Я познала хаос

Придвигаюсь ближе к мальчишке, шепчу его имя. Ничего.

Он не в себе, и я понятия не имею, как привести его в чувство. Что делала Четыреста пятая, чтобы успокоить меня? Обычно она обнимала меня и рассказывала шепотом истории о зелени лугов за Стеной, о ледяной прохладе озер, о сладких ароматах свежей выпечки и о блеске начисто намытых стекол зданий Высотного Города.

Шевелю пальцами, двигая по запястьям окровавленную веревку, и угрюмо гляжу исподлобья на переговаривающихся похитителей. Со связанными руками гаденыша обнять не получится.

Точно! Порой Четыреста пятая чмокала меня в щеку. А потом утирала слюнявый след рукавом, смеялась и снова чмокала. В душе нарастает тепло. Обязательно наберусь смелости и попрошу Сэмюэля помочь вытащить Четыреста пятую оттуда. В долгу остаться себе она не позволит и обязательно придумает, как отплатить за эту услугу. И у нее точно все получится. Она сможет адаптироваться здесь, в «цивилизованном мире». Мы будем снова вместе. Трудиться, развиваться, добиваться результатов и когда-нибудь сумеем сполна отблагодарить Сэмюэля за его доброту.

Встряхиваю головой и, окончательно топя брюки в луже, перекатываюсь вплотную к Виви. Тот вяло реагирует на меня: чуть поворачивает в мою сторону голову и пялится этим уже начавшим порядком раздражать взглядом.

«Очухивайся давай!» ‒ мысленно призываю его и максимально вытягиваю шею, чтобы достичь цели.

Собираюсь чмокнуть Виви в щеку. Но в последнее мгновение все идет не по плану. Мое равновесие и так оставляет желать лучшего, а связанные руки не позволяют за что-нибудь удержаться. По-моему, в его глазах мелькает удивление, а затем я просто наваливаюсь на Виви. Не знаю уж, когда он успел повернуться, но к тому моменту, как я добираюсь до его лица, мои губы упираются вовсе не в его щеку.

Наплевав на неудачное падение, сильнее прижимаю губы к его губам ‒ маленьким и нежным. Как цветочные лепестки.

Отстраняюсь от него, кое-как отталкиваюсь плечом от стены и ловлю равновесие. Мимоходом успеваю еще и его нос своим носом разок стукнуть. Так что какое-никакое, а впечатление мой поступок на него точно должен произвести.

Удовлетворенно хмыкаю про себя, узрев, что кровоточащая рана больше не интересует Виви. Он полностью сосредоточен на моей неуклюжей персоне и, сдается мне, успел уже полностью очухаться.

У меня получилось его успокоить? Видимо, да.

‒ Это называется «боль», ‒ шепчу я одними губами и киваю на его рану. — А это «холод». — Демонстрирую ему собственные побелевшие пальцы. — И «грязь». — Шурую бедрами в грязевой влажности на полу. — Познакомься с ними и привыкни к их существованию.

Отодвигаюсь и впиваюсь зубами в веревку, обвивающую мои запястья. Надеюсь, Виви сумеет в ближайшее время двигаться с раной, которую ему нанесли, а иначе с нашим побегом вряд ли выйдет что-то дельное.

Виви, не отрываясь, смотрит на меня, а я остервенело грызу веревку. Жесткая поверхность царапает десны и стирает губы, но я не останавливаюсь. Даже когда рана на руке снова принимается обильно кровоточить, а мое беспрестанное копошение привлекает внимание похитителей, все равно не перестаю рвать жесткое плетение.

Еще немного.

‒ Эй, шавка, чего это ты задумала? — Лысый прищуривается, встает с ящика, используемого им в качестве сиденья, и направляется к нам.

Еще чуть-чуть.

‒ Веревку грызет. — Пятно разражается хохотом. — Нам попалась боевая моль. Может, того — прихлопнем ее?

Еще мгновение.

‒ Просто вырубите ее, идиоты, ‒ отдает распоряжение Мускул. — Сколько можно шуршать и бренчать? Мешает только.

Судорожно вдыхаю носом воздух. Раны будто крысы корябают когтями, и желание попросить похитителей поскорее меня вырубить нарастает.

Но такие слабости меня не интересуют.

Мне необходим еще миг.

‒ А нам вообще нужна эта прыткая мелочь? — интересуется Лысый, нависая надо мной.

‒ Не, без надобности. Ладно, согласен. Избавьтесь от нее.

Впихиваю клык в последнее веревочное плетение и напряжено наблюдаю за тем, как Лысый поднимает с пола кусок длинного железного прута.

‒ Знаешь, а ты достойна уважения, ‒ говорит Пятно, задумчиво почесывая уродливое родимое пятно на щеке. — Вся башка в крови, рука едва двигается… Но нет — еще трепыхаешься. — Он пихает локтем Лысого. Тот уже готов пустить в ход свое оружие. — Как насчет милосердия для маленькой леди? Будем сегодня добренькими. Пристукни-ка ее с одного удара.

На лице Лысого застывает блаженная улыбка, когда он делает замах.

Неожиданно на меня сверху что-то наваливается. Голова оказывается в кольце чьих-то рук.

Виви!

Веревка, связывающая запястья мальчишки царапает мою щеку и размазывает сгустки крови по подбородку. Его руки частично закрывают мое лицо. Сквозь просветы из мальчишечьих пальцев вижу Пятно и Лысого, который, видимо, слишком удивлен внезапной активностью маленького пленника и совершенно забыл о необходимости завершить роковой удар.

«Закрой глаза», ‒ слышу шепот у самого уха. Виви вжимается грудью в мою спину и шумно дышит.

Виви — не то создание, к словам которого мне хотелось бы прислушиваться. Но я доверчиво закрываю глаза и тоже прижимаюсь к нему.

Яркая белая вспышка щекочет глазные яблоки, и в то же время склад наполняется воплями, полными боли и злобы.

Мощь силы Иммора.

‒ Ни хрена не вижу! — вопит Лысый.

‒ Ослеп! Я, кажется, ослеп! — жалобно вторит ему Пятно.

Где-то на фоне грязно ругается Мускул.

Опасливо приоткрываю глаза и с искренним удовлетворением наблюдаю за тем, как Пятно ползает по грязному полу на коленях, Лысый безуспешно пытается стереть с лица глаза, а Мускул, не переставая браниться, шарит в воздухе руками.

Говорите, у детенышей Иммора нет сил? Что ж, этот детеныш явно особенный.

Выползаю из объятий Виви и подставляю ему плечо, потому что он вдруг начинает клониться вперед. Его губы крепко сжаты. Из горла вырываются хрипы, на лбу собираются бисеринки пота, а природная бледность перерастает в откровенную белесость, но он делает все, чтобы только не отрывать от меня взгляд.

‒ Больно? — Предельно аккуратно хлопаю Виви по щечке, оставляя на бледной коже кровавые следы. — Привыкай к боли.

Прислоняю мальчишку к стене и стаскиваю с его запястий веревку.

‒ Сидеть, ‒ командую я. Чувствую какую-то неуемную радость от того, что могу говорить подобное Виви. И вот так стоять над ним.

И защищать.

Вопли похитителей не стихают. Они струсили, и из-за своей беспомощности с каждой секундой паникуют все сильнее.

‒ Это ты, да? Ты сделала? — брызжа слюной, хрипит Лысый. Его рука тянется за пазуху, и в свете мелькает отблеск пистолета.

Быстро оглядываюсь на Виви. Выстрелы могут задеть его.

‒ Ты это сделала, да?! — не унимается Лысый, размахивая пистолетом.

По полу перекатывается железная палка, уроненная Лысым и спугнутая с места моим случайным пинком. Приседаю и сжимаю пальцы вокруг рифленой поверхности.

‒ Все ты сделала, да?! Ты… ты… Ты сучка!

Делаю шаг вперед. Дуло пистолета нацеливается на меня.

‒ Да, ‒ говорю громко и ясно. — Верно. Я такая.

От моего удара Лысый отступает на несколько шагов назад. Его голова задирается, и изо рта что-то вылетает. Надеюсь, что зуб.

Пинаю выпавший из его рук пистолет в щель между полом и ближайшей бочкой, толкаю постанывающего Лысого в бок пяткой и перехожу к следующему.

Стенаниями теперь занят лишь Мускул. Пятно, находившийся в непосредственной близи от Лысого, судя по всему, слышал его вскрик, а потому втройне насторожен, когда я подхожу к нему.

‒ Детонька? — лебезит он, подслеповато щурясь. — Что бы ты ни делала, не надо, детонька.

‒ Клоака не знает, что такое милосердие, ‒ сухо поясняю я. — И ваше — халтурное — мне без надобности.

‒ Дето…

Хрясь.

Пятно теряет сознание сразу же после удара. Ему я зарядила точно в челюсть.

‒ Не вздумай двигаться, малявка. — Мускул тоже сжимает в руке пистолет. Однако зрение по-прежнему его подводит, поэтому я просто молча стою на месте, пока он дергает рукой во все стороны, безуспешно пытаясь прицелиться. — Где ты?! — рычит он.