Страница 5 из 7
(Уходит.)
На празднике обычном Капулетти
Среди веронских признанных красавиц
За ужином и Розалина будет —
Красавица, любимая тобою.
Ступай туда, пусть беспристрастный взгляд
Сравнит ее кой с кем из жен Вероны —
И станет лебедь твой черней вороны.
Коль святотатством погрешу таким,
Пусть слезы жгут мои глаза, как пламя;
Смерть от огня пусть карой будет им
За то, что сделались еретиками.
Прекраснее ее под солнцем нет
И не было с тех пор, как создан свет.
Брось! Ты другой не видел красоты,
И сравнивать не мог, конечно, ты.
Глаза твои, хрустальные весы,
Пусть взвесят прелесть и другой красы.
На празднике – красавиц целый ряд
Я укажу, что блеск твоей затмят.
Пойду не с тем, чтоб ими любоваться,
Но чтоб красой любимой наслаждаться.
(Уходит.)
СЦЕНА 3
Комната в доме Капулетти.
Входят синьора Капулетти и кормилица.
Где дочь моя? Пошли ее ко мне,
Кормилица!
Невинностью моей
В двенадцать лет – клянусь, уж я давно
Звала ее. – Ягненочек мой, птичка!
Куда ж она девалась? А? Джульетта!
Входит Джульетта.
Что там? Кто звал меня?
Зовет синьора.
Вот я, синьора. Что угодно вам?
Вот что… – Кормилица, ступай. Нам надо
Поговорить наедине. А впрочем,
Кормилица, постой, останься лучше.
Ты дочь мою с младенчества ведь знаешь.
На час не ошибусь в ее годах.
Ей нет еще четырнадцати лет.
Четырнадцать своих зубов отдам
(Хоть жаль – их всех-то у меня четыре),
Что ей еще четырнадцати нет.
До дня Петрова сколько остается?
Недели две.
Ну вот, в Петров день к ночи
И минет ей четырнадцать годков.
Она была с моей Сусанной (царство
Небесное всем христианским душам!)
Ровесница. Сусанну бог прибрал.
Ох, я не стоила ее! А вашей
Четырнадцать в Петров день будет точно.
Вот, помнится, одиннадцать годов
Тому минуло, в год землетрясенья,
Как я ее от груди отняла.
Не позабыть! Все помню, как сегодня.
Соски себе натерла я полынью,
На солнце сидя возле голубятни.
Вы в Мантуе тогда с синьором были.
Да, помню, как сейчас: когда она
Почуяла, что горькие соски, —
Как рассердилась дурочка-малышка,
Как замахнулась ручкой на соски!
А тут вдруг зашаталась голубятня.
Я – опрометью прочь!
С тех пор прошло одиннадцать годков.
Она тогда на ножках уж стояла.
Ох, что я, вот вам крест! Да ведь она
Уж вперевалку бегала повсюду.
В тот день она себе разбила лобик,
А муж мой (упокой его господь —
Вот весельчак-то был!) малютку поднял.
"Что, – говорит, – упала ты на лобик?
А подрастешь – на спинку будешь падать.
Не правда ли, малюточка?" И что же!
Клянусь мадонной, сразу перестала
Плутовка плакать и сказала: «Да».
Как долго шутка помнится, ей-богу, —
Хоть проживи сто лет, а не забыть;
«Не правда ли, малюточка?» А крошка
Утешилась и отвечает: «Да».
Ну, будет уж об этом, помолчи.
Да, только так вот смех и разбирает,
Что вспомню, как она забыла слезы
И отвечала: «Да». А ведь, однако,
На лобике у ней вскочила шишка
Не меньше петушиного яичка!
Так стукнулась и плакала так горько,
А он: "Теперь упала ты на лобик,
А подрастешь, на спинку будешь падать.
Не правда ли, малюточка?" И что же!
Она сказала: «Да» – и замолчала.
Ну, замолчи и ты, прошу тебя.
Ну, ладно уж, молчу, господь с тобой.
Милей тебя детей я не кормила.
Ох, только б до твоей дожить мне свадьбы —
Так больше ничего я не хочу.
Вот-вот, как раз о свадьбе и хочу я
Поговорить. – Скажи, Джульетта, дочка,
Была бы ты согласна выйти замуж?
Я о подобной чести не мечтала.
О чести! Каб не я тебя вскормила,
Сказала б: ум ты с молоком всосала.
Так о замужестве пора подумать.
В Вероне многие из знатных дам
Тебя моложе, а детей имеют.
Что до меня – в твои года давно уж
Я матерью твоей была. Ну, словом, —
Твоей руки Парис достойный просит.
Вот кавалер-то, ах, моя синьора!
Что за мужчина! Восковой красавчик!
В веронском цветнике – цветок он самый лучший.
Ох, да, цветок, уж подлинно цветок!
Скажи, могла бы его ты полюбить?
На празднике у нас он нынче будет.
Читай, как книгу, юный лик Париса.
В нем красотой начертанную прелесть.
Вглядись в черты, которых сочетанье
Особое таит очарованье;