Мадемуазель скульптор

— А еще хотел бы рекомендовать вашему величеству посмотреть новую работу нашего мэтра. Вот взгляните, сделайте милость. Узнаёте оригинал?

Подойдя поближе, государыня замерла на какое-то мгновение, а потом расхохоталась.

— Это я? Господи помилуй! Вот не ожидала. Да еще характер верно схвачен. Как же вы смогли, не увидев меня ни разу?

Фальконе снова поклонился.

— Я уже отвечал на подобное удивление генерала Бецкого. И признался, что портрет вашего величества вылеплен не мною, но моей помощницей — мадемуазель Колло.

— Вот как? Где ж она? Я хочу с нею познакомиться.

Мне пришлось выйти из стоявшей поодаль группы наблюдающих.

— Ближе, ближе, мое сокровище, — неожиданно сказала императрица. — А какая красавица! Сколько лет вам, милое дитя?

Я присела в книксене.

— Девятнадцать, ваше величество.

— Восхитительно! Мадемуазель скульптор! Первый раз встречаю. Очень рада видеть вас в Петербурге. Не хотите ли принять заказы от меня? Расплачусь по-царски.

— Я была бы счастлива, ваше величество.

— Для начала пусть это будут медальоны с профилями цесаревича Павла, графа Орлова и моим. А потом посмотрим. — И позволила приложиться к своей руке. От ее перчатки пахло дорогими духами.

Неуемный Бецкой влез и тут:

— Я прошу прощения, но какие распоряжения будут относительно скульптуры вашего величества?

Даже не взглянув на него, самодержица фыркнула:

— Да какие ж могут быть распоряжения? Никаких. Я пока еще жива и не слишком много сделала для России, чтобы мне ставить памятник. Успокойтесь, Иван Иваныч. Я подозреваю, что мсье Фальконе вылепил меня вследствие приказа вашего. Знаю вас, старый вы угодник! Речь идет только о Петре, слышите? — обернулась к мэтру: — Каковы ваши следующие действия, мсье? И нужна ли помощь?

Фальконет ответил:

— После одобрения вашим величество малой модели я немедленно приступаю к воплощению памятника в идентичных размерах, по которому и пойдет отливка. Кстати, можно уже понемногу начинать строить мастерскую по литью. И, конечно, дело за камнем для постамента.

Государыня кивнула:

— Хорошо. Ты, Иван Иваныч, запомнил ли? Лучше запиши. На тебе ответственность за обеспечение мастера всем необходимым, и с тебя спрошу.

А прощаясь, Екатерина разрешила мэтру в случае необходимости направлять письма непосредственно к ней, без посредников, и сказала, как это делать через камер-фурьеров. Вслед за государыней потянулись к выходу все вельможи с дамами. Проводив гостей, мы с Фонтеном и шефом обнялись по-дружески. Александр воскликнул:

— Поздравляю вас: вы, мсье Этьен, на вершине славы!

— Погодите, не торопите событий: на вершину славы мы взберемся после того, как Петр поскачет по Сенатской площади.

— При такой-то поддержке — это дело времени.

Я поддакнула:

— Нам Бецкой боле не указ. Если что — вы напишете прямо императрице. А когда я выполню заказ с медальонами — снова с ней увидимся.

Мэтр согласился:

— Да, да! Будем уповать! — И перекрестился.

Мы еще не знали, что российский двор унаследовал от Византии вместе с религией и дворцовые интриги. А Бецкой из ревности был готов на многое.

В мае Александр неожиданно объявил, что намерен жениться. Фальконе и я не поверили своим ушам. Что? Откуда?

— Вы простите, конечно, — произнес мэтр, — только мне казалось, сердце ваше безраздельно принадлежит мадемуазель Мари.

— Так оно и есть, — засопел Фонтен, нахмурившись, — и всегда принадлежать будет. Но ведь я не слепой: сердце ее принадлежит не мне. Для чего эти муки — мне, вам, всем?

Как говорят русские, лучше синица в руках, чем журавль в небе… А Мари останется самым близким моим другом — я всегда ей приду на помощь, если понадобится.

Я, растрогавшись, обняла его по-родственному (он ведь брат моей невестки как-никак).

— Кто же эта «синица», если не секрет? — продолжал допытываться Этьен.

Оказалось вот что. Наш Филипп, по обыкновению своему, вскоре после приезда в Петербург подцепил симпатичную вдовушку, звавшуюся Натали Вернон. Нет, она не была француженкой — русская, замужем за французом Верноном. Он когда-то был гувернером ее сестры, и Наталья в него влюбилась, а когда она понесла ребенка, и обвенчались. Муж утонул три года назад, и вдова с дочерью тратила его наследство, а сестра, вышедшая замуж за генерала, помогала им тоже. Дочь преподавала французский язык в Мещанском училище при Смольном институте благородных девиц, созданном Бецким по приказу Екатерины II. Вот Филипп и свел Фонтена с Натали и ее дочерью. Александру дочка понравилась. Начал посещать их дом — в дни, когда мадемуазель Вернон отпускали на выходной, делал подарки, написал их портреты. Словом, приглянулись друг другу, и, хотя, по словам Александра, оба оставались невинны, он как честный человек сделал ей официальное предложение. Мать была не против (а особенно из-за перспективы переехать с дочерью и зятем в Париж), и теперь готовится свадьба.

— Как зовут твою избранницу? — с интересом спросила я.

Покраснев, он ответил:

— Так же, как тебя.

— Что, Мари?

— Нет, Анна.

— Я бы с удовольствием познакомилась с ней. Может, пригласить их с матерью к нам в гости?

— Почему бы нет? Надо будет спросить.

А поскольку уже наступало лето и хотелось больше солнца, тепла, воздуха, свободы, то решили на двух колясках съездить в Петергоф — посмотреть на дворцовый ансамбль, схожий с Версалем, и на знаменитый каскад фонтанов. Словом, отправились в воскресенье, 5 июня.

Снятые Филиппом при посредничестве Петрова экипажи ожидали нас во дворе нашего дворца-мастерской в половине восьмого утра. Мы оделись по-летнему и празднично: кавалеры в атласных камзолах жюс-о-кор (Фальконе в фиолетовом, а Фонтен в коричневом), панталонах соответствующего цвета и белых чулках (разумеется, никаких париков, но зато широкополые шляпы), я же в шелковом розовом платье с небольшим декольте с кружевами, шляпе, украшенной фруктами, и в руке — складной зонтик. Сев в свою коляску, мы поехали за Вернонами.

Жили они поблизости — на Большой Морской, в доме какого-то купца, что сдавал квартиры внаем. Нас увидели с балкончика, помахали платочком, и минут через пять мать и дочка вышли из парадной. Обе чрезвычайно похожи друг на друга — миленькие блондинки с голубыми глазами, обе в модных платьях с воланами и райфроком, тоже с зонтиками. Дочь повыше и постройнее, только зубки немного подвели: были разной величины и росли неровно — это придавало ее улыбке некоторую зловещность. Но зато мать попроще и подобрее — ясная улыбка, ямочки на сдобных щеках. Александр всех перезнакомил. Звали его невесту по-русски Анна Генриховна (исходя из того, что ее покойный отец был Анри), а мадам Вернон — Наталья Степановна, урожденная Бирюлькина. Изъяснялась она по-французски с сильным акцентом, а зато дочь — вполне прилично, видимо, общение с детства с отцом-французом сделало свое дело.

Сели так: в первой коляске — дамы Вернон и Филипп, во второй — мы втроем. Было уже за восемь, солнце высоко, и без промедления покатили в Петергоф. Не прошло и получаса, как мы выбрались на дорогу, шедшую вдоль Финского залива. Море было серовато-голубоватое, гладкое, спокойное, в чистом синем небе и на берегу много чаек, и мальчишки, стоя на валунах, удочками ловили рыбу. Очень живописно. Хоть слезай и пиши картину маслом.

Миновали Стрельну. На дороге было немало экипажей, подобных нашему: ездить на прогулку в Петергоф летним воскресным днем у петербуржцев считалось хорошим тоном. Все в веселых пестрых нарядах, сплошь и рядом под дугой звенят колокольчики. Славно!

К месту прибыли около одиннадцати. По ступенькам вышли ко дворцу — он действительно чем-то напоминал версальский, только чуть поменьше, да и парк не такой обширный. Но каскад фонтанов впечатлял. Мы, конечно, тут же стали каламбурить по поводу фамилии Александра, он хотя и смеялся, но краснел[2]. С этими шутками-прибаутками Фальконе, Фонтен и я вытащили альбомы, взятые с собой, и в течение получаса сделали несколько набросков грифелем: мэтр зарисовал Самсона, разрывающего пасть льву, я — Нептуна с трезубцем, Александр — Психею. Дамы Вернон при этом терпеливо сидели на складных стульчиках, выставленных Филиппом, закрывались зонтиками от солнца и слега скучали. Наконец, мы закончили наши этюды и отправились на прогулку. Поначалу прошли вдоль центрального каскада и, спустившись к морю, с любопытством осмотрели Малый дворец Петра I — «Монплезир». Выступали парами: Фальконе и я, Анна и Фонтен, Натали и Филипп. Наслаждались бризом, ласковым теплом июня, красотой архитектуры 50-летней давности.

2

Fontaine — фонтан, водоем (фр.).