Утопленный

А ему бы обычного ржаного хлеба. Или даже – сухарь.

Бродяга облизал губы и трясущейся рукой указал на еду, потом, словно опомнился, одёрнул ладонь к телу и прижал к груди, тяжело сглотнув, спросил:

– Извините, или… я ошибся? – его глаза непонимающе бегали по присутствующим. – Это не мой дом? Прошу, тогда скажите…

– Дно ходячее! – гневно произнесла Максим, её тон походил на яростное громкое шипение змеи. – Ты как сюда вошло, дно? – Она вскочила со стула, оттолкнула мужика. – Пошёл вон, бомжара конченый, из нашего дома. – Она ещё раз толкнула бродягу. Тот пятился, стреляя испуганными глазами по сторонам. – Ты что, бомж, века попутал, о каком доме ты здесь говоришь? Мозги напрочь пропил, немытая скотина?!

Неимоверная, захлёбывающаяся злость и жестокость Макс заворожили Альберта. Он выпустил изо рта густой клуб дыма, нервно затянулся вновь. «Вот она – вампир, вот она – стерва, рвущая свою падаль. Продолжай, деточка».

Из-за стола повыскакивали все.

«Все они пресыщенные жизнью, преуспевающие, тем или иным образом достигшие благополучия, все они сейчас есть стервятники, и вся их суть выплёскивается наружу. И суть их – падальщики, которые из-за трёхсот процентов прибыли пойдут на любое преступление, даже приносить в жертву и пить кровь собственных детей. Мир несовершенен, слишком несовершенен, и это… хорошо!» Альберт медленно прикрыл веки.

Они набросились с криками, руганью и похабной бранью, отвращение и презрение жили богами в их головах, в голосах звучала хищная ненависть.

«Мы все вместе ждём, когда мир усовершенствуется во тьме».

Бродяга отходил и отходил, ловил ртом воздух, будто хотел начать оправдываться, терял и забывал мысль. Он увидел Альберта, явившегося из мглы и, казалось, узнал и потянул к нему руку. Профессор опустил на секунду глаза, а когда поднял, бездомный уже не видел его.

– Вы простите меня. – Бродяга отгораживался от наседавших, выставляя руки в мольбе, иногда вздрагивал от грязного словца, как от пощёчины. – Но мне казалось… что я жил здесь… Но…

– Как ты мог здесь жить, обшарва? – вскинула брови Анжела. – Твоя мать тебя на помоях рожала. Верно, угорала в пьяном или наркотическом угаре на грязных простынях в борделях для таких же убогих, как и ты.

– Да выкиньте эту шваль наконец-то!.. – крикнула Максим умоляющим тоном, говорящим и вопрошающим: «Ну сколько это можно терпеть?» – Вали отсюда, кому сказали?!

Бездомный выискивал глазами стол.

– Что ты мнёшься, как нищий на подаянии. – Максим пихнула бродягу. – Иди, вернись к маме и трахни её за пачку махорки… Ей не привыкать. Хрен, злополучный.

– Не могли бы дать немного воды?.. – попросил бездомный, кадык жадно ходил по сухому горлу, глаза пронзали уныние, безнадёга и боль.

– Тебе дерьма похлебать может нужно! – крикнула Римма, осветив друзей развесёлым взглядом, ища поддержки смехом. – Засунуть в туалете в унитаз, пусть из толчка похлебает! – Она радостно толкнула в плечо Веронику. – Да? Скажи? Давайте засунем, пусть напьётся, может, козлёночком станет? Всё получше будет выглядеть. Хоть умоется.

– Тебя стучаться не учили? Как ты вообще зашёл? Как ты додумался… как посмел войти в чужой дом?.. В такой – дом?.. И тем более таким… отбросом? – Богдан развёл руками.

– Извините, в следующий раз буду стучаться, – ответил бродяга, отбиваясь глазами от наседавших. Никто не желал видеть его мольбы. Лишь Альберт заметил в затравленных глазах непомерный груз печали, но он не вмешивался и не останавливал.

«Интересно, глаза глубокие, проникновенные, умные и… красивые, спрятанные под тяжестью мук… известных… только…»

– Он будет в следующий раз стучаться. – Богдан обернулся на друзей. – Вы слышали, оборванец в следующий раз постучится. – Он повернулся к бродяге. – Отвечаешь, что постучишься? А?! Говори, что клянёшься, или я сейчас возьму… – Он поискал глазами, что бы мог предложить воткнуть, ничего не нашёл, увидел в руке Дианы перьевую ручку, выхватил и помахал у «злополучного» перед глазами. – Вот эту ручку сквозь глаз воткну в твой мозг.

– Я постучусь, постучусь, – уверял бродяга, пятясь в сторону лестницы. – Не надо, я всё понял, я обязательно постучусь. Мне бы воды, и я уйду.

– Вы слышали, и тогда он уйдёт. – Богдан взял его двумя пальцами за пуговицу на груди, наигранной гримасой на лице выразил отвращение и оттянул. – А если не дадим, поселишься здесь на постоянку, – больше утверждал, чем спросил он и засмеялся. – Потап, твоей жене не нужен новый родственник? Или сосед по кроватям?

– Ну, я, конечно, понял про что ты. Это надо саму Анжелу спросить. – Потап повернулся к жене. – Нам не нужен третий ни лишний?

– Ага, нужен! – крикнула Ангел, психанув, стукнула ему по лбу. – Вот клянусь, именно о нём всю жизнь мечтала. Прям, залюба́виться.

– Слышь, чувачок, тебе повезло, ты, оказывается, в тему. – Богдан почтенно поклонился перед бродягой и указал руками, приглашая к столу жестом говорящим: «Раз такое дело, то за вашу анашу милости просим к нашему шалашу».

– Ну хватит, хватит! Хватит! – крикнула Максим. – Прекращайте стебаться! Выкидывайте уже его отсюда. Сколько можно, процесс затянулся!

И с новой силой набросились они.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «