Саппалит

Дежурило четверо. Двое смотрели в бинокли, двое спали или занимались своими делами. Чаще всего болтали с остальными. Я рисовал или читал книги, пока позволяло солнце. Ночью включать фонари разрешалось только для подачи сигнала.

Менялись каждые три часа. Заступали на пост с восходом солнца. С ним же возвращались обратно. Доставляли нас на лошадях, высаживали у поста. Что бы ни произошло, мы знали: ждать лошадей раньше рассвета следующего дня бесполезно. Таковы требования безопасности. Если что случится, у нас всегда есть фонари и костер.

Попасть на вершину можно лишь одним путем: по спущенной сверху веревке. Взобраться по ней – хорошая тренировка. Как на вершину попали изначально, когда веревки еще не было, я не знал. Не знал и никто другой. Или не хотели говорить. Я удивился, когда меня первым делом поставили на пост. Похоже, я чего-то да стою.

Единственная опасность на вершине – сорваться с веревки. Гранчи говорит, такое уже случалось в его смену. Причем не с каким-нибудь новеньким, а с долгожителем.

– Невнимательность, вот и все. Излишняя самоуверенность. Когда сотню раз проделаешь одно и то же, ошибиться легче, чем кажется. Так и он, не до конца застегнул карабин. Ближе к земле карабин защелкнулся, но к тому моменту в его голове уже появилась хорошая такая дыра от ударов о скалы.

Гранчи любил эту историю. Как и другие. Кто знает, может, жизнь дана ему для сбора таких вот курьезов. Мы с ним быстро сошлись. Ему нравилось, что я слушал его истории, а мне нужна была чья-то поддержка. К тому же он с удовольствием отвечал на мои вопросы о Саппалите. Мы жили в одной комнате, и частенько я слышал, как он разговаривает сам с собой, рассказывает истории или обсуждает что-то вслух. Молчание и тишина были его проклятьем.

– Цикл заканчивается, – сказал Гранчи, указывая на луну, от которой остался серебристый серп. – Ты опять ковыряешься в подошве? Откуда ты вообще берешь эти камни? Еще и не видно ни черта!

Цикл заканчивался. А, значит, заканчивался мой первый этап постового. Не самый сложный, как мне кажется.

– Куда меня отправят теперь? – спросил я, откладывая нож. Поднес глаза к биноклю, выдававшему зеленую картинку – ночное видение.

– Если ты не был на медицинском этапе, скорее всего, туда. Тебе, кстати, полезно будет, – он перевел взгляд на мои ботинки, покачал головой. – Если конечно у Прокси нет на тебя иных планов. Поговаривают, ты приглянулся Прокси Секерхету.

Меня передернуло.

– Кто поговаривает? И как об этом узнали?

– Почувствовали, как же еще, – Гранчи засмеялся, прикрывая рот рукой. Обычно он смеялся звучно, не в меру громко, словно пытался привлечь к себе внимание. Хотя, внимания ему и так хватало. Сейчас же он старался не выдать себя.

Гранчи был крупным мужчиной, обаятельным и веселым, с густой, но короткой рыжей бородой, которую он любил чесать, вытягивая шею. Небольшое брюшко только прибавляло ему уютного очарования. Я видел, как на него посматривали девушки. Тем не менее, большую часть времени мы проводили вместе, и он ни разу не просил меня пошататься где-нибудь час-другой. Разве что он сам наведывался к девушкам в гости.

– И я тебе так скажу: попасть под крылышко к Прокси Секерхету – очень неплохой вариант. Он строг, суров, но и хитрости от него ждать не приходится.

Здесь Гранчи был как никогда прав. Устрашающая маска медведя Прокси Секерхета, его мощные плечи и глубокий голос, больше похожий на рык, внушали в меня первобытный ужас. Когда я увидел его впервые, то заорал, как ненормальный. Несмотря на характерную для Прокси закрытость, он в самом деле производил впечатление бесхитростного человека. Прокси Секерхет занимался вопросами безопасности.

– К тому же, от него не далек путь до Прокси Прамука, – Гранчи посмотрел мне в лицо, нахмурился. – Который в маске ястреба, – уточнил он, но я и без того понял. – Они привязаны к вылазкам. Даже не знаю, что может быть интересней вылазок! Эти пустынные города, вещи, применение которым уже не найти. Это похоже на… как же оно называется? Роддер, подскажи.

– Археологию? – уточнил я. Энтузиазма Гранчи я не поддержал. Мысли о заброшенных городах, где некогда кипела жизнь, вгоняли меня в исступление, угнетали серыми картинами грязных неухоженных домов, пыльных стекол, проржавевших кусков металла на колесах.

– Точно! Точно! Только не в земле копаться да косточки искать, а блуждать по городам. Это тебе не на горе сидеть да в бинокль пулиться. И не за коровами дерьмо убирать. Тем более, ты умный.

Я скривил лицо.

– Не отрицай. По тебе видно.

Я лишь развел руками. Гранчи замолчал. Хотел о чем-то спросить, но не решался. Что-то ребяческое пробивалось сквозь его массивную оболочку.

– Ты же недавно здесь, – сказал он, ковыряясь под ногтями. Встревоженный, он силился побороть желание задать неудобный вопрос. – Еще помнишь ту жизнь?

Та жизнь – это жизнь до Саппалита. Говорят, чем дольше здесь живешь, тем скорее забываешь то, что было до. Воспоминания выветриваются, а ты не замечаешь, как позади, с листа памяти, пропадает все больше деталей. Не успеваешь оглянуться, как лист полностью чистый, будто новый.

Что помнил я? Помнил борьбу, нужду. Помнил тяжелый груз, недовольство. Несчастье. И помнил, как грезил попасть в Саппалит. Никаких фактов, событий. Людей. Прокси Митори на проповедях говорит, это нормально. Нормально и прекрасно, что тяжелые неприятные воспоминания уходят. Так и должно быть. В какой бы ситуации мы не оказались, всегда нужно надеяться на лучшее. Попадая в Саппалит человек начинает исцеляться, очищаться.

– Помню: было плохо, – сказал я. – Ничего конкретного.

– Ясно.

Даже в темноте я разглядел разочарование на лице Гранчи. Похоже, он ждал другого ответа.

– А мне иногда хочется вспомнить прошлую жизнь. Не люблю, когда что-то упущено. Даже если там были одни страдания, все равно бы лучше их знать. Все же это часть меня. Мой путь.

– Прокси Митори говорит…

– Да знаю я, что он говорит. Свет – единственное нормальное состояние человека. Но меня это не успокаивает.

– Может, тебе стоит показаться Прокси Арсту?

Гранчи поджал губы, отвернул голову.

– Не знаю. Как бы не вышло чего дурного.

– Дурного?

– Да. Вдруг, я не излечим? Могут и изгнать.

– Тогда ты сможешь освежить в памяти жизнь до Саппалита, – я неловко улыбнулся.

Глаза Гранчи превратились в узкие щелочки.

– Ах ты засранец!

И он навалился на меня всем телом. Пытался поймать мою голову, чтобы ворошить волосы кулаком. Я вертелся ужом, кряхтел. Мы оба смеялись, держа в голове цену каждого лишнего громкого звука.

Успокоились лишь когда за спиной зажужжала молния.

– Опять вы устроили свои игрища.

Из палатки показалась лысеющая голова Гадулы.

– Разбудили тебя? – спросил, усаживаясь, Гранчи.

Гадула махнул рукой, выбрался наружу. Сел рядом с нами. Я посмотрел на часы: до конца нашей смены оставалось еще двадцать минут. Сейчас темнело рано, а светало поздно. Еще и этот холод. Но я видел, что совсем рядом с нами лежал снег, который до Саппалита никогда не доберется.

– Сон не идет, – сказал Гадула. – Сначала, вроде, накрыло. Поворочался немного, да толку никакого. Дурацкое состояние. Вроде провалился, а потом резко очнулся. И трясет.

– Все у тебя не как у людей, – сказал Гранчи. – Я вот собираюсь к Прокси Арсту. Думаю провериться. Поддерживаешь?

– Нет, – Гадула погонял слюну по рту и сплюнул. – Наверное, ваш бубнеж меня разбудил. Обсуждаете произошедшее?

Гранчи оживился.

– У меня даже из головы вылетело! Да, это событие, так событие!

Я один оставался в неведении. Переводил взгляд с одного постового на другого. Они отвечали мне недоуменными лицами, будто я съел при них живую крысу прямо за столом, ломившемся от еды.

– Ты вообще на доску посланий не смотришь? – осуждение и удивление в голосе Гранчи.

– До конца цикла еще три дня, – растерялся я.

– И что?