Пустыня

— В третьем классе? «Шахматы» Майзелиса — хорошая книга.

Сержант достал блокнот и записал «Шахматы», Майзелис. Потом спросил:

— А вы, товарищ гроссмейстер, что-то конкретное ищете, или просто?

— Да вот… Казанцева ищу. Того, что фантастику пишет.

Сержант подозвал одного из кружащих по скверу.

— Майзелис, «Шахматы», и Казанцев, который фантаст.

— Сейчас, — сказал кружащий и пошел к пожилому человеку, сидевшему на лавочке. Начали шептаться, а сержант стал расспрашивать, каково оно в Америке. По всякому, отвечал я. Много денег — много хорошего, мало денег — мало хорошего, нет денег — ничего хорошего. Ну, прямо как у нас, сказал сержант. Мы могли зайти на зыбкие места, но тут вернулся кружащий.

— Вот, — он протянул сержанту две крупноформатные книги. Одна, желтая, с шахматной доской — Майзелис. Другая, зелёная, с красным драконом и черными скалами — «Мир Приключений» за тысяча девятьсот шестьдесят второй год. — Казанцев там, в «Мире приключений», другого сейчас нет, — виновато сказал он.

— Годится? — спросил сержант.

— Годится, — ответил я. — Сколько с меня?

Кружащий было начал говорить, но сержант его перебил.

— Подарок это вам, товарищ гроссмейстер. Подарок.

— Конечно, подарок, — без энтузиазма подтвердил кружащий.

— Ну, спасибо.

— И, товарищ гроссмейстер… Можно написать на Майзелисе — сыну моему, Генке? Что-нибудь такое…

— Давайте, — и я написал: «Геннадий! Ты станешь тем, кем захочешь!» и подписался разборчивой подписью.

Ну, и зачем мне Америка, думал я по дороге в «Москву». Кто я американскому полицейскому? Кто мне американский полицейский? А здесь всё мило, всё по-домашнему…

Из номера я позвонил Казанцеву.

— Александр Петрович? Это Чижик. Да, из «Поиска». Я сейчас в «Москве», в городе и в гостинице. Вы не могли бы подойти, поговорить? Нет, можно, конечно, и по телефону, но…

Казанцев сказал, что будет через сорок пять минут.

И прибыл в указанный срок. При параде: старомодный, но хороший костюм, и ордена, и медали.

Я пригласил его в ресторан. Ритуал выработался: с писателями говорить в ресторане. И там, на своём уже привычном месте рядом с пальмой, за неспешной трапезой пошёл неспешный разговор.

— Нам понравился ваш роман, Александр Петрович. Безусловно понравился. Но вот в чем затруднение: у нас в этом году свободно только девять листов, остальные расписаны. А во «Внуках подземелья» двадцать один лист. По нашим правилам, мы не можем растянуть печать на два года. Поэтому либо мы будем публиковать ваш роман полностью в будущем году, по два листа в номер, либо вы сокращаете роман до формата журнального варианта, листов до восьми, и мы начинаем публикацию с седьмого номера. То есть с июльского. Решать вам.

Сразу и второе. Если вы выберете журнальный, сокращенный вариант, то сразу вопрос: а нет ли у вас для «Поиска» что-нибудь на будущий год? Рассказ, повесть, роман?

И мы стали рядиться. Сошлись на журнальном варианте и новой повести.

— Договор я вам пришлю по возвращении в Черноземск. Я в Москве проездом.

— Читали, читали, из Америки. Я слежу за шахматами. Я, знаете ли, мастер. Международный мастер, — и мы перешли к шахматам. Главнейшей задачей Казанцев считал одержание победы над Неназываемым и возвращение короны в Москву.

— Почему же непременно в Москву? — возразил я. — Ей и в Чернозёмске будет неплохо, шахматной короне.

И мы поговорили о том, где лучше жить творческому человеку, в столице, или в провинции.

Перед расставанием я, слегка покраснев (артистов учат краснеть «по заказу») я развернул «Мир приключений» и попросил у Казанцева автограф.

Распрощались мы довольные друг другом. Во всяком случае я был доволен.

Авторское отступление

Шахматный турнир тысяча девятьсот семьдесят шестого года в Лоун Пайне в реальной истории выиграл Тигран Петросян с результатом пять с половиной очков из семи, приз 8000 долларов, а Смыслов с пятью очками разделил второе-десятое место и заработал полторы тысячи.

В моей истории призовые побольше, потому что в моей истории Фишер вернулся в игру, а Фишер очень значимый фактор.

Но вот динамика суммы призовых в Лоун Пайне по годам реальной истории

1976 — 14.000 $

1977 — 27.000 $

1978 — 33.000 $

1979 — 45.000 $

То есть с 1976 по 1979 призовые выросли более, чем втрое.

Бойкот социалистических стран не сорвал олимпиаду в Хайфе. Победили американцы.

Следующая шахматная олимпиада проходила в Буэнос-Айресе. Советский Союз занял второе место, уступив сборной Венгрии.

До Хайфы наша сборная поражений не знала.

Альтернативная олимпиада в Ливии в РИ представляла жалкое зрелище — ни одного гроссмейстера, четыре мастера и масса любителей. Но что было, то было. В моей истории всё по-другому.

Книгами спекулировали как могли, цена книги была порой в десять раз выше номинала, и даже больше. Книги, пользующиеся спросом, до прилавка порой не доходили вовсе. Официально с перекупщиками боролись, но по факту с них, с перекупщиков, милиция кормилась. И хорошо кормилась.

Ко мне приходят просьбы предоставить промокод на "Пустыню". Но промокодов много меньше, чем просьб. Что делать?

Разыгрываю один промокод. Приведенное ниже объявление повторяет (за изменением названия) знаменитое объявление, опубликованное…

Вот где, когда, кем и по какому случаю было дано это объявление и составляет вопрос. Среди ответивших правильно я методом тыка выберу получателя промокода. А если кому не нужен промокод, то и хорошо.

Итак:

Товарiщи! Мы не назначаемъ пока платы за «Пустыню», ибо не рѣшаемся ещё обязаться доставлять её всѣмъ подписчикамъ. Въ настоящея врѣмя подготавливается пятый выпускъ, и мы сдѣлаемъ всё от насъ зависящея, чтобъ «Пустыня» выходила возможно болѣе правильно и возможно болѣе часто. Но для этаго нѣобходимъ возможно болѣе крупные срѣдства, и мы просимъ всѣхъ, въ чьи руки попадѣтъ «Пустыня», устраивать денежные сборы въ её поддѣржку.

Написанiя романа только тогда станетъ прочно, когда оно будѣтъ окупать себя, и для этаго нѣобходимо, чтобъ каждый читатѣль оказывалъ по мѣрѣ своихъ срѣдствъ матерiальную помощь.

Глава 5

5

19 марта 1976 года, пятница

ЧИТАЕМ ГРИНА

— Дорого!

— Не то слово!

— Вот вам и Америка!

Мы сидели в учебной комнате, впереди было занятие по научному коммунизму, а я показал каталоги медицинских изделий, что захватил в Лоун Пайне — их там раздавали желающим в надежде, что вот приедет Чижик в Советский Союз, покажет Кому Нужно, и тут же организатор турнира Льюис Стейтем получит заказы из нашей страны. На миллионы долларов. Узнав, что я студент, Стейтем даже подарил мне в дополнение к призовым, «кофр врача», дорогой, натуральной кожи. Главное, конечно, был не сам кофр, а его содержимое. «Всё, необходимое для врача общей практики». Но кофр я оставил дома. Чтобы не травмировать психику советского студента ни портативным электрокардиографом, ни другими вкусными вещами. Может быть, позже. А сейчас хватит и проспектов.

— Да на эти деньги… — и начали пересчитывать, сколько будет стоить тонометр на наши деньги. Выходило, в три раза дороже, по официальному курсу. Ну, чисто теоретическому, без обязательств продаж. Наш советский человек поменять рубли на валюту мог только при выезде за границу — в командировку или, например, по турпутевке. А так, запросто, не мог. Да и не хотел. Ну зачем советскому человеку валюта в советской стране?

А по джинсовому курсу этот самый тонометр стоил как мотоцикл. Даже дороже. Посудите сами: джинсовый костюм «под фирму» в Америке стоил пятнадцать долларов (это я рассказал: чемпионы в Нью-Йорке отхватили, и хвастались). Значит, за цену тонометра можно купить шесть-семь джинсовых костюмов. У нас такие разлетались по сто семьдесят пять рубликов в магазине, только не бывали они в магазине, сразу со склада растворялись. Ну, хоть и по магазинной цене, сто семьдесят пять умножаем на шесть, получаем тысячу с хвостиком. Стоимость хорошего мотоцикла. Очень хорошего. «Явы», к примеру.