Страница 35 из 91
Страна охвачена бурной жаждой просвещения, она считает основой своего мировоззрения самое передовое социальное учение современности, но на Кубе можно встретить еще колдуна. Да, да, колдуна. Одна глава кубинских записок так и называется «Колдун». Он занимается всяческой чертовщиной, но дочь его… обучает неграмотных».
«Даже в картинах итальянских неореалистов, которые умеют подавать ужасы трущоб, мы не видали такой бедности и убожества, как в старом рыбацком поселке, каких еще много на Кубе… Здесь жили и умирали поколения кубинских рыбаков. И вот сейчас семьи рыбаков готовились к переезду в просторные каменные дома на солнечном холме. Революция круто изменила их жизнь, из этой лачуги они попадут в дом, где будет ванная, электрический свет, цветник у террасы, асфальт, просторная кухня с газом и горячей водой. Эта революция была для них, они готовы биться за нее насмерть».
«Иду на грозу» — совсем новое слово в творческом развитии писателя, и этот вывод становится особенно убедителен при сопоставлении с «Искателями», хотя внешне эти романы как бы провоцируют на рассуждения об их сходстве. Но перед тем как сравнивать, видимо, есть необходимость дать хотя бы краткую общую характеристику нового романа.
На этот раз герои Гранина — люди самой передовой науки, современные физики, занятые проблемой исследования атмосферного электричества. Они хотят устранить губительность грозовых разрядов, или, как говорит один из них, Олег Тулия, подчинить себе все молнии. Эта задача, словно повторяющая знаменитый миф о Прометее, объясняет прямое, буквальное значение заглавия.
Даниил Гранин рассказывает о жизни ученых как о трудной и суровой борьбе. Ведь им противостоят недоступные и грозные силы стихии, которые каждую секунду могут уничтожить того, кто ошибся или слишком смело и нерасчетливо ринулся в бой.
К сожалению, настоящим ученым приходится преодолевать и сопротивление иного рода. Есть у них противники мелкие, но в определенных условиях очень опасные. Это интриганы и очковтиратели, люди, относящиеся к науке только как к лифту, который обязан поднять их на самый высокий этаж житейского благополучия. Их обывательский опыт подсказывает, что в кабине может уместиться ограниченное число людей. Поэтому в науке им тесно, пробивают они себе дорогу локтями, а не открытиями, клеветой, а не поисками истины».
«По субботам приглашали девушек в кафе «Север» или Дом ученых, щеголяли узкими брюками… Под мотив узаконенных фоксов сороковых годов выдавали такую «трясучку», что старички только моргали… яростно обсуждали музыку будущего, живопись Пикассо. Слушали записанный на магнитофоне американский джаз, но неизбежно к полуночи оказывалось, что они спорят о взаимоотношении микро- и макромира… Для них были открытием только что переизданные рассказы Бабеля, очерки Кольцова, появились стихи Цветаевой, публиковались архивные документы. Больше всего увлекала возможность научно осмыслить происходящие перемены…
На завод один за другим возвращались реабилитированные, то, что они рассказывали, было страшно и непонятно. Все чаще без опаски, с уважением произносились имена людей, которых Крылов с детства привык считать врагами народа. Тулин вдруг рассказал, как его отца в тридцать седьмом году исключили из партии и выслали, у Гатеняна брата осудили как шпиона четырех государств; выяснялись затаенные обиды, трагедии, хранимые во многих семьях. Каждое такое открытие было болезненным, но вместе с тем росло чувство общего очищения. Пытались угадать, а что будет дальше, убеждали друг друга, что со старым покончено навсегда, строили планы, выдвигали проекты всевозможных реформ. Каждое новое постановление они встречали с энтузиазмом… Крылов в одном был уверен твердо: правда никогда не может повредить. И ничто не заменяет правду.
Обсуждался семилетний план завода, дискутировали, сравнивали выгоды гидростанций и тепловых станций. Гатенян припомнил дискуссию о языкознании — миллионы людей на всех предприятиях вынуждены были месяцами изучать проблемы лингвистики, в то время когда в колхозах творилось черт знает что, за хлебом стояли очереди. Крылов со стыдом вспоминал, как он сам, тогда уже вроде бы сознательный парень, находил какую-то высшую мудрость в этой статье Сталина».
«Большой заслугой писателя можно считать то, что ему удалось передать напряженную интеллектуальную атмосферу, в которой живет наша научная интеллигенция. И вместе с тем он стремится передать героизм научного труда, требующего великой душевной стойкости, нравственной энергии и таланта. Не случайно среди изданий романа есть одно весьма примечательное. В 1966 году роман был издан «Молодой гвардией» в серии, предназначенной для молодежи и названной «Тебе в дорогу, романтик». В этой серии были опубликованы «Как закалялась сталь» и «Овод», «Молодая гвардия», «Повесть о настоящем человеке» и «Иду на грозу».
«У всех у них были блестящие перспективы, незаурядные способности (двое были талантливыми, трое одаренными, остальные гениями), они подавали надежды, составляли «цвет» научной молодежи, служили примером и грозили «перевернуть». Они были возмутительно молоды (на каждого приходилось в среднем 0,25 жены и 0,16 детей), зато средний теннисный разряд доходил до трех с половиной, зимой они ходили на лыжах, летом говорили, что презирают футбол. Они могли стерпеть любое обвинение в невежестве, но смертельно обиделись бы, если кто-нибудь усомнился бы в их умении плавать с аквалангом. Все они печатали статьи в физических журналах, подрабатывали в реферативном журнале. Тех академиков, которых они обожали, они звали Борода, Кентавр, Шкилет, остальных считали склеротиками. Они всячески старались показать, что им нравится то, что бранят или осуждают. Яростно защищали экспрессионистов, но никто из них толком не знал, что это такое. Они нахваливали конкретную музыку и в то же время аккуратно ходили в филармонию, стояли в очереди на концерты приезжих знаменитостей и восторгались Бахом».
«В Ленинградском государственном архиве литературы и искусства хранится обильная почта, связанная с романом «Иду на грозу». Есть письма ругательные, особенно от нескольких учителей-словесников, возмущенных «жаргонизмами». Есть и обвинительный трактат, свидетельствующий прежде всего о слабом уровне эстетического развития корреспондента: «В романе «Иду на грозу» автор облил грязью не только советских ученых, но и нашу советскую общественность. Все герои — карьеристы, погрязшие в эгоизме».
Упоминаю об этом только ради объективности, потому что такие отзывы тонут в хоре голосов благодарных и восхищенных. Пишут профессора, студенты, строители, литераторы, школьники.
«Многим людям хочется быть хорошими, но не всегда они понимают, что для этого сделать. Роман показывает, что в трудных обстоятельствах человек может быть хорошим, должен быть хорошим».
«Дочь сказала мне: «Я подозревала, папа, что в науке надо драться. Но подозревала вообще. Сейчас я знаю это гораздо более конкретно».
«Ах, как необходим, как настоятельно нужен был этот роман… Конечно же, это самое нужное в нашей литературе со времен «Тихого Дона».
И вот, пожалуй, наивное, не очень грамотное и все-таки самое красноречивое письмо от девочки 16 лет: «Теперь я уж точно знаю, что всю жизнь буду стараться быть человеком. Может быть, для этого и пишутся книги».