Пустыня

Это я так… Репетирую встречу со школьниками. Ведь придётся после турнира выступать с лекциями. Обязательно придётся. Встречи со школьниками, со студентами, с колхозниками, со строителями, с работниками правоохранительных органов, с работниками связи, с торговыми работниками… А ещё армия и флот.

Мекинг, бразильский гроссмейстер, допил свой кофе, встал и побрел к выходу. Именно побрел, устало, даже чуть пошатываясь, словно не кофе пил, а марафон бежал. С другой стороны да, кофейный марафон — четыре пустые чашки на столе. Для меня это много. Но кто их в Бразилии, знает, Бразилия кофейная страна.

Мекинг качнулся сильнее, взмахнул рукой, удерживая равновесие — и сбил бокал с гранатовым соком, что стоял на столе Горта. Да так сбил, что большая часть сока оказалась на костюме чехословацкого гроссмейстера. Костюм светлый, бежевый, и Мекинг его убил. Столько свежего сока… Химчистки, кончено, творят чудеса, но где химчистка, далеко химчистка.

Горт смотрел на себя, надеясь, что это наваждение, морок, что сейчас он моргнет, вздохнет, чихнёт — и всё рассеется, сок будет в бокале, а костюм — без пятнышка.

А — не вышло.

— Brazilsky blazen! — в сердцах сказал он. Я чешский язык знаю чуть-чуть, по Дечину, но тут и так понятно.

Мекинг же, прикрыв глаза, смотрел куда-то вниз, словно искал на полу ушедшее счастье.

Ну, разумеется! Всё сходится!

А Горт не унимается. Салфеткой попытался стереть сок, но вышло только хуже. Добро бы апельсиновый, а ведь гранатовый — ну, точно кровь… И теперь он стоял перед Мекингом, словно раздумывая — сразу убить или дать помучиться?

— Я возмещу… возмещу… — бормотал Мекинг.

— Да только что толку? В чем я ходить буду? Итальянский костюм, семьсот долларов!

Насчет цены Горт погорячился. Костюм и в самом деле хорош, но семьсот долларов? В «Березке» я его видел вдвое дешевле, а «Березка» — то ещё место. Другое дело, что тут такого костюма не купишь. В чем ходить-то, в самом деле?

— Co tě nezabije, to tě posílí, soudruhu velmistře! — в Дечине я заучил с полсотни крылатых выражений, на все случаи жизни, и вот, пригодилось.

— Как же выйду я завтра играть в этом, — Горт показал на свой костюм. Он говорил по-русски довольно чисто, хотя и с небольшим акцентом.

— Отдайте в химчистку, ну, а пока купите местную одежду. Долларов пятнадцать, много двадцать, а удовольствия на все сто, — сказал я, всем видом своим показывая, как я доволен.

И в самом деле доволен. — Хотите, вместе сходим в лавку? Присмотрите что-нибудь по сезону.

— Вы человек молодой, а мне это как-то… — но Горт сел в задумчивости.

— Как солнце пойдет к закату, так и сходим, я куплю себе ещё пару комплектов. Дома такое поищи — настоящее, ливийское. Завидовать будут.

Я повернулся к Мекингу. Тот всё стоял очи долу.

— Амиго Энрико, тебе бы полежать нужно, отдохнуть, — говорил с ним я, по-английски. Ну, за исключением слова «амиго». Но вдруг и он знает русский язык?

Он всё стоял. Я взял его за руку и повел, и он покорно шёл.

Довел до номера, а внутри спросил:

— Амиго, зачем ты пьешь кофе, да ещё так много? Кофе для тебя хуже керосину.

— Какого керосину?

— Это так… русская идиома. Нельзя тебе кофе. Кофе усиленно выводит из организма калий, а он нужен, калий, особенно в такую-то жару. Ты сильно устаешь?

Мекинг колебался. Признаваться в усталости сопернику по турниру? С другой стороны он уже знал, что я медик, если и не врач, то рядом. А, главное, он себя скверно чувствовал.

— Устаю. От жары, от нервов, и время тут неправильное. Потому и пью кофе.

Ну да, здесь десинхроноз у бразильца. У всех, кто из западного полушария.

— Разница во времени — это очень серьезно. Но бороться с этим нужно не кофе, а отказом от кофе. Научный факт, наши космонавты на себе испытали. Там, в космосе, семнадцать космических зорь за сутки, там всё серьёзно. И они не пьют кофе. Никогда. Мой научный консультант, профессор Петрова, готовила меня к матчу с Фишером, в Лас-Вегасе, и один из пунктов подготовки — никакого кофе! Это я, амиго, по секрету говорю. Не для разглашения. Тебе ведь в Маниле в межзональнике играть, там разница во времени с твоей Бразилией даже больше, чем здесь. Потому отвыкай от кофе. А пей сок. Гранатовый, апельсиновый, какой нравится. Я пью гранатовый, и отлично себя чувствую. И ещё финики, чернослив, черешня. Здесь с черешней не получится, но финики неплохие, — и я ушёл, не дочитав лекцию о содержании калия в продуктах. Не нужно навязывать и навязываться.

Конечно, дело не только в десинхронозе, даже совсем не в десинхронозе. У Мекинга почти наверное миастения. Избыток кофеина спровоцировал манифест. Если последует моему совету и прекратит пить кофе, состояние улучшится. Не последует — будет ухудшаться. Но говорить сейчас о том, чем он болен — нет, не стану. Он, верно, и не знает, что такое миастения, чем она грозит. А если я начну рассказывать — либо не поверит, и решит, что я его запугиваю, либо поверит и впадет в депрессию. Такие вот тонкости. Он — один из фаворитов, обоснованно рассчитывает на высокое место, возможно, даже на победу, и он лидирует вместе с Фишером, у обоих по четыре победы и ничья. У меня — три победы и ничья, партия с Андерсеном перенесена. Вся борьба впереди.

А миастения… Мышцы очень быстро устают, вот что такое миастения. Устают ходить, устают сидеть, устают поднимать веки, устают жевать, устают глотать, а под конец устают и дышать. Но это в самом тяжелом случае.

Необходимо плановое обследование спортсмена. Спортивная медицина. Если бы его, Мекинга, перед турниром осмотрел толковый врач, он бы распознал болезнь и назначил лечение. Для начала запретил кофе, назначил калий и посоветовал местную одежду. Как у меня, закрывающую от солнца.

Я вернулся в ресторан, допить сок. Горт ушел в печали отдавать костюм в бенгазийскую химчистку, а остальные — на своих местах. Что ж, у них было маленькое представление, но до мордобития дело не дошло.

А могло бы дойти? Сейчас нет, не думаю. Инерция социального поведения сохраняется.

А недельки через две, через три, как знать.

Я, наконец, допил сок. Он, сок, тоже требует меры. Бокал, и хватит. Хорошо, два бокала, один утром, другой днем. А то дорвётся человек до апельсинов, а потом крапивница, понос и прочие прелести. Не наш фрукт апельсин. Да, скифы мы, да северяне мы. Морошка, клюква, яблоки — это наше. Морковку и горох не забыть.

И я прошёл в музыкальный салон. К роялю.

Пианист в пустыне

Шахматы в пустыне… Заунывная, тягучая тема, но под спокойной и даже тоскливой пеленой таится ад.

Подтянулись слушатели. Те же гроссмейстеры, кто же ещё. Допили кофе или сок, и пришли. А персонал отеля свое место знает, персонал отеля работает.

Я перешел на классику. Чайковский, Рахманинов, Моцарт. Минут сорок поиграл — и хватит. Концерт окончен.

Гроссмейстеры вежливо похлопали. Аплодисменты, аплодисменты.

Люди, видя, что дальше представления не будет, разошлись, осталась лишь русская фракция: я, Спасский и Карпов.

— Вы, Миша, прямо как Марк Евгеньевич играете, — сказал Спасский.

— Я стараюсь, но до Тайманова мне далеко, — скромно ответил я.

Тайманов — пианист известный, профессионал, консерваторию окончил, с концертами выступает. Я более знаком с его сестрой, Ириной Евгеньевной, она мою оперу ставила в Мариинском театре.

— Кстати, вы знаете, за что Марка наказал Спорткомитет? Он валюту пытался провести, гульдены. И книгу Солженицына. А на таможне проверили багаж и нашли. Вы не боитесь таможни?

— Не очень. Сколько ездил, ни разу меня не проверяли. Ни туда, ни обратно. Да и гульдены — зачем мне в Союзе гульдены?

— Марка тоже не проверяли. Не проверяли, не проверяли, а потом взяли и проверили. И — гроссмейстерскую стипендию сняли, звания Заслуженного Мастера лишили, и турниры только внутри страны. Очень местного значения, — продолжал Спасский. Видно, жалко ему меня, хочет наставить на путь истинный. Навострить лыжи — и в Париж.