Победоносцев. Русский Торквемада

Так, места в приходах должны были занять священ-ники-«простецы», близкие по духу к народу, отличавшиеся благочестием, хотя и не очень образованные или даже вообще необразованные. Церковно-приходская школа мыслилась как прямое продолжение семьи — обучение органическое, незаметное, силой примера должно было позволить ей обойтись без крайне нелюбимых Победоносцевым формальных программ и методик. Духовные академии и семинарии требовалось максимально оградить от соприкосновения с современностью, укрепить в их стенах пошатнувшееся благочестие, умерить пыл профессоров, в ходе научных исследований рациональным анализом разрушающих близкие народу легенды и предания.

Разумеется, чем дальше уходила Россия вперед по тому пути, начало которому положили Великие реформы, тем меньше соответствовали реалиям установки консервативного сановника, но его это нисколько не смущало. Он вообще считал, что не взгляды следует менять в соответствии с движением жизни, а, наоборот, сама жизнь должна подчиняться изначально принятым идейным постулатам. Сталкиваясь с сопротивлением общества, в том числе и духовной среды (которую он искренне стремился облагодетельствовать), Победоносцев стал всё более жестко навязывать ему свои представления, что, естественно, вызывало протест. Побороть недовольство он пытался путем новых и новых репрессий. Основанием для их применения обер-прокурор считал, в частности, то, что в каждом конкретном случае провоцировала возмущения, как правило, лишь кучка смутьянов, в то время как основная масса населения — «простые люди» — хранила спокойствие. Следовательно, надо было лишь переловить всех смутьянов, а эта задача представлялась вполне решаемой. Вдохновленный этой идеей, Победоносцев принялся выкорчевывать признаки протеста везде, где находил: в духовных семинариях, в оппозиционной печати, в религиозной сфере. Понятно, однако, что у недовольства были глубокие объективные причины, вовсе не сводившиеся к подстрекательству, и деятельность трудолюбивого сановника в этих условиях превращалась в попытку вычерпать море решетом.

В религиозной сфере неприемлемые для обер-прокурора явления выражались в усилении на окраинах Российской империи иноверия, росте разного рода инакомыслия. Заслоном на их пути, с точки зрения Победоносцева, должна была вновь стать максимальная твердость, неуступчивость властей. Считая, что никаких серьезных причин для развития религиозного инакомыслия в России нет, а его возникновение связано лишь с самомнением, гордыней, а то и своекорыстными интересами его вожаков, Победоносцев полагал, что это явление умрет само собой при дополнительном просветительском воздействии миссионеров, если гражданские власти не будут давать ему потачки. Последние же, напротив, в силу разных причин были склонны относиться к религиозному инакомыслию снисходительно, и эта позиция вызывала у консервативного сановника сильнейший гнев. Пользуясь влиянием, которое он в 1880-е годы имел в верхах, Победоносцев буквально заставил чиновников гражданской администрации (прежде всего аппарат Министерства внутренних дел) подключиться к развернутой им религиозной борьбе. Ожидаемых результатов это не дало. Инаковерие было слишком зыбкой, нематериальной субстанцией, и гражданская администрация просто не могла «ухватить» его с помощью орудий, имевшихся в ее распоряжении. Вмешательство государственной власти в вероисповедную борьбу во многих случаях гасило энергию православных миссионеров — у них возникал соблазн попытаться решить религиозные проблемы простым путем, с помощью государственных репрессий.

Разворачивая кампанию по борьбе с инаковерием, стремясь придать ей всеохватный характер, обер-прокурор вскоре столкнулся с необходимостью включить в число участников этой кампании судебные органы, прежде всего стоявший на вершине судебной власти Сенат, чтобы обеспечить политике гонений не только административно-репрессивную, но и юридическую базу. Однако и эта инициатива закончилась неудачей. Более того, ее последствия носили явно разрушительный характер. Задача, стоявшая перед высшим судебным органом, по крайней мере со времени реформы 1864 года, — охрана формальной законности — была несовместима с практикой гонений по идеологическим мотивам. Сенат последовательно пресекал все попытки карать инаковерующих только за их религиозные взгляды. В результате в самодержавном аппарате управления всё сильнее разгоралась межведомственная борьба, неуклонно разрушавшая его изнутри. Деструктивный эффект присущего Победоносцеву стремления «выпрыгнуть из истории», вернуться к простым, но уже безвозвратно ушедшим в прошлое формам организации общества, в данном случае — к относительной религиозной однородности населения, сказался особенно ярко. В конце XIX — начале XX века стало ясно, что цель, которую сознательно или подсознательно ставил перед собой прокурор, — обеспечение идеологической монолитности общества — недостижима в рамках того строя, который сложился в пореформенной России.

Практически все советы, которые, по мнению консервативного сановника, должны были помочь изжить пороки общественного развития России второй половины XIX — начала XX века, один за другим оказывались непригодными. Живой, «неформальный» стиль управления, усиленно рекомендовавшийся Победоносцевым самодержцу, на практике вырождался в импровизации, произвол и в то же время погружал главу государства (как и самого руководителя духовного ведомства) в массу мелких и мельчайших дел, мешая сосредоточиться на действительно крупных проблемах. Попытки подбирать сотрудников по принципу предполагаемой «духовной близости», наличия «огня» — одним словом, на основании интуиции, которая, считал Победоносцев, имелась у него самого и должна была присутствовать у его сотрудников, — вели к хаосу, многочисленным ошибкам при назначениях, а иногда к разрушительным для системы управления последствиям. Стойкая неприязнь обер-прокурора, стремившегося перевоспитать общество мерами духовно-нравственного воздействия, к административно-законодательным преобразованиям, в том числе антилиберальной направленности, вызывала всё большее недоумение у его коллег по консервативному лагерю, видевших здесь проявление пресловутого «бюрократического нигилизма», который всё чаще приписывали Победоносцеву. Всё это постепенно подрывало в глазах монарха авторитет обер-прокурора, в начале 1880-х годов находившийся на недосягаемо высоком уровне.

Потеря прежних позиций в 1890-е годы заставила консервативного сановника — человека весьма самолюбивого, очень высоко оценивавшего свою роль при самодержце, — погрузиться в пучину пессимизма, порой с оттенком цинизма, всё чаще применительно к тем или иным правительственным мерам занимать сугубо критическую позицию, что еще больше усиливало закрепившуюся за ним репутацию нигилиста. Парадоксальным образом именно в это время и в России, и за рубежом широкое хождение получил миф о Победоносцеве, в котором ему приписывались колоссальное влияние на царя, особая политическая изощренность, владение некими тайными знаниями о сокровенном существе российской государственности, исторических судьбах России, духовной жизни русского народа (последнее представление было особенно распространено среди иностранцев). Близким по характеру к этому мифу был и складывавшийся в то время в художественном сознании образ Победоносцева — фигуры зловещей, загадочной, обладавшей едва ли не магическими способностями, в некоторых случаях вызывавшей ужас, но всё же по-своему притягательной, невольно приковывавшей к себе внимание.

В чем же заключалась суть воззрений Победоносцева, какие главные цели он преследовал? Можно ли сказать, что в его взглядах и политике отразились самые темные, разрушительные начала исторически сложившегося уклада русской жизни, как считали многие современники? Можно ли утверждать, что его деятельность принесла вред России, поскольку была нацелена на защиту своекорыстных интересов реакционных социальных слоев?

Думается, в реальности всё было сложнее и трагичнее. «Система Победоносцева» являла собой одну из многочисленных утопий, на которые был так богат XIX век. Основным истоком этой утопии был, конечно же, тяжелый кризис уходившего корнями в глубокое прошлое традиционно-патриархального уклада, который во второй половине столетия под давлением Великих реформ стал испытывать сильнейшие перегрузки. Тесно связанный с этим укладом обер-прокурор с наибольшей силой выразил стремление к восстановлению или сохранению патриархальных порядков, проявившееся в самых разных формах — от консервации сословной структуры (но без особых политических преимуществ для дворянства) до подчинения церковным нормам образа жизни общества, от воссоздания старомосковских мотивов в церковном искусстве до попытки выстроить систему «небюрократического» самодержавия.