Остаться до рассвета

— В день свадьбы мне показалось, что вы искренне увлечены друг другом, а ты и вовсе светился от счастья.

Бьорд молчал, подтянув в ладони бокал. Знал, что последует за этим: вейсдгарское обоняние досталось и ему. Глупо было бы продолжать создавать для племянника иллюзии, да он и не создавал, а лишь оттягивал момент.

— Я не чувствую на вас запаха друг друга, — в лоб бухнул парень.

Да, это было ожидаемо.

— Ты очень торопишь события, — пробормотал мужчина.

— Я тороплю? Прости, если лезу не в своё дело, мне просто показалось, что вся эта скоропалительная свадьба…и ты так смотришь на свою жену, что… А сейчас я не понимаю.

Бьорд вздохнул, взъерошил аккуратно приглаженные волосы.

— В моём отношении к жене нет никакой фальши. Что до Виррис… Она оказалась в затруднительном положении. Я мог помочь. Наиболее удачным выходом из положения является статус замужней женщины. Дальше — время покажет. Сейчас у нас…договор.

— Боги, Бьорд… Ты и твоё извечное благородство! Всех спасти, всем помочь! А я так обрадовался, что тебе наконец повезло. Когда ты начнёшь думать и о себе?

— Всё не так плохо, Арви, — возразил «счастливый» супруг. — У меня появилась возможность видеть её каждый день. Здесь, в своём доме, а не где-то там далеко и урывками. Разговаривать, слышать. Знаешь, это много.

Выражение лица племянника говорило о несогласии, но возражать он не мог.

***

А Виррис ничего не могла с собой поделать: она украдкой, стараясь не выдать себя, радовалась каждой проведённой минуте в обществе виконта. Иногда ловила на себе пристальные взгляды, от которых её бросало в жар, и непросто становилось непринуждённо улыбаться. Но гостеприимством молодожёнов парень не злоупотреблял: находясь дома, много времени проводил у себя, наверху, к огромному сожалению Виррис. Ей туда подниматься без цели казалось неприличным, и семейных трапез девушка ждала как праздника. В его компании было…уютно, словно рядом с ней находился большой ласковый кот, по-домашнему вальяжный и вместе с тем свободный, сам по себе. А протяни руку — замурлычет, подставит ухо под ласку.

Заинтересовавшись подвластной виконту магией, Вир просила продемонстрировать этот дар. Арви совсем по-мальчишески, задорно усмехался и прикладывал ладони к стеклу. Окна расцветали морозными узорами: горный пейзаж, заснеженные шапки гор, узкая ломанная тропка, высоченные стройные деревья, одетые в вечнозелёную хвою и украшенные конусообразными шишками. Скалистый берег и высокие гребни волн, на верхушке которых чудом держится, встопорщившись парусами, хрупкое на фоне водной стихии судёнышко. Экзотические цветы и крупные бабочки. Сценки свидания длинноволосого юноши и утончённой дамы: в её руках букетик, в его взоре надежда и ожидание.

В качестве невинной шалости Арви дул на весело потрескивающие в камине поленья, и их присыпало охапкой пушистого серебрящегося снега. Виррис ахала, юноша пытался скрыть довольную улыбку. Обращал воду и чай в лёд. Во дворе особняка устраивал настоящую ледяную сказку: строил сверкающей в скудных лучах солнца дворец высотой себе по пояс, с узкими окнами, башенками и узорчатыми воротами. Снегом и льдом рисовал линии рек, перекидывал мосты, разбивал ледяной сад. Серебряные снежинки кружились над Виррис, оседали в пламенных волосах, трогали высокие скулы, задевали разрумянившиеся щёки — и не касались её кожи присущим снегу холодом.

А в Леаворе говорили о появлении каких-то зверей. Людям случалось встречать в лесу и на окраине городка следы, не собачьи, не волчьи, крупнее. Спорили, гадали. Чаще всего звучали предположения о тех, кто существует в двух ипостясях: человеческой и животной. Оборотни в Калдигерне жили в очень небольшом количестве, предпочитая не покидать своих земель, а эти следы походили на отпечатки лап очень крупных кошек, каких не водится в местных лесах. Виррис зябко ёжилась: ни одного перевёртыша не приходилось ей видеть за всю свою жизнь, и не хотела бы она столкнуться с подобным существом нос к носу. Может, и преобладает у таких человеческий разум над звериным, а выяснять не хочется.

Успокаивало одно: к людям эти следы не вели, о жертвах люди не слышали, тревожных объявлений власти города не делали. Надежда на то, что случайно попавшая в окрестности Леавора стая оборотней безобидна, имела все шансы.

***

Дни до бала пронеслись вереницей волнительных, полных предвкушения, надежд и ожидания моментов.

Из дома Форрилей Элге больше никуда не выезжала, но и полностью отрезанной от мира не оставалась: госпожа наставница исправно являлась на занятия и проносила послания от Вир и Бьорда — в книгах и рабочих записях. Спокойная до флегматичности, не задающая лишних вопросов. Надёжная. Преданность женщины своему шефу поражала. Выдержка перед Форрилями, которым не приходило в голову проверять целительницу — тоже. А у Элге была возможность быть в курсе того, что предпринимал зять в подготовке к её исчезновению. Магическую бумагу рыжая заговорщица берегла, передавая не срочные ответы для зятя через Каннелию.

Тайные письма ознакомили с несложным планом Бьорда по выманиванию девушки из дома в нужный день: всё выглядело просто, но эффективно, и этого дня она ждала с большим замиранием сердца, чем поездку на бал. Послания зятя и сестры после прочтения отправлялись в камин. Огню достался и план части дворца: Элге выучила его наизусть.

Леди Бритта по десятому разу заставляла сына и невестку репетировать бальные танцы: плавную, чувственную венгорсу, открывающую бал, медленную гверану, состоящую из неторопливых шагов, лёгких касаний ладоней и локтей и длинных взглядов глаза в глаза, быстрый хонтис, любимый и знатью, и народом за простоту движений.

Мад всё чаще проводил свободное время дома, стремясь быть поближе к жене, и тоже волновался, если судить по быстрым взглядам и неуверенным улыбкам. Примерял на себя роль герцога, не иначе.

А лорд Тивис нервничал, пусть и прятал эмоции от семейства.

***

— Какая же ты красивая.

Элге обернулась не самым изящным образом, больше дёргано и нервно.

Одетый к выходу Мад обжигал её взглядом, который так недавно вызывал нежность и трепет, а теперь — пустое равнодушие.

Её собирали сразу две служанки: в то произведение портновского искусства, которое сотворили для вечера лучшие мастерицы, самостоятельно упаковаться не было никакой возможности. Корсет, жёсткий подъюбник, ворох нижних юбок из тончайшей полупрозрачной материи, само платье из благородного шёлка глубокого синего оттенка, украшенного россыпью мелких камушков и мерцающей вышивкой, нежное кружево по линии декольте и на рукавах. Из огненно-рыжих волос соорудили сложную высокую причёску, длинные завитые локоны которой элегантно спускались вдоль шеи на одно плечо. С выбором украшений помогала леди Форриль: сапфиры и бриллианты, и от обилия синего даже глаза Элге приобрели в густой зелени заметный синеватый оттенок. Ей подкрасили лицо, выделив глаза, которые благодаря умелой подводке смотрелись особенно выразительно, слегка тронули скулы нежным румянцем, а с цветом краски для губ Элге всё же рискнула поспорить и наотрез отказалась от слишком, на её взгляд, яркого оттенка. И да, ей понравилось отражение в высоких зеркалах: хорошенькая, даже эффектная молодая женщина, только глаза, несмотря на все ухищрения искусных горничных, оставались тревожными и грустными.

Не спрашивая разрешения, муж приблизился к ней на расстояние пары ладоней — ближе не пускали пышные юбки. Элге следила за ним молча, машинально отметив, что его костюм и в этот раз идеально гармонирует с её платьем: они, должно быть, красиво будут смотреться рядом со стороны, как и положено любящей паре, которой предстоит много танцевать и находиться в центре внимания.

Девушка невольно отступила на шаг. Мад схватил её за руки и прижался поцелуям к тыльной стороне ладоней, затянутых в перчатки. Подушечкой большого пальца неосознанно погладил обручальное кольцо, нацепленное поверх льнущего к руке атласа.