Страница 83 из 95
Прежде всего, многим из тех, кто отзывался на смерть обер-прокурора, была ясна противоречивость этой фигуры. Это убеждение разделяли и авторы, вовсе не симпатизировавшие воззрениям покойного сановника. «Долг велит признать, — писала кадетская газета «Речь», — что К. П. Победоносцев обладал несомненной образованностью и поразительной начитанностью, действовал в силу глубокого убеждения, имевшего мало общего с бюрократическим карьеризмом. Безупречная личная жизнь, энциклопедическое образование, нравственная прямолинейность, политическая честность — вот его достоинства»{538}. «Какие мрачные бездны таила душа этого человека, которому нельзя отказать ни в уме, ни в воле! — сокрушался еще один либеральный автор в «Биржевых ведомостях». — Какая скорбь, что богатые дарования были направлены в сторону разрушения!»{539}
Даже отвергая политические установки обер-прокурора, современники ощущали, что за ними стояли некие масштабные задачи, чувствовался глобальный замысел, который мог вызывать отторжение, но невольно привлекал размахом. Объектом критики Победоносцева были не какие-либо конкретные политические принципы сами по себе — нет, сознавали наиболее проницательные современники, он бросал вызов чему-то большему, замахивался на некие фундаментальные основы и закономерности бытия. Глава духовного ведомства, писал автор некролога, напечатанного в «Астраханском листке», «был из тех сильных людей, которые в упоении сознания своей силы задавались честолюбивыми и несбыточными мечтами — остановить колесницу истории»{540}.
Что же побуждало бывшего московского профессора именно так понимать свою миссию? Почему он вплоть до конца политической карьеры пытался не допустить никаких уступок «духу времени»? Какое влияние это своеобразное умонастроение оказало на те сферы жизни России, с которыми была связана деятельность Победоносцева?
Бескомпромиссная защита неограниченного самодержавия, составлявшая стержень воззрений и деятельности консервативного сановника, не являлась данью административной рутине и не была связана с отстаиванием интересов какого-либо конкретного социального слоя. Обер-прокурор воспринимал неограниченную власть монарха в качестве гигантского панциря, защищавшего от бурь современности основную массу населения страны, в ходе Великих реформ внезапно вырванную из лона традиционно-патриархального уклада. Люди, по мнению Победоносцева, нуждались во внешней опеке, ибо по природе своей были необычайно слабы, несамостоятельны, обречены на гибель в условиях обрушившейся на них свободы. Защита неограниченного самодержавия вовсе не была в представлении обер-прокурора проявлением некоего властолюбия — наоборот, он искренне считал, что приносит себя в жертву, обрекает на тяжелый труд, дабы помочь «простым людям». Подобное самоощущение придавало его действиям энергию величайшей убежденности, оправдывало его в собственных глазах. В политике Победоносцева, как проницательно отметил В. В. Розанов, просматривалась «черта любви к человеку, заботы о человеке — «Тебе без меня будет хуже»{541}. Однако, по словам публициста, ожидать благодарности от воспитанников, измученных благодетельной муштрой, не приходилось.
Несамостоятельные, слабые, помещенные под опеку люди должны были, по мнению обер-прокурора, подвергнуться воспитанию, стать объектом нравоучений. Орудием морального перерождения общества должен был стать широчайший арсенал мер духовно-идеологического воздействия — от газет и журналов до произведений искусства, от массовых церковно-общественных торжеств до проповедей и внебогослужебных собеседований священников. Ощущая себя в роли некоего всероссийского наставника, чуть ли не «светского папы», обер-прокурор тяготел к проповедничеству, регулярно выступал с назидательными речами перед широкой общественной аудиторией, публиковал собственные книги и статьи, переводы, пересказы и переложения западных авторов, близких ему духовно. Не случайно и оппоненты чувствовали в Победоносцеве известный пророческий запал и не воспринимали его в роли обычного бюрократа. Борьба «русского Торквемады» с великими современниками, прежде всего с Л. Н. Толстым и В. С. Соловьевым, вовсе не сводилась к примитивным полицейским гонениям, а являла собой картину напряженного идейного противостояния. В ходе этого противостояния обер-прокурор мог внезапно выказать симпатии к идеям своих оппонентов, а один из них (Соловьев) — напрямую обратиться к Победоносцеву, надеясь «раскрыть ему глаза», убедить его отказаться от своих воззрений.
Воспринимая себя в качестве наставника, проповедника, в каком-то смысле духовного вождя русского общества, Победоносцев, естественно, уделял огромное внимание Церкви, занимавшей важнейшее место в его воззрениях и деятельности. Личные пристрастия консервативного сановника, вынесенное из родительского дома благочестие здесь тесно смыкались с его политическими установками. Проповедь церковного учения, в представлении Победоносцева связанного в первую очередь с такими ценностями, как смирение, самоограничение, покорность, должна была помочь сдержать рост индивидуализма, самомнения, от которых, считал консерватор, страдала пореформенная Россия. Не случайно должность обер-прокурора Синода, как замечали многие современники, являла в его глазах «любимый и желанный идеал… духовных стремлений»{542}.
Размах деятельности бывшего профессора на посту главы духовного ведомства был таков, что заставил многих современников говорить едва ли не о начавшемся возвращении России в допетровскую эпоху. «Вникая через призму московских воззрений и старых правовых норм в историю древней Руси, — писал о Победоносцеве автор журнала «Церковный вестник», — он, как поэт и художник старых пережитков, улавливал живую душу народа и законы его бытия и в чертах древнего юридического быта, и в красивых контурах старинной архитектуры, и в богослужебных напевах московских соборов»{543}. Неудержимо нараставший в Новое время поток секуляризации был, казалось, остановлен и повернут вспять — в России эпохи Победоносцева росли численность духовенства, количество храмов и монастырей; сфера повседневности, быта и нравов, облик больших городов подчинялись суровым церковным правилам.
Важнейшими вехами деятельности Победоносцева на посту обер-прокурора стали учреждение новых церковных братств, проведение массовых церковно-общественных торжеств, поощрение поиска национальной самобытности в церковном искусстве, активизация церковной проповеди, оживление деятельности синодальных издательств, публиковавших огромными тиражами назидательную литературу, прежде всего издания для народа. Особое место среди инициатив Победоносцева занимало развитие церковной школы для народа; показатели ее роста были по размаху сопоставимы с самыми масштабными начинаниями, предпринимавшимися самодержавием в течение XIX — начала XX века. Церковная школа была связана с самой сердцевиной замыслов обер-прокурора — она должна была помочь сохранить традиционное благочестие «простого народа», который консервативный сановник считал наиболее прочной опорой самодержавия. Сам масштаб деятельности Победоносцева в церковно-школьной сфере (да и вообще на церковном поприще) не позволяет согласиться с распространенной характеристикой его как «бюрократического нигилиста», начисто лишенного позитивной программы. Такая программа, безусловно, была, однако отличалась значительным своеобразием, слабо вписываясь в политические шаблоны XIX столетия.
Каковы же были последствия реализации этой программы? Какой след она оставила в истории России XIX — начала XX века?
При ответе на этот вопрос нужно помнить, что в основе всех начинаний Победоносцева лежали определенные сверхзадачи. Одной из них было стремление сохранить в жизни общества первозданную простоту, уберечь от разрушительного, с его точки зрения, усложнения, которое несли с собой веяния современности. «Самое правое чувство в душе человеческой, — провозглашал в «Московском сборнике» сановный публицист, — остается истинным чувством лишь дотоле, пока держится в свободе и охраняется простотой: что просто, только то право»{544}. Боявшийся противоречий, неоднозначности, связанных с развитием общества, страдавший от нараставших в социальной сфере неблагообразия, «грязи» и «рынка», он стремился укрыться от раздражавших его явлений в тихих убежищах — на природе, в храме, в монастыре, среди книг в кабинете исследователя. Многое в окружавшей его жизни Победоносцев считал обреченным на гибель, но там, где мог, стремился сохранить или возродить простоту, связанную в его представлении с патриархальными порядками, идеальным состоянием общества.