Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 20

Война с Турцией шла победоносно, много сражений провёл Ушаков, и даже внёс вклад в развитее военной науки, и в 1793 году Фёдора Фёдоровича Ушакова, всеми уважаемого морского командира, Екатерина возвела в звание вице-адмирала. Скоромно, с молитвой о даровании мужества и смирения, принимал новые почётные обязанности Ушаков, подчёркивая:

– Я не заслуживаю этого звания, ведь всё, что я сделал хорошего, это – заслуги Господа Христа, а не мои, я – ничто без Него…

Всем подчинённым Ушакова нравились его скромность и набожность, и матросы старались подражать его высокодуховности. Но на место вице-адмирала было много претендентов, и, видно, не всем понравился выбор Екатерины, поэтому скоро императрице пришло анонимное письмо, в котором «благодетель государства» сообщал, что Фёдор Ушаков, яко бы «взяточник, казнокрад и отвратительно обращается с подчинёнными».

Императрица Екатерина, признаться честно, очень поразилась такому письму, ведь знала об Ушакове только хорошее, и прибыла на корабль «Апостол Павел» лично спросить о последнем пункте доноса у матросов.

– Да что вы, матушка императрица, ваше величество, лучшего, храбрейшего и добрейшего вице-адмирала мы не мечтали иметь, чем его благородие! – отвечали матросы.

Екатерина, ещё больше поразившись и теряясь в догадках, уехала в карете к себе во дворец.

Фёдор Ушаков же в это время проведывал больных матросов: он принёс им иконы и сладости, которые купил на своё жалование, и каждому находил слова утешения:

– Ну, что ты, Владимир, право, Господь поможет, ты ещё поправишься, мы ещё повоюем мусульманами за веру православную, а пока набирайся сил. А ты, Артём, совсем раскис, нельзя так, с нами же Господь Христос, я за тебя молиться буду, а ты угощайся сладким и выздоравливай – мне бойцы нужны…

Вдруг пожилой матрос с суровым взглядом позвал Ушакова. Молодой вице-адмирал с сожалением оставил своё благое дело утешения больных и вышел на палубу с пожилым матросом.

– Александр, что ты хотел мне сказать?

– Ваше благородие, пока вы делами милосердия занимаетесь, матушка императрица расспрашивала о вас, было ей анонимное письмо, что, будто вы – казнокрад и взяточник. Мы-то все знаем, что это не так, а вот перед её величеством, боюсь, вам придётся отчитываться…

Ушаков засмеялся:

– Ну, и что же? Отчитаюсь, у меня все бумаги бухгалтерские в порядке, не может быть такого, чтобы императрица поверила этому глупому письму!

Собеседник Ушакова помрачнел и произнёс:

– Не знаю, не знаю, ваше благородие, раз кто-то написал такое письмо, значит, у вас есть завистники или враги, я бы задумался на вашем месте. И императрица интересовалась этим вопросом всерьёз, как бы не было следствия и последствий соответствующих…

Ушаков серьёзно обиделся и расстроился, но вида не подал и строго ответил матросу:

– Александр, я – честный человек, не боюсь ни следствия, ни соответствующих последствий, так что скрывать и переживать у меня нет повода, а вы давно палубу не протирали!

Сказать-то так Ушаков сказал, только легче молодому вице-адмиралу не стало, сел Фёдор за бумаги, ещё раз перебрал, не нашёл ничего, что могло вызвать сомнений в его честности, что впрочем, и так все знали. Но что-то не давало Ушакову покоя: вдруг Екатерина поверит письму и даже не станет рассматривать бумаги? А наказание-то за казнокрадство позорное было: секли виновного на площади прилюдно. Для морского офицера это был бы такой стыд и срам, что Ушаков и думать об этом не хотел, да не получалось.

«Помолюсь, – подумал Ушаков – может Господь подскажет что делать…». Но после похода в церковь Фёдору легче не стало, в голве Ушакова метались мучительные мысли:

«Как объяснить, что я не виновен? И кому нужно было оклеветать меня? Кто написал эту лживую бумагу? Если бы я знал кто и почему, то, может, разобрался как-то сам. А что, если всё-таки вынесут такой приговор? Как не опозориться ещё сильнее и не закричать во время экзекуции? Как же я потом в глаза матросам буду смотреть? Господи, за что мне это, ты же знаешь, что я не виновен в казнокрадстве! Может, друзья что-то разъяснят мне…»

Из церкви Ушаков отправился к своему другу Александру Суворову, человеку известному и военному, хотя и пожилому.

– Что, ваше благородие, повис кнут над вашей светлой головой? – с интонацией шутки и даже издёвки произнёс Суворов.

Только Ушакову совсем не весело стало, а обидно до слёз, встал юноша и захотел уйти.

– Право, Фёдор, ты что, на шутку обиделся? Все знают, что ты набожный честный человек и копейки чужого не возьмёшь, вот увидишь, что дело в твою пользу будет, а если даже нет, то ты у нас парень крепкий, выдержишь! – хотел поддержать Ушакова Суворов, но опять получилась насмешка.

Ушакову совсем грустно стало, он сел в карету и уехал с мыслью:

«Тоже мне друг называется! Шутки бы только отпускать!»

Два дня прошли тоскливо и тянулись для Ушакова, как тюремный срок. Вроде бы занят целый день Фёдор: то проведывает больных матросов, то военными делами занимается, то качество провизии проверяет, то благотворительные дела, то молитва, то парад принимает, а всё равно неспокойно Фёдору, только одна мысль вертится в голове:

«Что ж меня императрица не вызывает? Скорей бы эта кляуза разрешилась уже как-нибудь!».

Спустя три дня совсем «кисло» Фёдору Ушакову стало, даже кофе выпить не смог за завтраком.

«Поеду к дяде – решил молодой вице-адмирал – может, он помолится за меня…».

Выполнив все свои ежедневные военные обязанности, Ушаков сел в карету и помчался в монастырь.

Вокруг монастыря витал аромат тёплого ржаного хлеба, лилось духовное умиротворяющее пение – только что началась вечерняя служба.

Ушаков снял треуголку и тихо прошёл к печально-светлому лику Божьей Матери, зажёг свечу. Свеча, немного дрожа, горела в руках Фёдора, который отдыхал от волнений в задумчивой молитве. Так искренней любовью к Богу и молитвой и утешил свою душу Ушаков. Когда служба кончилась, снова опечалился Ушаков, но тут подошёл к племяннику старец Феодор и от счастья, что видит крестника, чуть не расплакался.

– Феденька, милый, родной, приехал навестить крёстного! Какой же ты красивый и статный стал! Настоящий защитник отечества, благослови тебя Господь! Пойдём, я тебя подкормлю, а то уж слишком ты худенький… – с улыбкой поприветсвовал племянника Феодор.

Ушаков обнял старца, пошёл за ним в трапезную. Вечерело, стрекотали кузнечики, малиновое солнце, словно смущаясь, садилось в облака, веселился ветерок. Старец распахнул деревянные окна, и в трапезной пахнуло скошенной травой и древесиной. Ушаков сел на лавку, а дядя подал чугунок с картошкой и кислой капустой со словами:

– Феденька, милый, кушай да рассказывай, как живёшь, службу несёшь…

И настолько доброта дяди отогрела Ушакова, что тот уронил несколько капель слёз прямо на картошку.

– Дядя, а я ведь есть не могу, беда у меня такая, что кусок в горло не лезет. Дело в том, что написал на меня кто-то лживый донос, будто я казнокрад и взяточник, императрица сама на корабль в моё отсутствие приезжала, я все бумаги бухгалтерские проверил – всё, как и ожидал, в порядке, а всё равно страшно и обидно. Страшно, что опозорюсь, обидно, что вину такую несправедливо приписывают. Разве ж я обидел бы так своих матросов? Никогда! – рассказал свою боль Ушаков.

– Не может быть, милый, чтобы несправедливость такая случилась, наслышан я о доброте и праведности твоей, знаю, что ты – христианин, и подчинённого не обидишь, чужого не возьмёшь, понимаю твои переживания, я молиться буду, чтобы не случилось несправедливости, а если уж случится!.. Со смирением прими, как первые христиане и оставайся таким же милосердным и чистым душой, как сейчас… – тихо произнёс старец.

Ушакову сразу лучше стало, молодой человек слабо улыбнулся и ответил:

– Спасибо, крёстный, эти слова для меня очень дороги, так же, как и твои молитвы…

Вернулся на корабль Ушаков в более благоприятном расположении духа и взялся за свои обычные военные дела и дела благотворительности с ещё большим усердием, думая: