Путь домой. Лонвейт

“Похоть, страсть и гибель замок разобьют,

Их пути сомкнутся, ненависть им друг”.

Ведьма говорила мне, что мы будем долго искать законного внука первого в цепочке, но мы не успеем. Кузены встретятся и станут злейшими врагами. Утром я убедил отца бросить всё и поспешить в деревню Генриха. Как вы поняли, там мы застали… следы великой беды. На эту деревню совершил налет знатный молодой лорд со своей бандой. Луиза, возлюбленная Генриха, была похищена, её родители убиты, дом сожжен дотла. По словам соседей нашедший свой дом в пепелище Генрих едва не сошёл с ума от горя. Но да устоял, справился, взял с соседей обещание похоронить своих приёмных родителей, а сам пустился в погоню за похитителем Луизы. Нам не оставалось ничего иного, как отправиться следом. Но они оба, и молодой лорд, и Генрих, словно сквозь землю провалились. Свершилось… Пророчество Эрны начало исполняться…

В этот момент Али отошёл от Анри и низко поклонился ему. Он уже смазал раны юноши каким-то своим лечебным снадобьем, дал выпить какой-то отвар, и Анри в самом деле почувствовал себя значительно лучше.

– А теперь ваш черед, Жан. Прошу, отдайте себя во власть золотых рук Али. Окажите нам с ним такую радость… – настойчиво попросил Лонвейт, и Жан занял место Анри.

– Ваша Светлость, а как звали приёмного отца Генриха Гай Гейсборо? Случайно не Рай? – решился уточнить Анри.

– Верно, Рай, Джон Рай… Вижу, вы уже знаете о ком идёт речь… Его приёмный сын вырос с именем Генрих Рай, с таким именем он и вошёл в вашу жизнь. Верно… Да вы кушайте, кушайте. Я ведь только начал свою историю, не стоит ожидать её скорого окончания…

Анри и Марианна переглянулись, и юноша поспешил наполнить бокал сестры вином, а также подлил вина и хозяину дома.

На этот раз Али управился со своими хлопотами лекаря всего минут за пять. Каким-то чудом Жан и правда почти не пострадал. Так, выполнив свой долг целителя, Али ещё раз низко поклонился и бесшумно удалился.

Лонвейт проводил его печальным взглядом и решил, наконец, вернуться к прерванному рассказу:

– Так на чём мы остановились? Да, тогда мы их не нашли, ни одного, ни второго. Точнее, Карл-Бенедикт Барнс, ныне носящий титул герцога Бетенгтон, скоро объявился, всё такой же взбалмошный, необузданный прожигатель жизни, а вот Генриха мы снова потеряли… Это были первые восемнадцать лет со времени гибели Артура Гай Гейсборо, самые долгие годы. Потом предсказание Эрны напоминало о себе значительно чаще… Через почти девять лет после тех событий мой отец оказался на смертном одре. Мы с женой не отходили от него ни на шаг, но дни его уже вели стремительный обратный отсчёт. Три дня отец не приходил в себя, и мы все искренне полагали, что он умрёт, так и не простившись с нами. Тогда я, во время молитвы, вспомнил обещание Эрны, что герцог увидит отца четырех близнецов, которым суждено стать ключом к развязке. Тем утром я осмелился усомниться в этом, и в тот же день к герцогу приехал граф де Лаган! Я встретил его лично. Настаивая на встрече с герцогом, граф в сердцах рассказал о постигшем его несчастье, и я с изумлением узнал, что он и есть отец четырех близнецов! Стоит ли говорить, как усилилось моё удивление, когда я узнал, что мой отец пришёл в себя! Они встретились!

Лонвейт снова пригубил бокал с вином и таинственно улыбнулся:

– Они всего лишь встретились… Отец неверно понимал смысл появления графа. Эрна предупреждала, что лабиринтом замка Бетенгтон воспользуется один из близнецов, а смысл появления их отца у герцога Клара был лишь в одном.

– Укрепить вашу веру? – осмелился предположить Жан.

– Да, мой друг, верно! Укрепить мою веру, и чтобы дать мне возможность не пропустить следующие знамения… Так кто же из сыновей графа де Лаган нашёл завещание отца Генриха?

– Виктор, – просто ответил Жан.

– Один из пропавших тогда близнецов… Хорошо, – удовлетворённо кивнул старик, – Что же дальше… К исходу следующих пяти лет до меня дошла весть о трагедии семьи Ромена де Монсар, лучшего друга графа де Лаган. Правда, это несчастье произошло несколько раньше, как я понял, где-то через два года после моей с графом встречи. Да, весть запоздала, но всё-таки достигла моих ушей. После встречи с графом де Лаган я старался быть в курсе его дел, его и его семьи, но он вёл такой скрытный образ жизни… Понимаете, о чём я? В ребусе Эрны речь о пяти «плодах» древа счастья… А эта гибель четы Монсар… Гибель и их сына… В ребусе Эрны ясно фигурируют пять молодых людей, из которых четверо близнецы. Я был уверен, что пятый это сын графа де Монсар, а тут такая новость! Спустя какое-то время, оправившись от шока, я решил, что вряд ли этот несчастный ребёнок последовал за своими родителями. И я оказался прав, не так ли? – в глазах Лонвейта, обращённых к Анри, мелькнул лукавый огонёк, но уже в следующий миг он вернулся к своему рассказу, – Ещё три года, и я узнаю, что Карл-Бенедикт уезжает в Западные колонии, оставляя в своём доме за главного некоего Генриха Рая. ГЕНРИХА РАЯ!!! Услышав об этом, я сразу решил, что это непростое совпадение, и… не удержался от искушения, навестил Бетенгтон, в первый раз за почти сорок лет, но…

– Вы не нашли ответ на свой вопрос?! – Анри даже подался ближе.

– Нет, не совсем так… Я не имел права задавать прямые вопросы. Эрна ни раз повторяла, что единственная определённая вещь в этом мире, это прошлое, с чем тоже можно поспорить, ведь прошлое сильно зависит от того, кто вспоминает… Но так или иначе, его не исправишь, чего нельзя сказать о будущем. Порой даже самое невинное на первый взгляд слово может в корне всё изменить. Эрна ясно дала мне понять, что остановить проклятье Терезы возможно только при одном единственном стечении обстоятельств. Так что…

Лонвейт сокрушённо вздохнул, кивнул каким-то своим мыслям и снова вернулся к прерванному рассказу:

– В тот свой визит я убедился в том, что Рай ни в коей мере не считает себя Гейсборо, что было вполне объяснимо. Но он и не имел хоть сколько-нибудь заметного сходства с Артуром, сыном Реджинальда Гай Гейсборо. Может быть, что-то от деда, но я не уверен. Рай оказался человеком гостеприимным, но очень закрытым. Я не смог достучаться до него, он наотрез отказывался касаться своего прошлого, а копать настойчивее я, как уже сказал ранее, не посмел. А вот в юном сыне герцога Бетенгтона я без труда увидел сходство с графом де Лаган. Это стало для меня большой неожиданностью, многое мне подсказало, но… Я не решился делиться своими догадками с Раем и уехал ни с чем. Не настал ещё момент вмешиваться… Впрочем, именно в тот свой визит я оставил в библиотеке замка Бетенгтон свою книжонку. Да-да, написал её я сам, сделал это по указанию Эрны, развлекался этим несколько лет, ещё больше времени ушло на поиски подходящего момента подкинуть её в Бетенгтон… Помнится, Эрна даже ударила меня по лбу в ответ на мои насмешки. Потом приставила к моей груди свою клюку и заявила: «Смейся сколько хочешь, но только через эту книгу ты получишь возможность выполнить свое предназначение». Что ж, я выполнил тот её наказ. Так что в тот свой визит в Бетенгтон я и правда вмешался в ход истории Гейсборо. Будем честны!

– Тут следует напомнить вам, мои друзья, что как раз в то время вся эта страна буквально сошла с ума. Революция, полная неразбериха, безвременье, много-… точнее безвластие. Я не мог остаться в стороне от тех событий. Мне было что терять, ведь у меня была семья, за которую я был в ответе. Ох… Бурные были времена, но да я всё же обойду их стороной. Скажу только, что именно тогда я стал Лонвейтом. Нырнув в двойную жизнь, я взял себе псевдоним, некогда придуманный Эрной. Да-да, это она велела так подписаться на той книжонке. Старуха и правда ясно видела грядущее… мое предназначение… – и Лонвейт невесело рассмеялся.

Марианна робко достала книжку из тайного кармана своей необъятной юбки и протянула её старику. Тот дрожащей рукой принял её и согласно кивнул.

Молодые люди, казалось, перестали дышать, так велико было их желание, наконец, услышать, в чем же состоит это предназначение. Теперь не оставалось никаких сомнений, их появление здесь было предрешено задолго до их рождения! Пришло время развязки! Но Лонвейт вдруг замолчал, загадочно улыбнулся каким-то своим мыслям и, казалось, целиком ушёл в поглощение вина. Он очнулся как раз в тот момент, когда нетерпение молодых людей уже почти решилось вылиться в слова.