Я всё ещё...

— Мисс Миллер, вы вроде тоже окончили Стэнфорд, не так ли? — вопрос не мой, но ответ с семилетней выдержкой уж очень меня интересует.

— Гарвардская школа права, мистер Харрис, — продолжает Ами, видимо лично для меня, — трёхлетняя программа доктора юридических наук, с отличием. — Знала, что жду. Не один её мускул не дрогнул, твёрдость и чёткость речи, правильное дыхание. Она, твою мать, профессионально занималась постановкой голоса и речи? Задаюсь вопросом.

Решаюсь на секунду окинуть её взором. Она смотрит прямо на меня, в глазах холод. Меня пробирает озноб — я невольно оказался в самой холодной точке планеты.

Рад, что нашлись люди, которые помогают тебе выбираться из-под снежного заноса.

— Вот такие работники у меня, мистер Дэвид, на вес золота — с упоением ко мне обращается мистер Харрис, возвращая меня в реальность.

Одобрительно кивнув, я увожу разговор в другие, более поверхностные воды. Не стоит тревожить глубины, когда не готов к возможным последствиям.

Оставшиеся часы ужина прошли довольно спокойно. Когда количество сидящих за столом пошло на убывание, этот вечер покидает и она. Попрощавшись со всеми, Амели уходит по долбанному узкому коридору. Безумно жаждал догнать и прижать её к стенке, задав только один вопрос: «Почему?». Сдержался — я так думал пять минут назад.

— Прошу прощения, срочный звонок. — С такой банальной фразой я встаю изо стола и направляюсь за ней, за моей Ами.

Глава 3. Амели

Погружённая в свои мысли, сменяющиеся одна за другой, ухожу с чувством успешно проделанной работы. А по-другому это и не назовёшь. Если бы не настоятельное начальство, то моё лицо вряд ли бы засветилось на общей фотографии всех собравшихся за столом. Буду верить, что никому не придёт в голову подарить мне её в рамке. Я не ставлю пред собой подозрительных личностей.

— Ами, Амиии — сзади доносится пониженный тембр. Всё вмиг расплывается, иду в чёртову бездну. Прошу себя только не останавливаться. Не готова.

Знакомое ощущение обрушивается на меня мгновенно как низвергающаяся снежная масса. Разворот и я напротив него, прижатая к стене — забыла, как снова дышать, пытаюсь уйти.

— Ами, да постой же, чёрт возьми!

— Отпусти, Дэвид — пытаюсь вырваться, но не могу пошевелиться: ноги и руки ватные.

— Да посмотри же на меня! — Он удерживает мой подбородок своими тёплыми пальцами. Ненавижу, ненавижу его.

На моей стороне играет вовсе не злость — это показное безразличие. Не имеет значения кто он и что он из себя представляет. Было когда-то любопытно, но я давно перестала интересоваться не нужным мне барахлом. Вот, что должны просматривать во мне другие.

— Чего тебе? — смотрю ему прямо в глаза, как известно, темная адаптация занимает несколько часов, у меня же заняло всего минуту, чтобы привыкнуть к тёмной субстанции, стоящей передо мной. Чернотой так и прёт. Начинаю приходить в себя.

— Хватит убегать, семь проклятых лет, семь, ни слова о тебе, — начинает крепко сжимать мои плечи, вдавливая большие пальцы в ключицы,

— Убегать? По-твоему, я в догонялки играю? Тогда сообщаю вам, мистер Водящий, наигралась, спасибо. Я долбанный чемпион по этой игре, доволен? — с едкой насмешливостью отвечаю, переходя на высокую частоту звука своего голоса.

— А по-твоему, что это? Поведай мне, раз имеешь отличное от моего мнение. Ты словно сквозь землю провалилась.

— Лучше бы я провалилась, — с отстранённым голосом произнесла я.

Воспользовавшись полным ступором своего нежеланного собеседника, вырываюсь и мчусь к выходу. Теперь вожу я, но сегодня я решаю сдаться. Никогда не знаешь, что в процессе игры можешь обнаружить, как это было тогда.

Становится трудно дышать, прошу водителя остановится в парке Вашигтон-Сквер, в надежде, что станет чуточку легче. Если бы можно было взять и стереть собственные воспоминания. Господи, о чем это я? Мне даже номер телефона не удалось забыть.

Всё выглядит иначе, или я смотрю по-своему: деревья не ввысь растут, а к низу тянутся своими грустными ветвями, чтобы тебя приобнять; Солнце не в сон клонит, а это скорее проявление им нежелания быть свидетелем чего-то пасмурного, на которое оно не в силах повлиять; птицы не о любви громко поют, они заглушают твою боль. Природа солидарна со мной, решив слиться с моими слезами. И я ей за это благодарна.

Со спокойствием приходит чувство непонимания. Его глаза? Глаза говорят не врут, но в его столько вопросов, словно я без повода испарилась. Но он же был? Возможно, я всегда ошибалась на его счёт, и та сказка, которую мы строили — лишь моя иллюзия. Утонула я в его водах с головой, не сумев вовремя выбраться. Кто бы подсказал, что всегда нужно таскать с собой надувной круг. Потому что, не дождёшься, когда тебе будет брошен на помощь спасательный буй.

Зайдя домой, бегу в горячий душ. Должность не допускает хворать, да и нет желания с бубликом на голове разгуливать по квартире, хрюкая в унисон с сопливыми сериалами. Одиночество убьёт меня быстрее, чем любая чума.

Тёплая кровать — всё же лучшее место после тяжелого дня. Вот только не сомкнуть глаз мне сегодня. Детство дура вспомнила и решила сказку на ночь прочитать. Надо было следовать примеру Кафки и сжечь свои писанины — только рука не поднялась.

«18 августа 2014:

Как быстро пришло безграничное счастье, также и с такой же скоростью меня и покинуло. Это подлинные истории моей жизни, и вряд ли кто-нибудь прочтёт, возможно я сожгу их дотла. Но смогу ли я вычеркнуть тебя из своего разбитого сердца? (маршрут Сан-Франциско, штат Калифорния — Кембридж, штат Массачусетс)» — последняя запись в моём дневнике.

Глава 4. Амели

7 лет назад

Сегодня я впервые отмечаю Рождество не в кругу семьи. Родители уехали во Флориду — туда, где прошло всё детство и юношество моей мамы. Я же направляюсь к Уокерам, в дом своей лучшей подруги.

Кендра — та самая безбашенная подруга, которая должна быть у каждой уважающей себя девушки. Она сочетает в себе грацию и чарующую красоту Армиды, и бунтарский дух: высокая брюнетка с короткими волосами и с глазами цвета индиго — прямо-таки клубничная мармеладка. Ох, если бы она была мужиком, то съела бы её без остатка, дважды пальцы бы облизала и ни в коем случае не запивала.

Дверь ещё не успела открыться полностью как я уже заключена в объятия подругой.

— Задушишь, — еле слышно проговариваю я.

— От моей любви ещё никто не умирал, — затейливо подмигивает мне подруга.

— Тогда я буду первой, если не выпустишь меня сейчас же.

— Кендра, впусти гостью, — с распростертыми руками встречает меня Миссис Лесли.

Родители Кендры, миссис Лесли и мистер Генри Уокеры, мне как родные. Всё детство в их саду провела и имбирные пряники миссис Лесли уплетала за обе щёки. В спячку не впадала, но жировые отложения на зиму скапливала, чтобы не было межрёберных просветов.

— Давайте барышни поживее, мы заждались, — с гостиной доносится голос мистера Генри.

— Мы? — с вопросительным взглядом я посмотрела на Кендру.

— Не смотри на меня так, — убедившись, что внимание мамы направлено не на нас, подруга вносит важное уточнение, — Ваше Высочество из Стэнфорда решило почтить простых смертных своим присутствием, — с насмешливой ноткой проговорила она, исполняя реверанс.

Приподнятого настроения Кендры я не переняла. Детская любовь, несбывшаяся мечта, и принц на белом коне, ускакавший за тридевять земель — волочащийся за мной по земле багаж, в котором мною скоплено всё, что связано с именем «Дэвид Уокер». С тридевятью землями слегка преувеличено: Стэнфорд в 70 км от Сан-Франциско, но для четырнадцатилетнего подростка переезд его в другой город был катастрофой. С момента поступления в Стэнфордский университет, Дэвид в родной город приезжал очень редко, точнее ни разу за все два с половиной года обучения.

Свою любовь я скрывала тщательно, во всяком случае всё для этого делала; но подруга всё же вскоре спалила, что я сохну по её тупоголовому братцу. Видимо, повышенное слюноотделение; расширенные зрачки, как у кошки, в связи высокой гормональной активностью — явно отражало мои намерения в отношении Дэвида.