Попаданки домой не возвращаются!

— А ты — она?

— Зависит от твоего ответа. И пожалуйста, умоляю, не говори, что есть какое-то пророчество. Мне вот этой всей фигни вокруг хватает, чтобы сомневаться в нормальности собственного психического здоровья.

— Это все настоящее, — серьезно ответил рыцарь.

— И?

Мужчина задумался. Что-то в его серых и тусклых глазах напоминало мне Клода. Может та обреченность, с которой металло-бог провожал каждую Избранную, когда та поворачивалась спиной и заходила в портал.

— Это не пророчество. — Наконец ответил он. — Это на уровне слухов. Иногда фаты шепчутся между собой. Иногда я их слышу. Они говорят, что придет та, кто неизбежна. И назовется Избранной. Изменит то, что незыблемо. И воссияет сила, что была утрачена. Откроет проход тому, кто заперт. И мир пошатнется.

— Какое очень точное не-пророчество. — Я посмотрела на небо. Уползающие вверх костяки зданий, тянулись вверх к звездам-кляксам. — Красноречивое. Но можешь успокоиться, я не Избранная, — отдернула край ветровки и засунула ключ обратно за пояс. — Была когда-то, но Избранные — продукт разовый. Исполнил предназначение и все, возврату не подлежишь. А вот кто ты и зачем здесь?

Может Марина Избранная? А я отправилась вместе с ней, когда поняла, что она идет в наш мир. Но тогда бы я вышла из портала, а не проснулась в собственной постели. Опять же, магия?

— Три ночи. — Мужчина на пробу с делал шаг. Небольшое движение вызвало на его лице короткую гримасу боли, но он быстро ее подавил.

— Не поняла.

Опираясь на меч как на трость, лысый мечник похромал к стене.

— Есть три ночи, чтобы отбить того, кого увели фаты. Потом не имеет смысла. Человек меняется и наш мир перестает его принимать.

— Так ты занимаешься тем, что спасаешь людей из Немерности? — воодушевилась я. Противостоять теням, когда вас двое, не так страшно, особенно если второй — это вооруженный мечем работник музея. — Мог бы сразу сказать.

— Я их не спасаю. Давно уж не спасаю. Три ночи — это предел, после которого людям нет дороги назад. Но они сами не очень хотят возвращаться. Фаты внимательно выбирают своих жертв.

— Ненужные, — вспомнила я. — Те, у кого истончилась связь с миром. Но Марина к ним не относится.

К ним относилась я, но не та что сейчас, а та, которой была.

— Разве ты не видела, с каким рвением твоя подруга вошла в проход? — возразил он. — Не замедлила шаг, не обернулась, не попрощалась. Обычно люди держатся за свои иллюзии, сопротивляются, но она не сделал ни единой попытки.

— И тем не менее, ты здесь.

Легкое подобие улыбки мелькнуло и тут же было подавлено серьезной гримасой.

— Ты так сражалась за ту девушку, что я подумал, может не все потеряно? Может в этот раз фаты в самом деле ошиблись. Или нет? Как ты здесь оказалась? Я же забрал зажигалку.

Я продемонстрировала часы, застегнутые на запястье. Но продемонстрировала на расстоянии. Мало ли что музейному фетишисту придет в голову.

— Не снимай их. Если обронишь или потеряешь, обратно дороги не найти. Хотя это не твой якорь, но он активен.

— Якорь?

— У нас всегда есть какая-то мелочь. То, что связывает с миром. Вещь, наполненная воспоминаниями, мечтами, желаниями, обидами. Сильной эмоциональной составляющей.

— У меня нет таких вещей.

— У всех есть. Старая цепочка, которую подарила мать. Монетка, что приносит удачу. Плакат любимого певца.

— Плакат певца? Мне что — пятнадцать и я из нулевых. Да и кто станет таскать с собой плакат?

— Плакаты всегда в трендах, — возразил рыцарь со знанием дела. — Это пример. Вещи со временем меняются. Раньше нам дорого одно, потом другое. Но суть одна — они нас привязывают к материальному миру нашими чувствами и эмоциями.

Если подумать, вся моя комната была забита любимыми вещами. Ежегодно она проходила очистку по принципу Мари Кондо — избавляемся от всего, что не приносит радость. Оставались только самые важные и любимые вещи, без которых никак.

Так я думала до Центра. Как оказалось, обойтись можно без телефона, нефритовых сережек, числовой янтры удачи, социальных сетей и кошелька с кошечками.

Нет у меня больше привязанностей.

Разве что к еде.

Сейчас бы пончик…

— Хорошо, убедил. Так куда держим путь, о смелый и отважный рыцарь?

Мужчина едва не поперхнулся. Краски смущения заиграли на бледно-сером лице. Набежавшая краснота почти превратила его в живого человека, а не восставшего скелета.

— Рыцарь? — просипел он.

— Мне надоело «тыкать», а как тебя звать, я знаю. Я — Анна. Хотя, нет, если началась кутерьма с магической ерундой, так не пойдет. Не хочу все воспринимать слишком реально. Да, зови меня Дробью.

— 15 -

Котлован.

Огромная воронка земли, в центре которой массивное здание в три этажа. Квадрат с дыркой посередке. Ничего футуристического. Бетонные блоки, мощные стены. Блеклые стены. Незаконнорожденное дитя индустриального периода.

Единственный способ подобраться к проходу — это вкруговую спускаться по сыпучей земле. Максимально медленно и аккуратно. Один неверный шаг, и ты кубарем летишь вниз, где вскоре заканчиваешь движение смачным ударом о стену.

— Кажется мне что-то подобное снилось. — Сказала я, чтобы унять нервозность. Энергетика от здания шла исключительно тревожная и угрожающая.

— Когда впервые увидел его, тоже так подумал. — Отозвался Виталий.

Он же Витя, рыцарь подворотни, мечник подвала и колодца, младший сотрудник музея, два метра и лысина, хороший мужик с подбитой ногой и страшный кошмар косметолога.

— Сможешь спуститься?

К котловану мы добрались не сразу. Сначала у нас произошел долгий спор, где мечник Виталий убеждал меня, что девушкам неподготовленным (и вообще всем девушкам, но мне особенно) не стоит ходить по Немерности. Видите ли, я не знаю мер безопасности, боевая единица из меня сомнительная и, в конце концов, я будущая мать. Пришлось напоминать, что я дама не из робких, запросто вдарю и по второй коленке, и постыдилась бы жердь субтильная с этой самой будущей матерью спорить. Нашелся тут, пророк недоделанный, цыганка перерослая, что б его так. Мать будущая, ага. Там еще с мужем не все срослось.

— И с мечом я лучше тебя обращаюсь. — Оскорбилась в лучших чувствах. — Видела твои выпады. Тени так стыдно за тебя стало, что она предпочла сбежать. А другие две со стыда померли.

На этом Виталий принялся объяснять все сложности владения оружием. Я вступила с возражениями и дополнениями. Он набычился. Пробовал отмахнуться, опять напоминая о разных тонкостях взаимодействия с потусторонними существами и двухкилограммовыми мечами длинной в мой рост. Последнее, кстати, ложь наглая. Я выше среднего, а длина одноручного меча меньше, чем полтора метра.

— Значит, умеешь? — Сухо спросил рыцарь. — С настоящим. С тяжелым и острым.

— Ага.

— Исторические реконструкции? Сходки ролевиков? Клуб любителей военной истории?

— Вроде того, да.

— Что-то я тебя не видел среди участников.

— Ты знаешь всех членов всех клубов?

— Узкая направленность. — Пожал он плечами. — Все друг друга знают. Единственный достойный мастер меча давно уехал в столицу. Кто же тебя тренировал?

— Он иностранец и не из нашей страны. — Честно ответила я.

— Между фехтованием и реальным боем на смерть есть огромная разница. — С долей снисхождения заметил Витя. Который вот с таким-то именем имел наглость относится ко мне свысока. — Нет штрафных или запрещенных ударов. Противник проводит совсем другие связки, чем те, что ожидаешь от человека.

У нас были тренировки вроде тех, где каждый сам за себя. Где Клод стоит в сторонке, а десять голодных девиц на мечах решают, кто сегодня ужинает, а кто на диете. Но вот с щупальцами-лезвиями иметь дело не доводилось. Как тебе такой просчет, а Клод? Об этом ты не подумал.

— Вить, ты с трудом ходишь. Моя вина, признаю. Но ничего не поделаешь.

— У нас есть еще одна ночь. Подлечу коленку и вернусь.