Её несносный студент

— Испугались? — уточняю удивленно. Чего может бояться эта девочка?

— Ну вы же не дура, Ксюша, наверняка понимаете, зачем я приехала, да и вообще… — она замолкает на некоторое время, а я молча киваю, позволяя ей продолжить. — Вы не подумайте только, я на Егора больше не претендую.

— Больше? — усмехаюсь в ответ.

— Не цепляйтесь к словам, вы ведь, должно быть, догадываетесь, что даже в наше время договорные браки не редкость.

— Догадываюсь, — подтверждаю.

— Ну вот, и в отличии от Егора мне с родителями не повезло, — признается, опустив голову, и явно скрывая выступившие на ее глазах слезы, окончательно сбивая меня с толку.

— Я не понимаю…

— Все просто, у отца на меня с детства планы, Егор мог стать отличной партией, я была не против, не самый худший вариант, по крайней мере он мне нравился.

Она очень быстро берет себя в руки, голос вновь приобретает твердость, а я… я просто ушам своим не верю.

— В общем, вы не держите на меня зла, и берегите Клыка, он хороший, я-то знаю.

— Подожди, — я резко перехожу на «ты», — я ничего не понимаю, какие варианты, какие планы…

— Да бросьте, все вы понимаете, папаша выдаст меня за какого-нибудь толстосума, впрочем, все не так плохо, ладно, мне пора, — она собирается сделать шаг, но я хватаю ее за руку, вынуждая притормозить.

— Да погоди ты, это же глупость какая-то, ты совершеннолетняя и вполне можешь решать сама.

— Ага, — она сначала ухмыляется, потом поворачивает голову, косится на припаркованный неподалеку огромный черный джип, который я, почему-то, не примела сразу.

— Кто это? — киваю на джип.

— Один из папашкиных псов, — отвечает она так спокойно, словно это само собой разумеющиеся.

Человек, до сих пор сидевший в машине, внезапно открывает дверь, и выбирается наружу, устремив взгляд на нас с Алиной.

— Ладно, я пойду, а то у этого, — она кивает в сторону высокого брюнета в черном пальто, — терпение лопнет.

— Алин, ты ведь понимаешь, что тебе не обязательно возвращаться домой, ты можешь…

— Не могу, — она обрывает меня на полуслове, — и, пожалуйста, не надо ничего говорить Егору, вообще никому ничего не надо говорить, и сама не думай ни о чем, это все ерунда.

— Но как же…

— Обещаешь? Пообещай!

Я только киваю, удивленная резким изменением в ее поведении. Передо мной вновь стоит уверенная в себе, дерзкая красотка.

— Поверь, суженному моему повезет куда меньше, чем мне, — она внезапно делает шаг ко мне, и, обняв быстро, разворачивается и, стуча каблуками, удаляется прочь. А я не двигаюсь с места до тех пор, пока машина, в которой скрывается девушка, не выезжает с парковки и не исчезает из поля моего зрения.

Семья превыше всего...

Егор

— Какого черта?

Я не знаю, как назвать то состояние, в которое меня ввергает внезапное появление отца на пороге моей кухни. Какого хрена он вообще здесь делает?

Я моментально подскакиваю с места, готовый… да сам не знаю, на что готовый.

Некоторое время мы просто буравим друг друга взглядами.

Я первым прерываю гляделки, осознав, что не вижу Александровну.

— Где Ксюша? — я уже порываюсь бросится прочь из кухни, когда меня останавливает низкий голос отца.

— Сбежала твоя ненаглядная, — и ухмыляется гад. — Ладно-ладно, не бесись по чем зря, вернется твоя Ксюша.

— Что ты несешь, и что ты здесь делаешь? Я, кажется, ясно дал понять…

— Более чем, — перебивает меня, подходит к столу, кладет на него плотную черную папку, что до этого момента находилась у него в руках, сам же направляется к окну.

— Тогда, будь добр, объясни свое появление.

У меня внутри все сжимается, противоречивые чувства рвут тело на части. С одной стороны я хочу, чтобы отец свалил из моего дома, и в тоже время меня гложет любопытство. Мать так и взяла трубку, отписалась только, что все хорошо. А я так и не понял, что хорошего в том, что наша, казалось бы, идеальная семья рушится, как долбанный карточный домик.

— Присядь, Егор, нам надо поговорить, — спустя несколько секунд тяжелого молчания, отец оборачиваемся, кивает на стул, с которого я подскочил несколькими мнгновениями ранее.

— Насиделся, спасибо, — цежу сквозь зубы, сам хватаю со стола телефон и, набрав номер Ксюши, подношу его к уху.

Гудок. Еще один. А потом эта зараза сбрасывает. Я уже догадываюсь, что появление отца в нашем доме — ее рук дело, но хочу убедиться. Снова и снова набираю ее номер, и каждый раз ответом мне становятся короткие гудки.

— Не думаю, что она ответит.

Меня бесит его напускное спокойствие. Или не напускное?

Отбрасываю в сторону телефон. Зараза мелкая, она у меня дождется. Отшлепаю.

— Давай к делу, я так понимаю, что к твоему появлению приложила руку Ксюша?

Отец не торопится отвечать, продолжает молчать, недовольно поджимая губы.

— Слушай, мы так и будем молчать? — я снова не выдерживаю. — Если ты пришел помолчать то, прости, у меня времени нет. Или ты все же хочешь что-то сказать? Дай угадаю, решил воспользоваться свалившимся на тебя шансом и все-таки исправить ошибки молодости?

Мне самому тошно от сказанного, как представлю себе, как, должно быть, сейчас себя чувствует мать, так хоть в петлю лезь. И я бы поехал к ней, обязательно поехал, не знай я, что из себя представляет Ангелина Аркадьевна Волкова. Нет, сейчас ее лучше не трогать, во всяком случае до тех пор, пока она сама не захочет меня видеть. А потому, вот уже три дня, я, как дебила кусок, не знаю куда себя деть и что сделать, чтобы не чувствовать себя так паршиво. Ксюша, конечно, за меня переживает, волнуется, в общем-то, стоящий на моей кухне отец — это результат ее переживаний.

— Вы разводитесь? — наконец выдаю, неожиданно для самого себя.

Оказывается, это действительно больно. Даже в восемнадцать лет, даже когда, казалось бы, многое понимаешь, все равно больно и тяжело, почти физически тяжело. Я никогда себе даже представить не мог, что нечто подобное вслух произнесу. У меня же была, мать его, идеальная семья. В какой момент все похерилось? Полетело к чертям?

— Ты дурак что ли? — внезапно рявкает отец, да так, что у меня уши от закладывает.

Орать-то так зачем?

— Не понял, — я реально чего-то не всекаю.

Видимо, усталость все же берет свое.

Я три дня не спал, только работа спасала. Не мог просто, стоило только лечь, как перед глазами вставала неприглядная картина.

— Послушай, Егор, — он вздыхает тяжело, облизывает губы, — надо же, никогда не страдал недостатком словарного запаса, — усмехается, — я перед тобой действительно виноват, как-то не заметил я, что мой сын уже вырос, и родительская опека ему больше не требуется. Занесло меня, да? Я, Егор, никогда тебе зла не желал, и амбиции свои за твой счет реализовывать уж точно не собирался, что бы ты себе там ни надумал.

Я, конечно, понимаю, о чем он, об Альке, о ком же еще. Я же не дурак, сразу все понял. Только не повелся. Она девчонка неплохая, иногда ее заносит на поворотах, но в целом человек хороший.

— Девочку твою я тоже обижать не хотел, просто не подумал даже, насколько все серьезно. Я так хотел дать тебе все самое лучшее, что забыл спросить, надо ли оно тебе.

Слова ему даются тяжело, крайне тяжело, я это вижу. Отец вообще не из тех, кто свои ошибки любит признавать, а сейчас, кажется, именно это и пытается сделать.

— Я не понял, ты сейчас извиняться пытаешься, что ли? — язвлю, а у самого ком посреди горла встает, и ни туда, ни сюда не двигается.

Чувствую себя соплей, по забору размазанной. Злился же, реально злился, почти возненавидел отца. И куда все делось? Почему так чертовски паршиво даже от мысли, что его в моей жизни не будет?

Стою теперь посреди собственной кухни, сопли жую. Идиота кусок.

И этот тоже хорош, лужей тут растекается.

— Пытаюсь, — усмехается снова, — я вообще не привык прощения просить, разве что у матери твоей, теперь вот у тебя.