Пятнадцать ножевых

Глава 12

— Там Фролов из Московского горкома приехал! — инструктировала меня секретарша по дороге. — Поздравлять тебя.

— Кто такой Фролов? — поинтересовался я.

— Личный помощник Гришина!

Ого! Гришина я помнил. Глава горкома — настоящий хозяин Москвы. Да еще и член Политбюро. Его вместе с Романовым прочили в преемники Брежнева, но не срослось. Сначала власть взял глава КГБ — Андропов. Потом, после «парада катафалков» руководителя Ленинграда очень технично отцепили от «паровоза», задержав в зарубежной командировке во время голосования в Политбюро. А Гришина пнул от Черненко не кто иной, как Чазов, который перестал пускать лидеров государства к больному в ЦКБ. За исключением кого? Правильно. Горбачева и Громыко. Последний собственно и придумал сделку — пост генсека в обмен на кресло Председателя Президиума Верховного Совета СССР.

— Владимир Иванович на тебя очень сердит! — продолжала просвещать меня Виктория

— Чем я прогневил ректора?

— Он узнал о твоем подвиге из газет.

В кабинете ректора сам Петров и какой-то седой мордатый мужик вели светскую беседу. А между ними на столе лежала «Комсомолка». На ней на первой полосе я с Томилиной позировал в белых халатах возле РАФика.

— О, а вот и Панов.

Я поздоровался. Сначала поднялся грузный, в очках, Владимир Иванович Петров. Подошел ко мне, испытывающе посмотрел в лицо. Потом медленно пожал руку:

—Поздравляю. Почему не сообщил?

— Как? — удивленно спросил я. — Записаться на прием? Да и неловко как-то про себя докладывать.

Петрова я знал больше не как ректора, а как заведующего кафедрой госпитальной хирургии. Простому студенту в его кабинет не попасть, не тот уровень. А я вот сподобился.

—Присоединяюсь к поздравлениям, — теперь уже встал Фролов, похлопал меня по плечу. — Отрадно, что институт воспитал таких героических докторов.

— Я не врач, фельдшером пока.

— Ну станешь, — отмахнулся помощник Гришина.- Тебе один курс осталось учиться?

— Два.

Меня пригласили за приставной столик, Петров вызвал секретаршу и попросил для всех кофе. У ректора это серьезная дама, лет сорока, не то что по деканатам, в основном непоступившие девчонки.

— Мне тут бразильский ученики передали. Прямо диппочтой из посольства, — ректор открыл незаметную дверцу в одном из шкафов — там стоял набор бутылок и рюмок.

— Как насчет коньяка? Погода намекает.

С утра в Москве и правда сильно похолодало, опять пошел мелкий, противный дождь.

Фролов согласился пропустить рюмочку. Я отказался.

— Ну и правильно, — покивал Петров. — Береги печень. На Западе уже научились ее пересаживать, у нас что-то все тянут.

Помощник Гришина вручил мне красиво оформленную грамоту, еще раз поздравил. Поинтересовался, чем МГК мне может помочь.

— Давай организуем путевку в Золотые пески? Успеешь в Болгарии бархатный сезон захватить

— Евгений Александрович, ну какие пески? — возмутился ректор. — Ему учиться надо.

Вот гад! Фролов вроде бы позитивно настроен — выбил бы из него и вторую путевку. Эх, махнули бы на недельку с Леной на море. Или с Лизой? Обе хороши, но каждая по-своему. Лиза страстная, красивая, фигура — загляденье, любит меня. Из минусов — родаки. Лена начитанная, тоже симпатичная... Блин, не о том я думаю.

Фролов что-то прочитал на моем лице, опять похлопал по плечу:

— Давай что-то другое. Видишь, руководство института тебя не отпускает!

Ректор нахмурился, посмотрел на меня осуждающе. Вот же гад... сами тут Хеннесси трескать собираются, а мне по съемным хатам ютиться.

— Тогда попрошу разрешения вступить в жилищный кооператив института, — я нагло посмотрел в глаза Петрова. Ну что? Съел?

Ректор покраснел от гнева, но сдержался, даже вежливо мне ответил:

— Откуда знаешь про кооператив?

— На кафедре преподаватели болтали, что на 1905 года достраивается институтский дом.

— Панов, у нас даже не каждый декан в очередь попал!

Фролов успокаивающе подмигнул мне:

— Насколько я знаю, никакого запрета вступать в кооперативы у студентов нет

— Евгений Александрович, ну какой кооператив! — Петров всплеснул руками — Однушка четыре с лишним тысячи рублей стоит! Откуда у него деньги...

— ... на двушку — закончил я за ректора. И тем самым вбил гвоздь в гроб терпения хозяина кабинета.

— Ты миллионер!?

— Дедушка оставил наследство, — соврал я. — Сколько первый взнос на двухкомнатную? Пятнадцать процентов?

— Двадцать пять. Тысяча восемьсот двадцать пять рублей, — мрачно ответил ректор. Похоже Петров уже мысленно кого-то вычеркивал из списка.

— Внесу в кассу в ближайшее время.

Тысяча с лишним рублей у Панова на сберкнижке. Чего им лежать мертвым грузом, ждать девяностых... Пусть лучше послужат на благо решения жилищной проблемы. Не страны в целом, а моей лично. Плюс расписка. Ее я тоже собирался «монетизировать». В заначке немного есть. Продам что-нибудь. Займу. Не важно.

— А взносы как платить будешь? Ежемесячно! — ректор не сдавался. — Шестьдесят рублей, не меньше! У тебя стипендия сколько? Сорок рублей?

— Да, повышенная — покивал я — Но есть еще скорая...

— А там сколько получаешь? Сто? Сто двадцать?

—Восемьдесят. Так ссуду же взять можно, полпроцента в год, потяну.

— А пошлют тебя по распределению в дальние края, будет твоя квартира пустая три года ждать тебя! — ректор покачал головой.

— С распределением вопрос я постараюсь решить, — заявил я. — Я в Институте питания помогаю в исследованиях, будут результаты — обещали похлопотать.

На самом деле ежемесячные платежи я не тянул. Только первый взнос. И сразу ссуда, хоть на какой срок, с ее помощью чуть ли три четверти суммы покрыть можно. СССР — это огромная касса взаимопомощи. На том, кстати, и погорел.

Дальше ректор скептическа качал головой, Фролов мягко его убеждал. Если бы не коньяк — остался бы я с голой грамотой. Которую можно повесить только в сортир — другой пользы от нее нет. Сначала ректор с помощником выпили одну рюмку. Принесли кофе. Под это дело они налили вторую... Я понял, что мне пора. Взрослые ребята свои вопросы решать будут без меня.

Зато мне сказали куда принести документы для включения в очередь на кооперативный дом на Девятьсот Пятого года.

***

А дальше неинтересно. Давид исчез куда-то, Баринов тем более. Наивный юноша, сколько ни бегай, только умрешь уставшим. Звонить Томилиной не буду, пусть отдохнет от меня.И хоть от вчерашней шапкозакидательской закладки остался один патрон, на который я всякий раз натыкался, когда засовывал руку в поисках мелочи.