Страница 26 из 91
«Победа инженера Корсакова» писалась в пору, когда пресловутая бесконфликтность оказывала самое пагубное влияние на наше искусство. При. этом необходимо рассеять одно недоразумение — эта теория сказывалась совсем не в том, что писатели сторонились конфликтных ситуаций. Напротив, и романы и пьесы изобиловали всякого рода коллизиями. Но беда в том, что эти коллизии были либо искусственными, почти не затрагивавшими жизненных противоречий, либо обязательно заканчивались идиллическими финалами. В повести молодого писателя нашли свое отражение и общие недостатки литературы.
Друзья из бригады Корсакова покидают его в трудную минуту, но потом возвращаются с повинной головой. Профессор Арсентьев, склонный к рутинным методам, сознает свою вину. Препятствия на пути Корсакова — и это знает и чувствует читатель — будут обязательно преодолены. И мажорный финал венчает книгу».
«Д. Г. Когда-то был у меня такой случай. Я написал одну из самых своих первых повестей, «Спор через океан». Она получила сокрушающую критику на пленуме горкома партии. Это было мое первое движение к славе.
А. М. Какой это был год?
Д. Г. Думаю, пятьдесят пятый или пятьдесят четвертый. И Союз писателей должен был отреагировать. Меня вызвали на секретариат, и там такой был критик Эвентов, который доломал всю эту мою конструкцию, растоптал. Здесь же сидел секретариат, и меня первый секретарь Союза писателей Ленинграда Дементьев спросил: «Что вы можете сказать по этому поводу?» Я встал и сказал: «А ничего не хочу говорить», — что выглядело хамски довольно, и вышел. Я не был членом Союза, я работал инженером, и я положил на все это дело. Но я понял, что никто из них по-настоящему не вчитался в эту вещь и не разглядел, что там все наоборот, что никакого преклонения перед Западом нет. Там даже довольно хороший сюжет был, только написано плохо. Прошел год или полтора, вышел роман «Искатели», бестселлер тогда был, и меня избрали делегатом на Второй съезд писателей. Я там был самый молодой, преуспевающий. Приехал и в гостинице «Москва», где мы остановились, в вестибюле встречаю секретаря обкома, который выступал и долбал меня. Спрашивает: «Ну, как поживаешь?» «Я делегат съезда писателей, — отвечаю, — у меня роман вышел». Ему надо было куда-то идти, но он все-таки поинтересовался: «А какой роман?» Я: «Как «какой роман»? «Искатели», вы читали?» А он говорит: «Я сейчас совсем в другом отделе работаю». И вот этот глупый случай меня вразумил: если я работаю над романом два-три года, что мне может сказать критик? Читателю — да, но мне вряд ли. Он прочел роман вполглаза, почему он должен больше меня понимать и оценивать? Я сам знаю, что у меня плохо, что хорошо. А казенные оценки — все с оглядкой на политику.
А. М. Вы же знаете, что добрые люди обязательно донесут, если даже сам критику не читаешь.
Д. Г. Донесут. Но можно это не принимать. А вы принимаете.
А. М. Конечно, с годами шкура у меня выдубилась. Сейчас я тоже, в общем, научился не заглядывать, как там самоутверждаются за мой счет. Но и полного равнодушия все же не достиг, увы».
«В начале 50-х годов, после «Ярослава Домбровского», Гранина «бросило» к журнализму. В поисках новых фактов, достоверной основы для своих будущих книг о современности, о развитии техники и, в частности, наиболее близкой Гранину электротехники он поехал на строительство Куйбышевской ГЭС. Итогом этой поездки стала небольшая книжечка очерков «Новые друзья». В ее центре оказалась одна тема — духовный, образовательный и моральный рост человека в напряженной горячке трудовых будней. Устремленность в грядущее, пафос становления человека — такой взгляд на жизнь стройки в наибольшей степени отвечал интересам самого Гранина, а материал, предложенный жизнью, был обилен и выразителен. И в этом отношении очерки Гранина представляют интерес, тем более что писатель оказался наблюдателен и прозорлив. За сравнительно короткое время, познакомившись со многими и многими людьми, он выбрал своих основных героев — инженера Николая Федоровича Семизорова и машиниста экскаватора Бориса Коваленко. Впоследствии Герой Социалистического Труда Н. Ф. Семизоров много лет талантливо руководил Куйбышевским гидростроем, а Б. Коваленко приобрел добрую славу, успешно работая в Египте на строительстве Асуанской плотины, и только случайная трагическая гибель прервала его жизнь на самом взлете».
«Книга «Новые друзья» в какой-то мере отражала не только обнадеживающие черты творчества Гранина, но и его слабости. В очерковой книге эти слабости проявились еще более рельефно, чем в повести «Победа инженера Корсакова». Конечно, особенностями жанра можно объяснить то, что портреты людей стройки набросаны пунктиром, без серьезной попытки раскрыть их психологическую сущность. Вероятно, этим же можно объяснить, что в книге кое-где пробивается газетная скоропись».
«Однажды мне пришлось докладывать на кафедре о строительстве гидростанций на равнинных реках, о так называемых «великих стройках коммунизма». Перед этим я побывал на некоторых из них, в частности на Куйбышевской ГЭС, на Днепре.
Меня, инженера, поразила бесхозяйственность в зонах затопления. Как безграмотно проектировали и строились рыбоходы, явно рассчитанные на гибель волжских осетров. Вообще вся затея с этими гидростанциями выглядела более чем сомнительной. Делалась она скорее в интересах чекистов, чем в интересах энергетики. Работали на этих стройках коммунизма заключенные, работали плохо, кое-как. Я видел, как с ними обращались, всё это было постыдно.
Ничего о своих сомнениях я не решился сказать. О возмущении — тем более. Доклад выглядел вполне благополучным, в стиле докладов тех лет, радужные перспективы, ленинский план ГОЭЛРО и тому подобное.
— А меня уверяли, что вы считаете волжские гидростанции ненужными, — сказал профессор и наклонился вперед, приглядываясь ко мне. — Более того, вредными. А? Что эти великие стройки губят Волгу? А?
Я попятился, замычал что-то неопределенное, но он настаивал, добивался, чтоб я отчетливо отказался, заклеймил подобные предположения.
Мне потом говорили, что В. В. провоцировал меня, обычный его прием, что я правильно сделал, что сдержался, но я-то знал, что я не сдержался, а просто-напросто струсил. Меня остановил страх. Я не мог переступить. Чего? Сейчас, уже спустя столько лет, трудно в точности определить. Сохранилось, отчетливо помнится, чувство унижения и стыда. После я несколько раз пытался вернуться к тому разговору и переступить. Не мог. Я мечтал сказать ему при всех: «Хватит, на самом деле я против, я не согласен с тем, что творится, я вам могу доказать!» Я собирал и собирал доказательства, чтобы взбунтоваться и выложить их. Проходил месяц за месяцем. Я все откладывал, не мог набраться духа. В.В. утверждался в своей непререкаемости. Никто не осмеливался восстать. И он пользовался нашим страхом, эксплуатировал его.
В конце концов я ушел с кафедры, но, уходя, так и не высказал ему того, что думал о нем. А как хотелось. Его ненавидели, презирали, но думаю, что так до конца жизни он не узнал об этом. То мое отступничество осталось грехом, который уже не исправить».
«Не знаю, сколько бы еще созревало мое решение уйти из Ленэнерго, но тут произошло ЧП, тяжелейшее. Один монтер нашего района при ремонте трансформаторной подстанции схватился за шины, они были под напряжением — шесть тысяч вольт — и сжег руки. Обе руки сгорели. Каким-то чудом сам остался жив. Как всегда в таких случаях, совпало несколько причин — плохое освещение, не повесили плакат «Не включать!», заземление оборвалось, главное же, как выяснилось, был он выпивши. Это надо было скрыть, иначе бы ему не дали пенсии. Без обеих рук и без пенсии была бы ему полная хана, а у него семья. Решили — примем вину на себя, небрежность, выгородим мужика. Руки были ампутированы, страшно было смотреть. Был суд. Эксперты выяснить должны были, кто виноват. Не повесили плакат? Кто не повесил? Заземление не проверили? Кто не проверил?