Страница 37 из 91
Прокофьев предложил мне занять место Чивилихина. Я согласился. Должность была лестной: секретарь Союза писателей! Оклад хороший. Работа, как я успел заметить, неопределенная. Да еще легковая машина полагалась на обоих вторых секретарей. Лафа! Следовало принять дела. «Чего принимать? — сказал мне Толя. — Нечего сдавать — нечего и принимать». «Нуаделать-точего?» — допытывался я. Толя посмотрел на меня, смотрел долго, разгоняя свои мысли, наконец увидел меня, улыбнулся и сказал то, что запомнилось на всю жизнь: «Данила, чем меньше делаешь, тем меньше надо делать».
Я сперва принял это как шутку. Воспитание, привычка требовали: приходи на работу и вкалывай. Понадобились годы, чтобы постичь его простейшую заповедь. В ней оказалось больше заботы о других, чем о себе. Она таила в себе выстраданную мораль: меньше делать — значит меньше собирать совещаний, заседаний, меньше отрывать писателей от стола, меньше давать поводов для проработки, критики, нападок…»
«— Даниил Александрович, Вы ведь стали не только известным литератором, но и фигурой общественной, приближенной к власти. Могли влиять на судьбы каких-то людей, а значит, сами в определенной степени были властью. При этом Вы утверждаете, что всякая власть портит человека. Вам это известно и по собственному опыту?
— Истина банальная, но, к сожалению, регулярно подтверждаемая: власть портит человека.
Что касается меня… Когда я работал секретарем Союза писателей, председателем Союза, то, конечно, меня эта власть тоже портила. Я теперь вспоминаю некоторых писателей и думаю: как я мог пройти мимо таких интересных людей? Например, писательница Фортунато. Она была, как я узнал задним числом, одной из самых популярных детских писательниц вместе с Чарской. Или критик Березарк — с какими судьбами он был связан! Я прошел мимо них, поглощенный какими-то административными делами и заседаниями. В Березарке я видел только неряшливого старика. А Елизавета Полонская… Много раз хотелось поговорить, но все было некогда, некогда. Казалось, что те дела, которыми занят, гораздо более важные. А сейчас даже не вспомнить, что это были за дела.
И те ребята, с которыми начинал: Яша Пановко, Паша Петунии… Как-то тоже все руки не доходили: посидеть, поговорить, узнать, почему у Паши всё в литературе сложилось так неудачно. Это бесчеловечная вещь — административная работа или так называемая власть».
«14 февраля 1960 года во Дворце культуры им. Горького состоялся вечер молодых поэтов. Читал на этом вечере свои замогильные стихи и Иосиф Бродский. Кто-то, давая настоящую оценку его творчеству, крикнул из зала: «Это не поэзия, а чепуха!» Бродский самонадеянно ответил: «Что позволено Юпитеру, не позволено быку». Не правда ли, какая наглость? Лягушка возомнила себя Юпитером и пыжится изо всех сил. К сожалению, никто на этом вечере, в том числе председательствующая — поэтесса Н. Грудинина, не дал зарвавшему наглецу надлежащего отпора. Но мы еще не сказали главного. Литературные упражнения Бродского вовсе не ограничивались словесным жонглированием. Тарабарщина, кладбищенско-похоронная тематика — это только часть «невинных» увлечений Бродского… Этот пигмей, самоуверенно карабкающийся на Парнас, не так уж безобиден. Признавшись, что он любит «родину чужую», Бродский был предельно откровенен. Он в самом деле не любит своей Отчизны и не скрывает этого. Больше того! Им долгое время вынашивались планы измены Родине».
«Выступили: тт. Прокофьев, Браун, Капица, Дмитревский, Чепуров, Кукушкин, Азаров, Абрамкин, Брыкин, Федоренко, Гранин, Шейкин, Новиков, Подзелинский, Ходза, Шестинский и единогласно решили:
1. В категорической форме согласиться с мнением прокурора о предании общественному суду И. Бродского. Имея в виду антисоветские высказывания Бродского и некоторых его единомышленников, просить Прокурора возбудить против Бродского и его «друзей» уголовное дело.
2. Просить Горком ВЛКСМ вместе с Лен. отделением Союза писателей ознакомиться с деятельностью кафе поэтов.
3. Считать совершенно своевременным и правильным выступление «Вечернего Ленинграда» со статьей «Окололитературный трутень».
4. Поручить выступить на общественном суде тт.: Н. Л. Брауна, В. В. Торопыгина, А. П. Эльяшевича и О. Н. Шестинского».
Из протокола заседания секретариата ЛОСП от 17.12.1963 г.
«Гранин говорил мне, что он увещевал Бродского отказаться от своей тематики и писать про снег, про животных. Но то, что выходило из-под пера Бродского про снег и про животных, ни на йоту не отличалось от ключа, в котором звучали его прежние, уже всем известные стихи. Гранин обещал мне все же заступиться за Бродского и попытаться прекратить травлю. Я была на суде над Бродским. Самые громогласные обвинения Бродского прозвучали от имени Молодежной секции Союза писателей. Гранин на суде не присутствовал. От его имени выступал Воеводин-младший».
«Талант — это, прежде всего, ответственность художника перед народом, перед своим временем. Этим свойством Бродский не обладал никоим образом, повторяем, речь не идет о поэте в общепринятом смысле этого слова, и Ленинградское отделение Союза писателей РСФСР не может считать, что оно несет за Бродского какую-либо моральную ответственность. Союз занимается с творческой молодежью, писателями и поэтами, и было бы несправедливым причислить к ним Бродского».
«Меня удивляет позиция Д. А. Гранина — он ведет себя по меньшей мере странно, он хочет быть для всех хорошим, как-то неудобно так вести себя. Когда он увидел справку, в которой была одна строка от имени комиссии — он запротестовал, потребовал собрать комиссию. Давайте собираться. Я, говорит Воеводин, отвечу за каждое слово в справке. Товарищи, ведь если на суде выступал отец Бродского и говорил о нем, о его «труде» как о подонке, то куда уж надо идти дальше?»
«Я не могу быть всем хорошим, и в этом Евгений Всеволодович неправ — не надо так легко бросаться такими словами… По существу сегодняшнего вопроса я хотел еще сказать одно — неверно, когда говорят, что Бродский — это человек, стоящий вне литературы. Стихи Бродского способные, одаренные; есть, конечно, и плохие, негодные стихи, но рядом стоят хорошие, он популярен среди молодежи; из-за этого всего и сыр-бор-то разгорелся, если бы это был бездарный человек, политическое ничтожество, не ввязывалось бы в это дело столько людей. Дело сложное. Случай трудный, так тем более и разбираться в нем надо терпеливо и спокойно».
«Произнес короткую речь Д. Гранин. Он осудил фальшивку Воеводина, который подвел прежде всего его, Гранина, председателя комиссии, от имени которой была составлена поддельная справка. Нас, свидетелей защиты, он поддержал и с нашими доводами согласился.
Дня через два собралась комиссия по работе с молодыми. <…> Гранин в качестве председателя завершил дискуссию, потребовав немедленного исключения Воеводина из комиссии — он обманул общественное доверие, ввел в заблуждение суд. Е. Воеводин был единодушно из комиссии изгнан. В тот день ленинградский Союз писателей раскололся на две половины: во главе одной, ретроградной, оказался Александр Прокофьев, во главе другой — Даниил Гранин».