыша, дырявые помосты. «Большой вал» или Королевская крепость, были либо практически уничтожены, либо требовали кардинальной громадной реставрации.
Даже на Королевском дворе (на Вознесенской улице) сгнили въездные ворота во двор, который не имел уже никакой ограды. Постройки стояли без дверей, без окон, даже без печей. Стоят две дымовые трубы, да и те полуразбиты. «Решительно все опустошено. Крайнее запустение, – писал современник-очевидец. – Эта пограничная крепость почти в течение 20 лет оставалась без всякого досмотра. Оба вала, или иначе пролома, были совершенно срыты, стена во многих местах до земли была в трещинах столь великих, что через некоторые хлоп мог свободно пролезть. Два же участка стены были забиты глиной, залеплены грязью и сверху выбелены. Замок, словом, был настолько забыт и опущен, как будто на веки вечные не имел возможности подвергаться неприятельскому штурму».
Причина такого состояния Смоленской крепости лежала в нерадении и корыстолюбии польских высших и местных властей. Еще в 1633 году, во время осады Смоленска воеводой-боярином Шеином, Ян Москоржовский, секретарь гетмана Радзивилла, изображая печальное состояние его крепости, горько жаловался на нерадение властей, которые заботились лишь о собирании себе больших доходов с волостей, вследствие чего погибли многие замки Смоленские и Северские. Но до 1633 года состояние крепости было еще сносное, даже по некоторым польским известиям: воеводой Смоленским с 1625 по 1639-й года был Гонсевский, и он поддерживал замок в порядке. После же его до 1654 г. в Смоленске сменилось два воеводы: его сын Криштоф (1639–1643) и Георгий Глебович (1643–1653). Они-то и довели его замок до полуразрушенного состояния.
На деле, ко времени осады царским войском Смоленск оказался совершенно беззащитным. Смоленские власти не заботились о крепости, ссорились между собою, своевольничали. Более того, власти не хотели исполнять королевских указов по поддержанию крепости в надлежащем состоянии. Только 25 Сентября 1648 г. воеводою в Смоленск был назначен писарь Литовского княжества Обухович, деятель ответственный, даровитый и энергичный. Но метивший на эту должность, подвоевода Смоленский Вяжевич запер все ворота крепости, чтобы не впустить в город нового воеводу. Когда тот все-таки въехал 21-го декабря, Вяжевич отдал ключи и знамя не ему, а полковнику Смоленскому Корфу. Дворянин же скарбовый Храповицкий не хотел сдавать Обуховичу ни хозяйства замкового, ни цейхгауза. Несмотря на королевские грамоты, подчиненные Обуховича держали своего воеводу вдали от текущих хозяйственных дел и даже возбудили против него бунт среди шляхты и бедных вдов. Были даже покушения на его жизнь. К тому же гетман литовский не принял жалоб Обуховича, а поддерживал его противников-своевольников. Только во время осады гетман Радзивилл прислал приказ на имя Корфа, «чтобы то во всем подчинялся воеводе Обуховичу».
Положение Обуховича отягощалось неустройством Смоленского замка и необходимостью готовиться к осаде от царских войск. В январе 1654 года он пишет гетману, что, по всем данным, Москва собирается воевать, в Вязьму уже пушки доставлены, по дороге для царя готовят места остановок и погреба с напитками. Между тем Смоленский замок имеет много дефектов: выдачи на пехоту не было в течение 16 лет; разрушения в стене и валах не исправлены, пороху и фитилей очень мало, провианта практически нет. Гетман обещал обеспечить Смоленск всем недостающим и необходимым для обороны города. Но дело ограничилось одними обещаниями на бумаге, ибо, по его же словам, во всей Литве нет и 50 «лишних» бочек пороху, а в Виленском цейхгаузе нет совсем зерна. В июне 1654 года литовский гетман еще утешал Обуховича шутливо-злой прибауткой: «Москва едет в Смоленск на черепахе, есть надежда, что пойдёт быстрей от Смоленска по-рачьи».
Когда царь был уже под Смоленском, гетман искал его за Вязьмой и убеждал Смоленск, что «царь и не мыслит о войне с Литвой». Приходилось Обуховичу защищаться с тем, что было в крепости, а там было очень немного. По описи 1654 года в январе, на башнях и валах Смоленских стояли 41 пушка, да в цейхгаузе хранилось 14 пушек. Калибр этих пушек был самый разнообразный, только количества пороха было далеко не достаточно для защиты крепости. А между тем для Смоленского замка предписано было ежегодное заготовление пороха, для чего были устроены пороховые мельницы, которые прежними легкомысленными властителями замка обращены были на размол муки.
Съестных припасов в крепости также было мало, а скота и вовсе не было. Некоторые из обывателей привели в Смоленск для себя штук мелкую скотину, но когда важные особы уверили их, что Москва и не думает воевать в этом году с Польшей, большинство жителей тут же отпустили скот. Немецкие полки запаслись для себя только незначительным количеством провианта «на всякий случай», который вскоре после начала осады был быстро исчерпан. Что же касается польской пехоты, то для нее не было поставлено в крепость провианта. К этому нужно прибавить, что в крепость набралось много пострадавших обывателей из деревень и поместий, только они не захватили с собой никаких запасов «едва только души свои до стен унесли».
Наиболее богатые шляхтичи, получавшие со своих Смоленских земель по несколько десятков тысяч доходу, поспешили уехать на запад под защиту короля и коронного войска, оставивши для борьбы с неприятелем незначительное количество своих слуг. Сам хорунжий Смоленский, Ян Храповицкий, обязанный по закону оставаться во время осады в крепости и поднять там поветовое знамя, ничего этого не сделавши, не составивши списков обывателей и защитников города, бросил в своем доме знамя и уехал в Варшаву под тем предлогом, что ему, депутату, необходимо срочно явиться на сейм. За ним быстро тронулась из Смоленска шляхта, одни якобы для закупки на время осады скота, а другие без всякого предлога, переодевшись в сермяги, уехали тайком в закрытых экипажах. Сильно обеспокоенный тревожной ситуацией воевода Обухович написал о бегстве шляхты в Литву и Польшу гетману.